Читать интересную книгу Град Светлый - Людмила Шапошникова

Казалось бы, эволюционные цели Духовной и социальной революций были внешне одинаковы. И Духовная и социальная стремились к созиданию Нового Мира, Града Светлого, к преображению человека и формированию новой индивидуальности. Но смысл этих понятий, который складывался в пространстве той и другой революций, был разным. Такими же разными были и цели и средства их достижения.

Если Духовная революция, в недрах которой создавалось новое мышление космического мироощущения, ставила перед собой цель — изменить духовную структуру человека, которая и составляла причинную основу последнего, повысить его сознание, одухотворить цивилизацию, и в первую очередь науку, повысить роль Высшего в духовной Культуре, то социальная революция ставила внешние, в основном экономические цели, которые были сформированы на основе старого социологического мышления. Главным в системе этих целей являлось экономическое благосостояние угнетенных прежде классов и перераспределение богатств в их пользу. Ситуация усугублялась также и тем обстоятельством, что социальная революция имела не только острые противоречия с Духовной, но и порождала подобные противоречия в своем собственном пространстве.

Однако, несмотря на отчужденное противостояние друг другу, обе Революции были связаны теснейшим образом с национальной культурой и национальным характером русского народа. В основе той и другой лежало духовное мессианство, столь присущее русской духовной культуре и русскому народному характеру. И большевики, и русские мыслители, заложившие основы новою планетарного мышления, вышли из одного и того же лона. Однако если Духовная революция и ее лучшие представители черпали свои духовно-энергетические резервы в лучших качествах этого народа, то пришедшие к власти в 1917 году большевики использовали в своих политических целях всю культурно-духовную палитру народных особенностей, во всех ее противоположностях. Большевизм «воспользовался, — пишет Н.А.Бердяев, — свойствами русской души, во всем противоположной секуляризированному буржуазному обществу, ее религиозностью, ее догматизмом и максимализмом, ее исканием социальной правды и царства Божьего на земле, ее способностью к жертвам и терпеливому несению страданий, но также к проявлениям грубости и жестокости, воспользовался русским мессианизмом, всегда остающимся, хотя бы в бессознательной форме, русской верой в особые пути России»[100].

Я бы не согласилась с выражением Бердяева «использовали», ибо значительная часть перечисленных качеств, и особенно мессианство — готовность к самопожертвованию во имя Общего Блага, — были свойственны и самим большевикам, как неотъемлемой части русского народа. Но на этом, пожалуй, сходство участников двух Великих революций России кончается. Если русские философы, ученые, подвижники представляли себе процессы, идущие в духовной революции, во всем их энергетическом богатстве, то их антиподы из пространства социальной революции, зашоренные догмами старого мышления, действовали в значительной мере наощупь, часто не понимая действительной сути происходящего и его эволюционной значимости. Обе революции шли не только на разных параллелях, но и в различных плоскостях и уровнях. Духовная революция охватывала пространство, которое Н.К.Рерих называл «поверх всех Россий», социальная гремела в «нижней» России. Тем, кто вложил в социальную революцию энергию своей мысли и воли, «…была чужда русская философия, их не интересовали вопросы Духа, они оставались материалистами или позитивистами». Культурный уровень не только «средних революционеров, но и вожаков революции был невысок, мысль их упрощена»[101]. Поток нового сознания, нового мышления шел мимо них. Но идея Светлого Града не давала и им покоя, и они спешили, подчас жертвуя собой, построить такой град на грешной и многострадальной земле российской, где воцарятся, наконец, справедливость и благоденствие.

В пространстве социальной революции России разворачивалась гибельная драма людей, увлеченных христианской идеей мессианства — спасения трудящихся всего мира от эксплуатации и нищеты. Они составляли духовное ядро революции, и ядро довольно высокой пробы. Попав в энергетический поток революционного взрыва материи, они не осознавали этого, будучи уверенными, что все полностью зависит только от них, руководителей и вдохновителей Великой социальной революции. Позже сила неведомого им потока сомнет их, бросит в тюрьмы ими же «освобожденной» России, поставит к стенам расстрелов, сгноит в концлагерях. Умирая и погибая, они так и не узнают, в чем причина случившегося с ними, не поймут, что были обречены на это с самого первого дня революции.

