Читать интересную книгу Родить Минотавра - Сергей Шведов

Ксения обернулась, в карих глазах её был вызов:

– А почему ты решил, что вправе вмешиваться в свои дела? – Потому что за эти дела тебе уже грозят пулей, как и мне впрочем. – И ты испугался?

– Испугался. Неужели деньги стоят наших жизней? – Дело не в деньгах, Серёжа, – Ксения смотрела куда-то в окно: то ли испугалась Резановских вопрошающих глаз, то ли вообще он был для неё в эту минуту не важен. – Просто им теперь придётся считаться со мной.

– А как же те трое в тупике? Три жизни, это много, Ксения.

– Они открыли стрельбу первыми, и моим людям не оставалось ничего другого, как уничтожить их.

– Та самая иномарка, от которой мы так удачно убегали? Хотел бы я знать, чем ты меня опоила.

– Никто не думал, что всё закончится так трагично. – И что ты собираешься делать дальше?

– Не волнуйся, я всё улажу. – Ничего ты не уладишь, – Резанов с досадой хлопнул ладонью по столу. – Деньги придётся вернуть.

– Нет, – твёрдо сказала Ксения. – Я заставлю этих людей уважать моё профессиональное и человеческое достоинство, иначе и мне, и моим детям придётся жить по тем правилам, которые им угодно вечно менять к своей выгоде.

– Они от тебя не отстанут. – Пока я жива, они ничего не получат.

Таких упрямых глаз Резанов у Ксении ещё не видел. Для этой женщины главным было дело, а он, Резанов, являлся чем-то второстепенным, хотя, наверное, иногда и приятным. И, в общем-то, ничего удивительного в этом не было, ведь так они сосуществовали на протяжении пяти лет, и его эта жизнь вполне устраивала. Почему Ксения должна теперь ставить его на первое место, неужели только потому, что они совместно способствовали зарождению ещё одной жизни? Но ведь и отвечает за эту жизнь пока что одна Ксения, а Резанов просто с боку припёка. Советчик. Бык-производитель, который сделал своё дело и отправился в сады Иллира, пощипывать изумрудную травку. Странное существо человек и поразительно-разнообразное в своих проявлениях. Но почему и в чём Резанов не прав? Ну не нравится ему грызня за деньги и власть – это ему даже не интересно. Ему нравится быть просто эбирским барабанщиком – пить вино и любить девочек. Или строить воздушные замки, которые так нравятся Ксении. Правда, тут же возникает проблема: Ксения начинает одевать его мечту в камень, чтобы расположиться там со всеми удобствами. Между прочим, у неё есть свой резон: ребёнка придётся откармливать молочком, а не Резановской розоватой дымкой.

Булыгин откликнулся на Резановское приглашение без энтузиазма. Не то, чтобы Николаша был очень уж трусоват, но как человек обременённый женой, двумя детьми и тёщей не считал для себя возможным пускаться в авантюры. А Сергей Резанов в его представлении, конечно же, был авантюристом, готовым подставить под бандитские пули голову не только свою, но и Булыгинскую.

– Я тебя предупреждал, – сказал Булыгин с вздохом, усаживаясь на предложенный стул. – Будь добр, меня в это дело не впутывай.

Резанов никуда Николашу впутывать не собирался, поскольку пользы от него в серьёзном деле никакой, а ненужного шума он производит с избытком. Николаша хотел было обидеться на столь нелестную характеристику, но потом передумал, удовлетворившись вместо извинений чашечкой кофе:

– Только учти, что всё это предположения и никаких доказательств у меня нет. – Могила, – заверил его Рёзанов.

– Ответь мне для начала на такой вопрос, Сергей Михайлович, – начал Булыгин издалека, – много ты встречал за годы реформ обедневших чиновников, хоть федеральных, хоть областных, хоть муниципальных?

– Ну, ты даёшь, Коля, – засмеялся Резанов. – Где я найду тебе этих обедневших, мы, чай, не Гаити какая-нибудь.

– На Гаити ты их тоже не встретишь, – досадливо отмахнулся Булыгин. – Но, согласись, это ведь парадокс: производство упало вдвое, народ обнищал до полного безобразия, а чиновничий класс процветает.

– Воруют, – вздохнул Резанов. – Взятки берут. – И раньше брали, и раньше воровали, но всё это, брат, была самодеятельность. А тут ведь не десятки, не сотни, не тысячи, тут всё чиновное сословие процветает. Такое возможно только тогда, когда экономическая система работает именно на это их процветание. Схема проста до идиотизма: чиновник берёт госсредства и передаёт их банкиру под небольшой процент, банкир эти деньги пускает в оборот, а чиновник создаёт для этой финансовой операции обстановку наибольшего благоприятствования, используя административный ресурс с целью получения сверхприбыли. И тут уж, сам понимаешь, государственный интерес побоку, интересы промышленности побоку, тут преобладает сословный чиновничий интерес. – Ты хочешь сказать, что Ксения эту самую сверхприбыль не хочет возвращать номенклатуре?

