Читать интересную книгу Три романа и первые двадцать шесть рассказов (сборник) - Михаил Веллер

В палате Раппе изложил группе сотрудников гестапо, прибывших под видом психологов, план Барбаросса и удачную кампанию 1941 года, попутно предрекая тяжелую зиму, бомбардировку англичанами Киля и африканскую экспедицию Роммеля. Однако доставленный на самолете в Берлин, он начал путаться и сбиваться в своих взглядах на будущее. Настаивал на вступлении в войну США и образовании второго фронта, при этом не опровергая грядущую победу над Англией, оккупацию Турции объяснил как этап выхода к Индийскому океану, а в союзники Японии дал Бирму. Он категорически утверждал, что источников информации не было, и вообще никакой информации не было, а просто он над этим много размышлял и ясно увидел умом, и это будущее так же достоверно, как настоящее. Консультации с астрологами, пользующимися личным доверием фюрера, равно как и применение допроса третьей степени, ничего не дало.

С частью архива РСХА дело Раппе было вывезено весной 45-го года в Шварцвальд, под Фрейбург, где и попало в руки американцев. После фильтра УСС[9] оно перекочевало в Институт II Мировой войны, откуда копия и поступила в ГРУ в 1951 году.

К тому времени в аппарате ГРУ ничто уже не проходило мимо людей Берия. К тому времени Лаврентий Павлович уже отчаянно боролся с Хозяином за свою жизнь, и умел мгновенно оценивать и использовать любые возможности. Весной 52-го многочисленные инвалиды со своими тележками на роликах и крючками из плеч как-то сразу исчезли с базаров, закоулков и заплеванных скверов у пивных ларьков. Старики еще помнят, как между делом пообсуждали это и бросили за текучкой жизни.

Один из тысяч безымянных «почтовых ящиков» Министерства Обороны – закрытый институт, курируемый Берия – провел первые опыты на Соловках, где в огромном монастыре бывший лагерь для заключенных сменился изолированным от мира госпиталем для самоваров, по всем документам давно уже не числившихся в живых. И довольно быстро выяснилось, что:

1) способность к прорицанию у разных раненых разная – от низкой, практически не отличающейся от таковой у обычного человека – до чрезвычайно высокой, не поддающейся никакому научному истолкованию; 2) эта способность уменьшается при одиночной изоляции и может многократно увеличиваться в коллективе себе подобных, прошедших психологическую притирку в замкнутом пространстве, каковым, собственно, всегда является госпитальная палата; 3) это впрямую никак не зависит от профессии, образования, возраста и жизненного опыта; 4) наибольший эффект достигается при совмещении лиц разного возраста, темперамента, интеллекта (как это ни странно); 5) оптимальная численность группы oт шести до девяти человек.

И был уже достигнут практический результат. Берия пережил Хозяина. Но, как везде в Союзе, специфика рабочих отношений не позволяла учесть одно: тот, кто ставил задачу исполнителям, слышал от них то, что он хотел услышать, и не слышал того, чего услышать не хотел. Дурачков нема, знает мышка про кошкины когти, и отольются кошке мышкины слезы. А кто ж Берию любил. Вот его и шлепнули без всяких предуведомлений.

Можно подумать, что Лаврентий Павлович не понимал толк в этих играх. 5 марта умер Сталин, 7 марта группа была ликвидирована; разумеется. Такие свидетели не живут, в чем бы ни выражалась их причастность и как бы ее ни объясняли эти ученые. Но процесс был уже запущен, поздно.

А с расстрелом Берия и сменой аппарата эксперимент прекратился – структурные передвижки МВД-МГБ разрушили тонкую и надежно засекреченную нить управления им. Проводимая в спешке, как всегда бывает при катаклизмах, чистка архивов привела к тому, что институт еще год проработал вхолостую, понятия не имея, как и прежде, как ему и полагалось, кому и зачем нужны его результаты. За видимой бессмысленностью его занятий он и был через год закрыт. А госпиталь продолжал жить в рамках спецотдела МО и на его бюджете без всяких там дополнительных значений.

И лишь при Хрущеве референтура роющего землю Шелепина выудила из бумажных гор обрывки странноватых упоминаний, и Железный Шурик пустил КГБ по следу, как таксу в заваленную нору.

3.

А вместо политинформации происходит организованный коллективный просмотр фильма на историко-патриотическую тему.

