Читать интересную книгу Шаговая улица - Василий Логинов

Насильное пробуждение помешала Грише запомнить граничные условия выполнения самого важного закона. Того самого закона.

- Мне не смочь одному сеть поставить.

Наверное, батино лицо было очень близко, потому что не открывший глаз Гриша почувствовал, как что-то мокрое мелкой сыпью покрывает сверхчувствительную после сна кожу уха.

"С-слюна. Он брызжет с-слюной. Буква "с" всего лишь недорисованная цифра шесть".

- Не выгрести одной рукой. Другой надо сеть травить. На таком основании пойдешь со мной. Поможешь рыбки взять. Только-только нерест начался. Рыба-дура сейчас косяком в сеть прет. На весла сядешь. Понял указание? Жрать-то надо. А то одно масло осталось. На каком основании с голодухи пухнуть, а?

- Дыамп-даампам.

Не поднимая век, Гриша произнес согласительное звукосочетание. Очень хотелось вернуться в прерванный сон, ведь там, среди гармонии цифр, скрывался искомый ход. Нужный решающий ход. Если бы удалось его узнать, то игра была бы выиграна. Но спорхнувшие от звуков батиного голоса цифры не возвращались, место их заняли переливчатые пружинки и дырчатые звездочки, и заболела голова.

Гриша поднялся и прошел в ванную комнату. Из латунного крана капала железистая вода. Нацедив в подставленные ладони достаточное количество прохладной жидкости, Орешонков-младший умылся и влажными ладонями тщательно протер уши.

А когда Гриша стал одеваться, и ломота в затылке притупилась на время, цифры из сна стали возвращаться.

Змеевидную адъютантскую головку "чего изволите" высунула осторожная двойка; остроконечный колпачок с командирским козырьком показала по-генеральски гордая в вечном единоначалии единичка; преследуемая обоюдоострым серпом-шпателем пятерки и, подтягиваясь собственным протезом-крючком, конвульсивными движениями гусеницы приблизилась трагичная семерка. Затем, вторым эшелоном, бодро вкатилась пышнотелая обабившаяся восьмерка, остановилась, а жестокосердная четверка своей асимметричной двужальной вилкой стала отколупывать от ее бока стенающую тройку. И они снова расцветились, и вернулась яркость, и опять попытался выстроиться ряд.

Но теперь что-то назойливо мешало гармонии, - разлапистая черная нелинейность инородным телом застыла внутри кристалла горного хрусталя, сделав радужную конструкцию бесконечности непрозрачной, совершенно и беспардонно принизив высший смысл числового ряда. Одна из оживших цифр стала по возвращении лишней.

Только на улице, крутя педали велосипеда, облаченный в брезентовую штормовку и болотные сапоги Гриша понял, кто и какая.

Единственная полнотелая цифра-перевертыш, - крутани, как эти педали, и останови после полуоборота, - будет девять, вылущи истеричную полубабью тройку, - опять вернешься к тому же числу, - нарушала мерное дыхание спокойной бесконечности, жизненную пневму цифрового целеуложения.

И, глядя на батину спину, венчавшую движущийся велосипед в десяти метрах впереди, Гриша понял, что единственный правильный ход, оставленный ему, элиминировать разупорядывающую ряд цифру.

4

Если весла разворачивались поперек направления ветра, то необходимые перемещения над озерной поверхностью были почти такими же трудными, как и в толще воды, а если совершенно плоские концевые лопасти выкручивались вдоль атмосферных струй, то сопротивление движению заметно падало, но в задиристых иглах размокшей древесины ненадолго, пока она была в воздухе, рождался краткий двойной полувсхлип "ааа-х".

Уперевшись ногами в поперечину дна лодки-плоскодонки, манипулируя отполированными ручками весел так, чтобы свести почти на нет неприятный звук и максимально экономить силы, Гриша выгребал против встречного ветра.

Батя сидел на корме и перебирал сеть. Пустопорожнее дырчатое полотно мягкими метровыми стежками легко перелистывалось под руками. Короткие рулетики из скрученной в кипятке бересты всухую терлись бочками друг о друга. Звякали стальные кольца, складываемые наподобие гигантского мониста на дно слева, вплотную к сапогу.

- Доплыли. Место подходящее. - Батя подобрал кольца и совместил отверстия. Образованный стальными проволочными периметрами грузил гофрированный бочонок, короткий и пухленький, он надел на руку.

- Смотри-ка, ветер стихает. - Иван Герасимович встал и повернулся спиной к Грише. Голос стал глуше. - Стой. Теперь такое указание: тихонечко будешь подгребать, когда я скажу. Потом бросишь якорь.

