Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Генерал Г. М. совершенно прав. В детстве мы усваиваем сценарии (scripts), и потом они станут направлять наше поведение. Постоянно импровизировать невозможно, человеку нужен некий арсенал решений, которые принимаются почти автоматически. Иначе мы будем чувствовать себя пилотами без летной карты. Однако некоторые сценарии вредны — например, сценарий избегания. Необходимо выбрать тактику противостояния страху, а их как минимум две: та, что позволяет справляться с ситуацией, и та, что помогает подавлять эмоции, вызванные этой ситуацией. Человек, который боится выступать на публике, может или попытаться освободиться от страха (позже я объясню как), или глушить его выпивкой. Подобное поведение лишь усугубляет, а не решает проблему.
Когда-то я был знаком с монахом-иезуитом, мудрым человеком, в чьи обязанности входило поддержание порядка в монастырской церкви и который с улыбкой рассказывал мне о своем совершенно нелепом ежевечернем ритуале. Он гасил в храме свет, доходил до двери, потом возвращался, проверял, все ли погашено, снова шел к выходу и снова возвращался и только тогда спокойно отправлялся в свою комнату. На вопрос, к чему все эти странности, монах ответил: „Чтобы избавить себя от лишней беготни. Раньше я начинал беспокоиться, уже войдя в комнату и улегшись в постель. Приходилось вставать, опять идти в церковь, причем дважды, поскольку с одного раза я не успокаивался. Так что я придумал для себя сокращенный вариант, это гораздо удобнее“. Мой благоразумный друг изобрел замечательный способ придать своим страхам хроническую форму.
И последний штрих к вопросу о том, как мы учимся бояться: Краске полагает, что страху научиться невозможно. Согласно его теории, все дело в генетической памяти о страхах, унаследованных от далеких предков; именно такие анахронические переживания и лежат в основе фобий. Что ж, посмотрим.
9. Как учатся неуверенности в себе
Мы учимся уверенности, но и неуверенности тоже. Учимся не доверять себе и другим. Снова послушаем Кафку:
Недоверие к большинству людей, которое Ты пытался внушить мне в магазине и дома (назови мне хоть одного человека, имевшего какое-то значение для меня в детстве, которого Ты не уничтожал бы своей критикой) — это недоверие, которое в моих детских глазах ни в чем не получало подтверждения, так как вокруг я видел лишь недосягаемо прекрасных людей, превращалось для меня в недоверие к самому себе и постоянный страх перед всеми остальными[34].
10. Мода на адаптивность
Тема этой главы заставила меня вспомнить притчу о трех слепых мудрецах, которые как-то вознамерились выяснить, каков из себя слон. Первый ощупал слоновью ногу и произнес: „Слон похож на большую колонну“. Второй дотронулся до хобота и пришел к заключению, что слон — это огромная змея. Третий провел рукой по бивню и сказал: „Слон выглядит как отточенное копье“. Изучая страх с разных сторон, исследователи словно разнимают на части воображаемого слона. Вот почему мне хочется сказать несколько слов о адаптивности — проблеме, которая в последнее время чрезвычайно занимает ученых.
Неуклюжее слово „адаптивность“ означает способность противостоять превратностям судьбы и восстанавливаться после душевных травм — качество, которое все мы хотели бы обрести. В одном из своих последних трудов Роберт Гольдштейн и Сэм Брукс пишут:
В последние двадцать лет тема адаптивности приобрела особое звучание, и тому есть несколько объяснений. Во-первых, в современном мире высоких технологий неуклонно возрастает количество трудностей, с которыми приходится сталкиваться нашей молодежи. Многие молодые люди находятся в сложной и даже опасной ситуации. Во-вторых, крайне важно понять, в чем заключается эта опасность и где искать защитные факторы, — важно не только для врачей, но и для общества в целом, ведь только тогда можно воспитать адаптивные способности у всех юношей и девушек.
В этой книге мне хотелось бы упомянуть модель адаптивности, предложенную Юдит Джордан и основанную на сопереживании, на empowerment, то есть на сознании собственной состоятельности и на стремлении развить в себе мужество. Данные качества нужны прежде всего подросткам. Мальчикам, потому что они нередко сталкиваются с искаженным восприятием идентичности и мужского поведения, и девочкам, потому что уже в юности они начинают lose their voices, терять свою индивидуальность, а с ней и уверенность, способность к самоутверждению под натиском социальных стереотипов, внушающих, что женщина — это якобы всего лишь „объект желаний“.
