Читать интересную книгу Гоголь - Б Соколов

В десятом часу утра, в четверг 21 февраля 1852 г., я спешу приехать ранее консультантов, которые назначили быть в десять (а Овер - в час), но уже нашел не Гоголя, а труп его: уже около восьми часов утра прекратилось дыхание, исчезли все признаки жизни. Нельзя вообразить, чтобы кто-нибудь мог терпеливее его сносить все врачебные пособия, насильно ему навязываемые. Умерший лежал уже на столе, одетый в сюртук, в котором он ходил; над ним служили панихиду; с лица его снимали маску. Когда я пришел, уже успели осмотреть его шкафы, где не нашли ни им писанных тетрадей, ни денег. Долго глядел я на умершего: мне казалось, что лицо его выражало не страдание, а спокойствие, ясную мысль, унесенную в гроб". Т. был чрезвычайно огорчен, что предлагавшиеся им разумные меры, способные спасти Гоголя, не были приняты. Мысль о насильственном кормлении возникла лишь в последний день жизни писателя, когда было уже слишком поздно. Т. возражал против кровопускания, пиявок и других мер, которые лишь ослабляли жизненные силы организма и приближали трагический конец. Что Т. был прав, подтвердил в начале XX века доктор Н.Н. Баженов в работе "Болезнь и смерть Гоголя" (1902). Он утверждал с высоты тех знаний, которые медицина приобрела за полвека, последовавшие за смертью Гоголя: "Он скончался в течение приступа периодической меланхолии от истощения и острого малокровия мозга, обусловленного как самою формою болезни, - сопровождавшим ее голоданием и связанным с нею быстрым упадком питания и сил, - так и неправильным, ослабляющим лечением, в особенности кровопусканием. Следовало делать как раз обратное тому, что с ним делали, - т. е. прибегнуть к усиленному, даже насильственному кормлению и вместо кровопускания, может быть, наоборот, к вливанию в подкожную клетчатку соляного раствора". Симптомы, описанные Т., позволяют предположить, что непосредственной причиной смерти Гоголя стал перитонит, развившийся вследствие многодневного запора.

"ТЕАТРАЛЬНЫЙ РАЗЪЕЗД ПОСЛЕ ПРЕДСТАВЛЕНИЯ НОВОЙ КОМЕДИИ", пьеса, впервые опубликованная: Сочинения Николая Гоголя. СПб., 1842. Т. 4. Т. р. после п. н. к. был написан в апреле - мае 1836 г. под впечатлением первой постановки "Ревизора". В 1842 г. текст пьесы был переработан.

15/27 июля 1842 г. Гоголь писал Н. Я. Прокоповичу о Т. р. после п. н. к.: "Она написана сгоряча, скоро после представления "Ревизора", и потому немножко нескромно в отношении к автору. Ее нужно сделать несколько идеальней, т. е. чтобы ее применить можно было ко всякой пиэсе, задирающей общественные злоупотребления, а потому я прошу тебя не намекать и не выдавать ее, как написанную по случаю "Ревизора"". 29 августа (10 сентября) 1842 г. в письме тому же адресату, он утверждал, что Т. р. после п. н. к. "заключительная статья всего собрания сочинений и потому очень важна". А ровно через месяц Гоголь закончил переделку пьесы и 28 сентября (10 октября) 1842 г. отослал ее Н. Я. Прокоповичу.