В серебряном экранном луче льет плавный металлический блеск вращение монумента «Рабочий и колхозница». Мосфильм, Первое творческое объединение, 1991. В трагической громовой россыпи аккордов «Апассионаты», на фоне вспышки бакового орудия «Авроры», лезущих на узорчатые ворота Зимнего матросов с винтовками, бронепоезда под красным флагом в выжженной донской степи, суровой колонны людей с красными бантами на черных кожанках и узкими ремешками маузеров через плечо, рдеет и разгорается багрянец:

РОЖДЕННЫЕ РЕВОЛЮЦИЕЙ

Ленин – Ролан Быков

Сталин – Владимир Этуш

Троцкий – Савелий Крамаров

Дзержинский – Сергей Филиппов

Каменев – Владислав Брондуков

и – и

Зиновьев – Семен Фарада

Крупская – Инна Чурикова

Инесса Арманд – Лия Ахеджакова

Натурные планы переходят с до боли знакомых булыжников Красной площади и башен Кремля на пустые, холодные заводские цеха, прокуренные казармы, аскетические кабинеты с бессонными лампами, перемежаясь – крупно – лицами вождей.

Ленин: Блядь, ну же мы и навоготили. Хули теперь делать-то? По этому вопросу необходимо посоветоваться с товагищем Сталиным.

Сталин (раскуривает трубку): В бранэвики – и на почтамт, а там вокзал рядом.

Зиновьев: Владимир Ильич, между прочим в Разливе вы были не с чайником, а со мной. А потом историки фальсифицировали, что с чайником. Как материалисты мы с вами понимаем, что материя первична, и как ни изображай художники вас у шалаша, а меня над костром чайником на палке, я не чайник. А если я кипел, так это я вас еще тогда предупреждал!

Арманд: Ах, и вы были у него на палке, товарищ? Володя, это не по-партийному. Устав партии отрицает подобные формы внутрипартийной борьбы. Почему ты скрывал от меня?

Ленин: От тебя скгывал?! Наобогот, я пгизывал социал-демокгатов Евгопы не закгывать глаза на геволюционную геальность. Большевики не стыдятся своих взглядов, я готов показать тебе в любой момент. (Показывает.)

Сталин (раскуривает трубку): Напэчатайте это во всэх завтрашних газэтах, пусть ужаснутся враги нашей рэволюции, что их всэх ждет.

Троцкий (патетично): Победное шествие революции по всему миру неостановимо, товарищи! Революция не может кончить!

Дзержинский (почесываясь): Кого не может кончить? Пся крев, может.

Ленин: А вы, товагищ Тгоцкий, политическая пгоститутка, и чья бы когова мычала. Вы не пгавы. Лейба, холоднокговнее, вы не на габоте, пегестаньте возбуждаться. Не тгогайте г’гязными лапами завоевание геволюции!

Крупская: Володенька, зачем тебе еще проститутки? От твоего революционного напора у меня уже и так аж глаза выпучиваются, а это пугает пролетарских детей, когда я о них забочусь и угощаю конфетами фабрики имени себя. Забочусь, а сама думаю: вот сейчас вопрет! конечно тут выпучишься. А ты бегаешь к этой селедке Арманд.

Сталин (протягивая ей трубку): На, пасаси, и болше нэ просы.

Ленин: Товарищ Сталин подошел бы на должность генерального секгетагя нашей пагтии, если бы не его чгезмегная г’губость.

Дзержинский (почесывая подмышку): Быдло, пся крев.

Зиновьев: Я не чайник, лысый хуй!

Дзержинский: А вот у меня чистые руки, Владимир Ильич, давайте я потрогаю.

Ленин: Вы пегепутали, Феликс Эдмундович, это не вам, а мне всех хочется по головке гладить.

Сталин (хмуро): Вы по два утюга в день ломаете, товарыщ Ленин.

Арманд (любовно): Ах, а ведь мог бы бритвой по глазам.

Крупская (ревниво наступая каблуком ей на ногу): Самый человечный человек.

Троцкий (высокомерно, Сталину): А ты дай ему ледоруб.

Сталин: Мы учтем ваше пажелание, товарыщ Троцкий.

Каменев: Совершенно верно. (Получает от Троцкого затрещину, соглашается.)

Ленин: А вы что подскакиваете, товагищ Каменев? Нетвегдо стоите на нашей платфогме? Агхитгудно габотать с вами, товагищи. Вот и Феликс Эдмундович шатается! Утегяли геволюционную огиентацию, батенька? Вы на ксендза учились или на гаввина? Ну-ка скажите честно товагищам: вы сколько дней не ели?

Дзержинский (почесываясь): Кого? А вообще – четыре дня.

Ленин (заботливо): Немедленно спать!