Глава IV. Объективный полюс: опасность
1. Опасность и риск
Страх есть предвосхищение опасности. Однако же просто опасности не бывает: камень — это просто камень, независимо от нашего восприятия и ассоциаций. Все опасности являются прежде всего опасностями-для-кого-то. Тут необходим субъект, чьим планам, интересам или благополучию они угрожают. Скала, она и есть скала, а вот словосочетание „подводный риф“ уже означает угрозу для жизни мореплавателя. Не было бы моряка, не стало бы и угрозы, одна геология. Подводные камни нужно обходить, чтобы следовать своим курсом, ведь они могут повредить корабль, а то и привести к кораблекрушению. Кстати, Словарь Испанской королевской академии объясняет существительное „крушение“ как гибель, полную утрату чего-либо. На угрозы мы реагируем, риск осознаем, ибо от них зависят наши планы. Однако этимология слова „опасность“ также подразумевает некое отношение, так как оно происходит от общего индоевропейского корня пасъ- — „защищать, охранять“ (сравните с родственным латинским глаголом pasco — „кормлю, пасу“. От него образованы такие слова, как „пастырь“, „паства“, „опасаться“. Угроза подразумевает слова или действия, которые предвещают опасность, ущерб или наказание, ожидающие человека. Это символическое предвосхищение зла.
Все, что индивид расценивает как зло — будь то смерть или просто неприятность, — может восприниматься как опасность. Джеффри А. Грей, один из самых известных метологов, рассказывал о своей пациентке, которая боялась разбитых стекол. Страх был настолько силен, что она наотрез отказывалась дотрагиваться до руки психотерапевта после того, как тот прикасался к совершенно целому оконному стеклу. Человеческий мозг — неутомимый генератор страхов, что отражает любопытную особенность нашего мышления: мы непревзойденные изобретатели ассоциаций, способные расширить область восприятия за счет символов. Животные могут увеличить радиус действия того или иного чувства при помощи условных раздражителей. А вот люди легко достигают похожего эффекта, прибегая к символам, метафорам, метонимиям, переносам значения, и за этими деревьями не видят леса. Естественные, первичные раздражители утрачивают свое приоритетное значение и теряются в разветвленной сети раздражителей производных — второго, третьего, а иногда и вовсе седьмого порядка, порожденных нашим рассудком. Область сексуальных влечений — лучшее тому подтверждение. В строгих рамках биологических законов влечение должно возникать к особи противоположного пола с целью продолжения рода. Но для человека разумного любой стимул может обрести эротическую окраску. Раньше такое поведение воспринималось как явная патология — например, гомосексуализм, фетишизм или зоофилия, — теперь же подобные девиации рассматриваются как извращения, только если вызывают деструктивные последствия или причиняют вред другим людям. Впрочем, действия, вызванные первичными раздражителями, также могут носить патологический характер, если препятствуют нормальной жизни человека. Власть символов над нашей жизнью очевидна. Знамя, гимн или слово способны вызывать патриотические чувства. Доброе слово утешает и радует. Оскорбление приводит в ярость. Ну а страшная история пугает.
Реальность беспрестанно посылает нам знаки, которые боязливый склонен воспринимать как угрозы, а отважный — как вызов, например. Одно и то же событие может расцениваться как опасность и как возможность. Все зависит от индивида.
2. То, что осложняет нам жизнь
В последующих главах мы с вами будем говорить о патологических страхах, но в этой мне хотелось бы рассказать о широко распространенных страхах, которые тем не менее осложняют нашу жизнь. Эдмунд Гуссерль стал основоположником феноменологии, науки о сущностях, то есть о мире конкретном и реальном (Lebenswelt), я же задался целью создать феноменологию неясных и труднообъяснимых страхов, чтобы показать, какую боль и страдание они причиняют нам, каким желаниям угрожают, почему имеют такую власть над людьми. Эти страхи показывают, как легко человек теряет почву под ногами. Обычно мы боимся смерти, болезни, физической боли и разорения, боимся потерять близких — подобные чувства естественны и не нуждаются в пояснениях. Те же страхи, о которых сейчас пойдет речь, также встречаются нередко, но тем не менее могут показаться странными. Вот их-то мне и хотелось бы проанализировать.