Работа была тяжелая, платили мало; что нас поддерживало — понимание того, что мы наставляли и совершенствовали своего ближнего. Одна из самых повсеместно и неизменно популярных игр, которые существуют в мире, — игра в школу. Вы собираете шестерых ребят, сажаете их на пороге, сами прохаживаетесь взад-вперед с книгой и розгами. Мы играем так в детстве, играем в отрочестве, играем в зрелом возрасте, играем когда, сгорбившись и шаркая тапочками, ковыляем к могиле. Игра эта не приедается, игра эта никогда не утомляет нас. Ее портит только одно — эти шестеро все как один стремятся занять ваше место с книгой и розгами. Я уверен, журналистика оттого такой популярный род занятий, несмотря на все свои недостатки, что всякому журналисту кажется будто он тот самый мальчишка, который ходит туда-сюда с розгами. А Правительство, Классы, Массы, Общество, Искусство и Литература — дети, которые сидят на ступеньках. Он наставляет их и совершенствует.
Но я отвлекся. Я вспомнил все эти факты, чтобы объяснить, почему теперь так постоянно нерасположен быть средством распространения полезных сведений. Теперь снова к делу.
Какой-то читатель, подписавшийся «Аэронавтом», написал с вопросом: как добывается водород. Водород добывался очень легко (во всяком случае, я сделал такой вывод, изучив этот предмет в Британском музее), но я все-таки предупредил «Аэронавта», кто бы он ни был: пусть предпримет все необходимые меры предосторожности. Что мне оставалось делать? Спустя десять дней в редакции появилась краснолицая дама; она тащила за руку существо, которое, как она объяснила, являлось ее сыном возраста двенадцати лет. Лицо мальчика было просто поразительно невыразительно. Матушка толкнула его вперед, сдернула шапку, и тогда я понял почему. Бровей у него не было вообще, а от волос остался жалкий прах, от которого голова стала похожа на крутое яйцо, очищенное от скорлупы и посыпанное черным перцем.
— Неделю назад это был милый мальчик с кудрявыми волосами, — заметила дама. (Судя по тону, это было только начало.)
— И что с ним случилось? — спросил наш шеф.
— А вот что, — резко ответила дама. Она вытащила из муфты экземпляр нашего прошлого выпуска, где моя статья о водороде была обведена карандашом, и швырнула ему под нос. Шеф взял журнал и прочитал статью до конца.
— Это и есть «Аэронавт»? — спросил шеф.
— Это и есть «Аэронавт», — не стала запираться мамаша. — Бедное доверчивое дитя! А теперь посмотрите на него!
— Может еще отрастет? — предположил шеф.
— Может отрастет, — фыркнула дама, продолжая вскипать, — а может и нет! Что мне хотелось бы знать, что вы собираетесь для ребенка сделать.
Шеф предложил помыть ему голову. Сначала мне показалось, что она на него кинется, но она сначала сдержалась и ограничилась репликой. Как оказалось, она подразумевала не мытье головы, а материальную компенсацию. Попутно она поделилась своими наблюдениями в отношении направления журнала в целом, его практической ценности, претензий на общественную поддержку, эрудиции и образованности его сотрудников.
— Вообще-то не понимаю, в чем здесь наша вина, — возразил шеф (он был человек мягкий). — Он просил информации, он ее получил.
— Только давайте без шуточек, — ответила дама. (Шутить, я уверен, шеф не собирался, легкомыслие не входило в число его недостатков.) — А то получите чего не просили, за нечего делать! — сказала вдруг женщина так, что мы как трусливые зайцы отскочили и спрятались каждый за свое кресло. — Еще подумаю, а то получите и вы на свою голову!
Как я понял, она имела в виду то, что произошло с головой мальчишки. К этому она присовокупила наблюдения насчет внешности самого шефа (которые были определенно бестактны). В общем, неприятная была это женщина.
Лично я полагаю, что исполни она свою угрозу, ее дело было бы проиграно, за отсутствием прецедента. Но шеф был человеком, который сталкивался с законом, и придерживался принципа — закона всегда сторониться. Я слышал от него такое:
— Если меня кто-нибудь остановит на улице и потребует отдать часы, я откажусь. Если он станет угрожать силой, я, хотя драться не умею, буду защищаться как могу. Ну а если он заявит на них права по суду, я вытащу их из кармана и отдам. И еще буду считать, что отделался дешево.
Вопрос с краснолицей мамашей он уладил посредством пятифунтовой купюры (месячный доход нашей газеты), и мамаша ушла, забрав своего испорченного отпрыска. Затем шеф доброжелательно обратился ко мне. Он сказал:
— Не думайте, я нисколько не обвиняю вас. Это не ваша вина, это Судьба. Занимайтесь моралью и критикой, это ваш бесспорный конек. Но больше не трогайте «Полезных сведений». Как я сказал, это не ваша вина. Сведения ваши вполне корректны, против тут ничего не скажешь… Просто с этим вам не везет.
Я жалею, что не всегда следовал его совету — я бы избавил себя и многих вокруг от многих проблем. Не знаю как, но оно так. Если я кому-нибудь посоветую, как лучше добраться из Лондона в Рим, человек потеряет багаж в Швейцарии, или едва не погибнет в кораблекрушении сразу за Дувром. Если я помогаю ему выбрать фотографический аппарат, в Германии его арестуют по подозрению в шпионаже. Как-то раз мне стоило большого труда объяснить одному человеку, как ему жениться на сестре покойной жены, проживающей в Стокгольме. Я узнал, когда из Гулля отходит пароход и в каких отелях лучше всего остановиться. Сведения, которыми я его обеспечил, сначала до конца были безукоризненны. Все прошло без сучка и задоринки, но он со мной больше не разговаривает.
По этой причине свою страсть к полезным советам мне пришлось обуздать. По этой причине на этих страницах никто (если я только сдержусь) в смысле практических указаний не найдет ничего.
Здесь не будет описания населенных пунктов, здесь не будет исторических отступлений, никакой архитектуры, нравоучений.
Как-то раз я спросил одного просвещенного иностранца, что он думает о Лондоне.
Он сказал:
— Это очень большой город.
Я сказал:
— А что вас в нем больше всего поразило?
Он ответил:
— Люди.
Я сказал:
— По сравнению с другими городами — Париж, Лондон, Берлин — что вы о нем думаете?
Он пожал плечами:
— Он больше. Что еще сказать?
Один муравейник как две капли воды похож на другой. Столько дорожек, узких или широких, где маленькие создания роятся в причудливой неразберихе. Эти куда-то спешат, деловые; эти остановились потрепаться. Эти согнуты непосильной ношей, эти просто греются на солнышке. Сколько кладовок, забитых кормом; сколько норок, где крохотные существа спят, питаются, любят; вот в уголке лежат их белые косточки. Этот улей побольше, тот поменьше. Это гнездо лежит на песке, другое спрятано под камнями. Это сделано только вчера, это свили, говорят, еще в допотопные времена, кто знает.