Гриша кивнул и посмотрел бате под ноги. Одно из колец-грузил осталось лежать на дне лодки. Оно частично провалилось в неглубокую щель рассохшегося дерева, расположенную на дне между батиных ног, и поэтому было незамечено при сборе. От забытого кольца к сети тянулась тонкая обвязочная веревка.

"Ноль. Какой большой! Впервые такой вижу".

- Гришка, давай табань правым! Нас сносит - не успею подходяще расправить.

Батя начал стравливать сеть. С его руки, позвякивая, резво сбегали самодельные овалы грузил, увлекая за собой в воду ячеистое полотно, увенчанное бусами шуршащих при касании о борт берестяных поплавков. Сеть, отталкиваясь краями от лодки, наконец-то свободная от бегающих прикосновений человеческих пальцев, шелестя, стекала в воду.

- Теперь подгреби разок обеими, - сквозь зубы сказал батя, - и бросай якорь.

Плетеный канат с торчащими в разные стороны непричесанными редкими, корявыми и ломкими ворсинами, увлекаемый весом трехрукой короны ржавой кошки, переметнулся через борт и заскользил рядом с уключиной. Глубина была метров пятнадцать, и несколько секунд пришлось ждать, пока якорь коснется далекого дна.

Толчок. Лодка качнулась. Забытое кольцо наделось на каблук сапога и силком охватило батину щиколотку.

"Главный Академик всегда говорил, что неопределенность "ноль на ноль" самая трудная. А если "ноль на шесть"? Кто кого?"

И натянулась уходившая вслед почти установленной сети веревка, пуповиной соединявшая забытое в лодке кольцо с погрузившимися проволочными собратьями.

И, подчиняясь освобожденной тягловой силе, прямой штангой циркуля поднялась плотно схваченная убегающей снастью нога.

И Гриша чуть-чуть шевельнул левым веслом, нарушая шаткое равновесие, но и этого было достаточно - совокупленная с нулем цифра шесть начала переваливаться через борт.

И управляемый цифровой волей батя сделал один шаг, размашистый шаг землемера, ища опоры в обманчивой тверди озерной поверхности.

И без брызг ухнуло в воду одетое по весне грузное тело.

- Весс-сло!

Разнокалиберные пузыри, образованные захватившей воздух, вспучившейся, плотной тканью, окружили сочно-розовый лицевой диск говорящей цифры.

- Угумк-уммыма.

Гриша вынул весло из уключины и легонько ткнул самый большой из темных пузырей: "шшш-вах-трр". И быстро отодвинул спасительный кусок дерева подальше от беззвучно шарящих по поверхностным слоям воды рук.

- Гриссска! Ты ссс-сто-ооо? - захлебываясь, засипел Иван Герасимович.

"Ноль-ноль-ноль на конце. Жаль, что Главный Академик не видит. Ноль-то шесть давит. Почти совсем обнулился батя".

Поверхность воды стала твердой, как асфальт, и никак не хотела принимать основательно экипированное тело. Чтобы побыстрее закончить элиминирующее обнуление разупорядывающей цифры, Грише пришлось упереть деревянную лопасть бате в лоб и нажать.

"Шшш-вах-трр, шшш-вах-трр-ашш-аах", - схлопывались одна за другой полусферы подпружиненной воздухом ткани, но, прежде чем они измельчали и исчезли, и образовалась серия шаловливых маленьких водоворотиков, а потом короткий выводок белых пузырьков, перешедший в аккуратный кружевной отрез пены, зазмеился по вдруг потерявшей твердость в текучести водной амальгаме, сквозь завихрения мутных весенних струй, стремящихся покрыть своим холодящим одеялом погружающуюся в бездну человечью оболочку цифры, Гриша услышал: "Шии-лии-куу-ун... пррии-дуух... прии-дуух-аах"...

5

...хаах... аат... брр... брат Итларь, любишь ли ты проклятых? - В стенах малогабаритной квартиры эхом обращенных звукосочетаний, переходящих в слова, билась тонкая материя воспоминаний.

На обращенное к потолку лицо распластавшегося на кушетке Гриши что-то посыпалось.

"Опять два в квадрате: я лежу в той же позе, что и дядя Золи в последний раз".

Синхронные сокращения спутанных сетей мышечных волокон, составлявших стенки полостей, пауза, два сокращения подряд, пауза, и опять ровным рокотом ропчущий ряд сокращений, - так сейчас работало сердце Гришы Орешонкова.

Наверху, под самым потолком, двое, пожилой и молодой, стоя на шаткой стремянке, чуть ржавыми шпателями с изогнутыми пятерками лезвиями, пытались отчистить пятно грибка. Из-под широких серпов сыпались мелкие кусочки краски, которые медленно планировали Грише на лицо.