Тоны – отец и сын – сидели под самой крышей, выпивали с двумя красотками. Силвер отбуксировала Гэллегера к служебному лифту, и изобретатель зажмурился, взлетая к небесам. Все выпитое им бурно возмутилось. Он накренился вперед, уцепился за лысую голову Элии Тона и плюхнулся на стул рядом с магнатом. Рука его нащупала бокал Джимми Тона, и он залпом проглотил содержимое.
– Какого дьявола!.. – только и выговорил Джимми.
– Это Гэллегер, – объявил Элия. – И Силвер. Приятный сюрприз. Присоединяйтесь к нам.
– Только на один вечер, – кокетливо улыбнулась Силвер.
Гэллегер, приободренный чужим бокалом, вгляделся в мужчин. Джимми Тон был здоровенный, загорелый, красивый детина с выдвинутым подбородком и оскорбительной улыбкой. Отец представлял собой помесь Нерона с крокодилом.
– Мы тут празднуем, – сказал Джимми. – Как это ты передумала, Силвер? А говорила, что будешь ночью работать.
– Гэллегер захотел с вами повидаться. Зачем – не знаю.
Холодные глаза Элии стали совсем ледяными.
– Т-ак зачем же?
– Говорят, мы с вами подписали какой-то контракт, – ответил Гэллегер.
– Точно. Вот фотокопия. Что дальше?
– Минутку. – Гэллегер пробежал глазами документ. Подпись была явно его собственная. Черт бы побрал робота!
– Это подлог, – сказал он наконец.
Джимми громко засмеялся.
– Все понял. Попытка взять нас на пушку. Жаль мне вас, приятель, но вы никуда не денетесь. Подписали в присутствии свидетелей.
– Что же, – тоскливо проговорил Гэллегер. – Полагаю, вы не поверите, если я буду утверждать, что мою подпись подделал робот…
– Ха – вставил Джимми.
– …который гипнозом внушил вам, будто вы видите меня.
Элия погладил себя по блестящей лысой макушке.
– Откровенно говоря, не поверим. Роботы на это не способны.
– Мой способен.
– Так докажите. Докажите это на суде. Если вам удастся, тогда, конечно… – Элия хмыкнул. – Тогда, возможно, вы и выиграете дело.
Гэллегер сощурился.
– Об этом я не подумал. Но я о другом. Говорят, вы предлагали мне сто тысяч долларов сразу, не считая еженедельной ставки.
– Конечно, предлагали, разиня, – ухмыльнулся Джимми. – Но вы сказали, что с вас и двенадцати тысяч довольно. Вы их и получили. Однако утешьтесь. Мы будем выплачивать вам премию за каждое изобретение, полезное «Сонатону».
Гэллегер встал.
– Эти рожи неприятны даже моему беспринципному подсознанию, – сообщил он Силвер. – Пошли отсюда.
– Я, пожалуй, еще побуду здесь.
– Помните о заборе, – таинственно предостерег он. – Впрочем, воля ваша. Я побегу.
Элия сказал:
– Не забывайте, Гэллегер, вы работаете у нас. Если до нас дойдет слух, что вы оказали Броку хоть малейшую любезность, то вы и вздохнуть не успеете, как получите повестку из суда.
– Да ну?
Тоны не удостоили его ответом. Гэллегер невесело вошел в лифт и спустился к выходу.
А теперь что? Джо.
Спустя четверть часа Гэллегер входил в свою лабораторию. Там были зажжены все лампы; в близлежащих кварталах собаки исходили лаем – перед зеркалом беззвучно распевал Джо.
– Я решил пройтись по тебе кувалдой, – сказал Гэллегер. – Молился ли ты на ночь, о незаконнорожденный набор шестеренок? Да поможет мне бог, я иду на диверсию.
– Ну и ладно, ну и бей, – заскрипел Джо. – Увидишь, что я тебя не боюсь. Ты просто завидуешь моей красоте.
– Красоте!
– Тебе не дано познать ее до конца – у тебя только шесть чувств.
– Пять!