– Я тебе нарисовал идеальную схему, но бывают и не идеальные. Ксению подставили. Люди, которые должны были обеспечить быстрый оборот капитала, решили сыграть на чужого дядю. То есть её банк решили обанкротить. А в этом банке, между прочим, деньги многих промышленных предприятий, средних и мелких предпринимателей. Ксения передёрнула: взяла и пустила рекуновско-дерюгинские деньги по той самой обречённой схеме, а деньги своего банка по схеме прибыльной. По закону её никто ущучить не может, по той простой причине, что банк готов выплатить хоть сейчас и Дерюгинские, то бишь государственные, вклады и Рекуновские, но выплатить с документально зафиксированным процентом, а отнюдь не со сверхприбылью. Она заставила этих ребят за чужой интерес ноги бить, а свой интерес хоронить. Можешь себе представить степень их огорчения? А тут ещё выборы на носу, которые без денег не выиграешь.

– На святое, выходит, покусилась? – На сословную привилегию, – поднял палец вверх Булыгин. – Это, брат, с ее стороны наглость почище большевистской в семнадцатом году. Она всё их нынешнее благосостояние под корень рубит.

– Сволочи, однако, – холодно сказал Резанов.

– То, что сволочи, это ещё полбеды, – вздохнул Булыгин. – Беда в другом: выстроенная под чиновный интерес экономика развиваться не может. Ведь схема, которую я тебя описал, далеко не единственная. Таких схем вагон и маленькая тележка.

А общее у них одно: получение сверхприбыли с помощью административного ресурса. И все эти разговоры о скором росте полный абсурд. Тут либо к плану надо возвращаться с КГБ и партийным контролем, либо чиновную орду усмирять, дабы не мешала свободному перемещению капитала. Только как ты эту орду усмиришь, если вся власть у неё в руках. – Они что же, не понимают, чем для них всё это может кончиться? – Есть, наверное, отдельные особи, которые понимают, и, может быть, этих особей даже немало, но ведь тут корпоративный интерес, Серёжа. Тут ведь интерес орды. Силы мистической. Пока ты ей подчиняешься, ты свой, вздумал огрызнуться – затопчут. – Не будешь возражать, если я твои мысли в статью оформлю? – Оформляй, – пожал плечами Булыгин. – Но на меня, будь добр, не ссылайся. А вообще, Серёжа, не ввязывался бы ты в эту историю, ей богу. Мне не хочется мучится совестью ещё и на твоих похоронах.

– А что, ты уже однажды мучился? – Да нет, – смутился Булыгин. – Это я к тому, что вот и Лёшка Астахов пропал. Может, он вполне здоровёхонек, но сбежал-то неспроста. Он ведь сначала на Паленова работал, а потом к другому дяде переметнулся.

– Ты об этом дяде что-нибудь слышал? – Даже и не скажу тебе, старик, – вздохнул Булыгин. – Астахов тот ещё фрукт. Слушок про него шёл нехороший ещё в годы оны, что вроде как постукивал он в соответствующие органы.

– Быть того не может. – Молодой ты, Серёжа, а Астахов тебя на десять лет старше, а десять лет у нас, это целая эпоха. И то, что тебе кажется диким и подлым, в те годы считалось не то, чтобы благородным, но допустимым и для карьеры полезным. Многие из тех, кто ныне ходит в записных либералах, в тех списках значится. – Так этот дядя из органов, что ли?

– Чёрт его знает. Но уж больно хитро всё поворачивают. Профессионально, я бы сказал. Чувствуется школа беспощадной классовой борьбы.

Элему нравилась эта женщина, а кроме всего прочего его не покидало ощущение, что они встречались с ней и раньше. Знал он эту красивую грудь и эти поразительно глубокие карие глаза. И пока Ирия самозабвенно трудилась над его телом, смывая с него грязь и усталость проведённого в суматохе дня, он, прижмурив от удовольствия глаза, лениво рылся в своей памяти, отыскивая там нечто трудноуловимое и без конца ускользающее, как кусок мыла. Старательная женщина, всё-таки он не ошибся, выбрав именно её из двадцати пяти своих покладистых жён и бесчисленных рабынь. Правда, своих, а точнее Огусовых жён, он познать ещё не успел, потому что уж очень жадной до любовных утех оказалась божественная корова Огеда. Конечно, Элем мог и бы и уклониться от её жарких объятий, поскольку чувствовал себя не очень ловко в её присутствии, но тут решающее слово было за божественным быком Огусом, который не хотел надолго разлучаться со своей Огедой.