Т. р. после п. н. к. представляет собой памфлет, написанный в драматической форме и не предназначавшийся к постановке на сцене. Здесь Гоголь спародировал отношение к "Ревизору" зрителей различных социальных слоев и театральных критиков различных направлений. Образ "очень скромного человека" появился только при переделке Т. р. после п. н. к. в 1842 г. восходит к одному знакомому матери писателя, о котором Гоголь писал ей (20 августа)1 сентября 1842 г.: "Из всех подробностей письма вашего... более всех остановило меня известие ваше о чиновнике, которого вы встретили в Харькове. Я не разобрал его фамилии. Все равно, скажите или напишите ему, что его благородство и честная бедность среди богатеющих неправдой найдут ответ во глубине всякого благородного сердца, что уже есть выше многих наград. Скажите ему: что эта честная бедность есть такое качество, которым он должен быть слишком горд для того, чтобы впасть в какое-нибудь отчаяние или не уметь встретить лицом несчастье и горечь жизни; что ему говорит это тот, кому внутренняя неисповедимая сила велит сказать это. И потому пусть он будет спокоен, как только можно быть спокойну в каком бы то ни было тяжком случае жизни. Передайте ему эти слова". В черновике этого письма Гоголь прямо называл харьковского чиновника человеком, приносящим жертву на алтарь правды и живущим в полном соответствии с христианскими заповедями: "Скажите ему... что как бы ни казалась ему ничтожна приносимая им доля на жертвенник правды, эта малая доля много сделает... Тот, Кто всё вытерпел из любви к человекам, за них же подверг Себя тем несчастиям, перед которыми слабы те, которые претерпеваются человеком, Тот услышит и оценит всякую жертву и ниспошлет ту чудную твердость, которая озарила когда-то Его душу..." В уста "очень скромного человека" Гоголь вложил собственные оценки восприятия "Ревизора" публикой: "Сейчас только я слышал толки, именно: что это все неправда, что это все насмешка над правительством, над нашими обычаями и что этого не следует вовсе представлять. Это заставило меня мысленно припомнить и обнять всю пьесу, и, признаюсь, выражение комедии показалось мне теперь еще даже значительней. В ней, как мне кажется, сильней и глубже всего поражено смехом лицемерие - благопристойная маска, под которою является низость и подлость; плут, корчащий рожу благонамеренного человека. Признаюсь, я чувствовал радость, видя, как смешны благонамеренные слова в устах плута и как уморительно смешна стала всем, от кресел до райка, надетая им маска. И после этого есть люди, которые говорят, что не нужно выводить этого на сцену! Я слышал одно замечание, сделанное, как мне показалось, впрочем, довольно порядочным человеком: "А что скажет народ, когда увидит, что у нас бывают вот какие злоупотребления?". К таким "скромно одетым" людям в первую очередь и адресовал Гоголь своего "Ревизора". Этот персонаж дает и ответ на вопрос: "Что скажет народ?" - "Скажет: "Небось прыткие были воеводы, а все побледнели, когда пришла царская расправа!" Слышите ли вы, как верен естественному чутью и чувству человек? Как верен самый простой глаз, если он не отуманен теориями и мыслями, надерганными из книг, а черпaет их из самой природы человека! Да разве это не очевидно ясно, что после такого представления народ получит более веры в правительство? Да, для него нужны такие представления. Пусть он отделит правительство от дурных исполнителей правительства. Пусть видит он, что злоупотребления происходят не от правительства, а от не понимающих требований правительства, от не хотящих ответствовать правительству. Пусть он видит,что благородно правительство,что бдит равно над всеми его недремлющее око,что рано или поздно настигнет оно изменивших закону, чести и святому долгу человека, что побледнеют перед ним имеющие нечистую совесть. Да, эти представления ему должно видеть; поверьте, что если и случится ему испытать на себе прижимки и несправедливости, он выйдет утешенный после такого представления, с твердой верой в недремлющий, высший закон. Мне нравится тоже еще замечание: "народ получит дурное мнение о своих начальниках". То есть они воображают, что народ только здесь, в первый раз в театре, увидит своих начальников; что если дома какой-нибудь плут староста сожмет его в лапу, так этого он никак не увидит, а вот как пойдет в театр, так тогда и увидит. Они, право, народ наш считают глупее бревна, - глупым до такой степени, что будто уже он не в силах отличить, который пирог с мясом, а который с кашей. Нет, теперь мне кажется, даже хорошо то, что не выведен на сцену честный человек. Самолюбив человек: выстави ему при множестве дурных сторон одну хорошую, он уже гордо выйдет из театра. Нет, хорошо, что выставлены одни только исключенья и пороки, которые колют теперь до того глаза, что не хотят быть их соотечественниками, стыдятся даже сознаться, что это может быть".

"Очень скромно одетый человек" оценивает типичность героев "Ревизора" и подчеркивает, что пороки, обличаемые в комедии, присущи едва ли не каждому из нас: "Человек прежде всего делает запрос: "Неужели существуют такие люди?" Но когда было видено, чтобы человек сделал такой вопрос: "Неужели я сам чист вовсе от таких пороков?" Никогда, никогда!... У меня доброе лицо, любви много в моей груди, но если бы вы знали, каких душевных усилий и потрясений мне было нужно, чтобы не впасть во многие порочные наклонности, в которые впадаешь невольно, живя с людьми! И как же я могу сказать теперь, что во мне нет сию же минуту тех самых наклонностей, которым только что посмеялись назад тому десять минут все и над которыми я сам посмеялся". Гоголь утверждает мысль о том, что каждый человек должен честно трудиться на своем месте, в своей должности, не думая о карьере, чинах и наградах, думая лишь о Высшем Судье. Олицетворяющий "честную бедность" чиновник признается: "Когда министр ("господин А") предлагает "Очень скромно одетому человеку" высокую должность, поскольку ему нужны "благородные и честные помощники", но тот отказывается от заманчивого предложения: "Если я уже чувствую, что полезен своему месту, то благородно ли с моей стороны его бросить? И как я могу оставить его, не будучи уверен твердо, что после меня не сядет какой-нибудь молодец, который начнет делать прижимки? Если же это предложение сделано вами в виде награды,то позвольте сказать вам: я аплодирую автору пьесы наряду с другими, но я не вызывал его. Какая ему награда? Пьеса понравилась - хвали ее, а он - он только выполнил долг свой. У нас, право, до того дошло, что не только по случаю какого-нибудь подвига, но просто, если только иной не нагадит никому в жизни и на службе, то уже считает себя Бог весть каким добродетельным человеком, сердится сурьезно, если не замечают и не награждают его. "Помилуйте, говорит, я целый век честно жил, совсем почти не делал подлостей, - как же мне не дают ни чина, ни ордена?" Нет, по мне, кто не в силах быть благородным без поощрения - не верю я его благородству; не стоит гроша его мышиное благородство".