Мир же стал свидетелем трагедии поистине космического масштаба — гибели лучшей части русских революционеров. Заплатив своими жизнями за незнание, они помимо своего желания ввергли Россию в многолетние страдания и бедствия. Уплощенное мышление поставило перед социальной революцией ложные цели, которые в действительности были лишь средством жизни. Такие цели продиктовала Русской революции марксистская теория, которая не учитывала и не могла учитывать социально-экономических особенностей России, характера ее национальной культуры и душевного склада ее народа. Отрицание же основоположником Высшего, а также важного значения религии в культурно-историческом процессе, наряду с монополией на истину, которая проглядывала в каждой строчке его труда, усложнили и без того запутанную и противоречивую ситуацию, сформировавшуюся во время революции.

Перенесенный русскими большевиками в чуждое для него пространство и в иное для него время, марксизм не мог дать России того, что от него тщетно ожидали идеологи Русской революции и ее вождь Ленин. Переломный XX век требовал иных, более углубленных и широких подходов, иного мировоззрения. Использование же экономической теории, не соответствующей ни стране, ни характеру ее народа, сделало социальную революцию России бесплодной и более опасной, чем любая другая подобная революция. На фоне развивающейся Духовной революции с ее новым космическим мироощущением марксизм как идеология Русской революции «не работал». Обращавшие на это внимание русские мыслители, писатели и ученые, которые действовали в поле Духовной революции, к сожалению, не были услышаны.

Большевики и их вождь были абсолютно уверены в своей правоте. Силой своей веры и своей энергией они вселили на какое-то время вторую жизнь в марксизм, в этот концентрированный «остаток» прежнего мышления, старого социального утопизма, в котором «новая жизнь, — по определению Бердяева, — ожидалась исключительно от изменений социальной среды, от внешней общественности, а не от творческих изменений в личности, не от духовного перерождения народа, его воли, его сознания»[102].

Бытие определяет сознание — утверждали философы-марксисты. Само же бытие, по их мнению, было тесно связано с формой и уровнем развития производственных отношений. Схема была дана раз и навсегда. В ней не было места ни для Космоса, ни для всего богатства его энергий, ни для миров иных состояний материи. Мыслители социальной революции упрямо отрицали какие-либо связи жизни человеческого общества с тем невидимым, но реальным, что окружало планету и ставило жизнь самого человека в зависимость от Беспредельности. Устаревшая мысль Европы забила все духовные поры Русской революции и перекрыла доступ живительного воздуха нового в сложный и мятежный ее организм.

Марксизм, справедливо замечает Бердяев, «был совершенно лишен космического мироощущения и явил собой крайний образец социологического утопизма, замыкающего человека в ограниченной и поверхностной общественности. Марксизм верил, что можно до конца рационализировать общественную жизнь и привести ее к внешнему совершенству, не считаясь ни с теми энергиями, которые есть в бесконечном мире над человеком и вокруг него. Марксизм — самая крайняя форма социологического рационализма, а потому и социологического утопизма. Все социальные учения XIX века были лишены того сознания, что человек — космическое существо, а не обыватель поверхностной общественности на поверхности земли, что он находится в общении с миром глубины и с миром высоты»[103].

Следуя марксистской теории, в большинстве случаев догматически, русские революционеры, сами того не сознавая, насильственно удерживали мышление человека в более низком измерении, лишая его космической глубины. Известный русский философ и писатель Д.С.Мережковский метко определил это измерение как «плоское», или двухмерное.

«Плоские борются, — писал он, — против глубоких, чтобы их истребить — или сделать себе подобными. В этой борьбе на стороне плоских большие преимущества, ибо глубокие могут только медленно передвигаться, преодолевая разнообразные препятствия; глубокие поднимаются на вершины и падают в пропасти, но плоские маневрируют с поразительной легкостью, не встречая никаких препятствий на своем пути; они скользят по гладкой поверхности или ползут, подобно распластанным насекомым, они всюду проникают и проходят в любые щели. Слишком часто, увы, у глубоких бывают разногласия: ведь они не равны между собой и глубоко индивидуальны, они стремятся к свободе, между тем, как плоские едины в своей стадности в силу безличия и стремления к абсолютному равенству. Глубокие страдают и душевно, и физически, но плоские испытывают лишь неясные страдания, ибо им не дано постичь глубин души»[104]. И еще: «Главным преимуществом плоских над глубокими является ложь. Гладкая поверхность иногда представляется нам глубокой только потому, что она отражает глубину. Плоские пользуются этим оптическим обманом, чтобы в своих плоских зеркалах отражать неведомые им глубины искусства, науки, философии и даже религии»[105]. Проникая в суть происходившего в России, Мережковский приходит к выводу, с которым нельзя не согласиться, — «большевикам удалось основать первое царство плоских»[106]. Однако он не мог и предположить, что оно продлится так долго и доживет до наших дней…