– Шесть. А у меня много больше. Естественно, мое великолепие полностью открывается только мне. Но ты видишь и слышишь достаточно, чтобы хоть частично осознать мою красоту.
– Ты скрипишь, как несмазанная телега, – огрызнулся Гэллегер.
– У тебя плохой слух. А мои уши сверхчувствительны. Богатый диапазон моего голоса для тебя пропадает. А теперь – чтоб было тихо. Меня утомляют разговоры. Я любуюсь своими зубчатками.
– Предавайся иллюзиям, пока можно. Погоди, дай только мне найти кувалду.
– Ну и ладно, бей. Мне-то что?
Гэллегер устало прилег на тахту и уставился на прозрачную спину робота.
– Ну и заварил же ты кашу. Зачем подписывал контракт с «Сонатоном»?
– Я же тебе объяснял. Чтобы меня больше не беспокоил Кенникотт.
– Ах ты, самовлюбленная, тупоголовая… эх! Так вот, из-за тебя я влип в хорошенькую историю. Тоны вправе требовать, чтобы я соблюдал букву контракта, если не будет доказано, что не я его подписывал. Ладно. Теперь ты мне поможешь. Пойдешь со мной в суд и включишь свой гипнотизм или что там у тебя такое. Докажешь судье, что умеешь представляться мною и что дело было именно так.
– И не подумаю, – отрезал робот. – С какой стати?
– Ты ведь втянул меня в этот контракт! – взвизгнул Гэллегер. – Теперь сам и вытягивай!
– Почему?
– «Почему»? Потому что… э-э… да этого требует простая порядочность!
– Человеческая мерка к роботам неприменима, – возразил Джо. – Какое мне дело до семантики? Не буду терять время, которое могу провести, созерцая свою красоту. Встану перед зеркалом на веки вечные…
– Черта лысого! – рассвирепел Гэллегер, – Да я тебя на атомы раскрошу.
– Пожалуйста. Меня это не трогает.
– Не трогает?
– Ох, уж этот мне инстинкт самосохранения, – произнес робот, явно глумясь. – Хотя вам он, скорее всего, необходим. Существа, наделенные столь неслыханным уродством, истребили бы друг друга из чистой жалости, если бы не страховка – инстинкт, благодаря которому они живы до сих пор.
– А что, если я отниму у тебя зеркало? – спросил Гэллегер без особой надежды в голосе.
Вместо ответа Джо выдвинул глаза на кронштейнах.
– Да нужно ли мне зеркало? Кроме того, я умею пространствить себя локторально.
– Не надо подробностей. Я хочу пожить еще немножко в здравом уме. Слушай, ты, зануда. Робот должен что-то делать. Что-нибудь полезное.
– Я и делаю. Красота – это главное.
Гэллегер крепко зажмурил глаза, чтобы получше сосредоточиться.
– Вот слушай. Предположим, я изобрету для Брока увеличенный экран нового типа. Его ведь конфискуют Тоны. Мне нужно развязать себе руки, иначе я не могу работать…
– Смотри! – вскрикнул Джо в экстазе. – Вертятся! Какая прелесть! – Он загляделся на свои жужжащие внутренности. Гэллегер побледнел в бессильной ярости.
– Будь ты проклят! – пробормотал он. – Уж я найду способ прищемить тебе хвост. Пойду спать. – Он встал и злорадно погасил свет.
– Неважно, – сказал робот. – Я вижу и в темноте.
За Гэллегером хлопнула дверь. В наступившей тишине Джо беззвучно напевал самому себе.
В кухне Гэллегера целую стену занимал холодильник. Он был наполнен в основном жидкостями, требующими охлаждения, в том числе импортным консервированным пивом, с которого неизменно начинались запои Гэллегера. Наутро, не выспавшийся и безутешный, Гэллегер отыскал томатный сок, брезгливо глотнул и поспешно запил его виски. Поскольку головокружительный запой продолжался вот уже неделю, пиво теперь было противопоказано – Гэллегер всегда накапливал эффект, действуя по нарастающей. Пищевой автомат выбросил на стол герметически запечатанный пакет с завтраком, и Гэллегер стал угрюмо тыкать вилкой в полусырой бифштекс.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});