Читать интересную книгу Аку-Аку - Тур Хейердал

Сильнейший восточный ветер гремел в скалах и рвал одежду, и мы с трудом удерживались на ногах, а патер Себастиан в развевающейся белой сутане и черных башмаках знай себе шагал над самым обрывом, выискивая нужное место. Вдруг лицо его осветилось улыбкой, и он торжествующе взмахнул руками: есть, нашел! Отломил кусок бурой породы — дескать, смотрите, какая рыхлая, тут надо быть начеку, потом решительно занес логу над обрывом, ветер с шумом рванул сутану и капюшон, мы вскрикнули, и патер Себастиан исчез. Карл настолько опешил, что где стоял, там и сел, придерживая шляпу. Я осторожно подошел к краю и глянул вниз. Отвесная стопка и далеко внизу — полоска берега, медленно набегающий пенистый прибой и уходящий в бесконечность океан, весь в белых барашках. Стоял сплошной гул от ветра и волн. А на узкой полке слева я увидел белую сутану патера Себастиана. Ветер яростно трепал ее, но патер, плотно прижимаясь к скале, упорно продвигался наискось вниз.

До чего сильно дуло в этот день! Море кипело, и отраженный скалами ветер обрушивал на нас мощные порывы с самых неожиданных сторон. Я поймал себя на том, что беспредельно восхищаюсь старым священником, который не знал колебаний, он так сжился со своей верой, что страх ему был неведом. Казалось, он и по воде прейдет и не утонет. Вот он обернулся и, улыбаясь мне, сделал жест рукой вниз, потом указал себе на рот — дескать, надо захватить наши съестные припасы, мы перекусим там, внизу. От сильных порывов ветра меня так качало, что я предпочел, отступив от края, сперва снять рубаху и только потом взял свертки и отважился последовать за патером. Впрочем, подобравшись к полке, я уже не увидел ни его самого, ни хотя бы краешка белой сутаны, лишь бушующий прибой в двухстах метрах подо мной. Я никогда не был сильным скалолазом, а потому чувствовал себя далеко не уверенно, когда осторожно спустился на полку и, боясь дохнуть, двинулся следом за патером, крепко прижимаясь животом к скале. Шаг за шагом, шаг за шагом, каждый раз проверяя ногой прочность опоры. Но больше всего меня злил ветер. На моем пути вырос выступ, к тому же полку здесь отделяла от скалы трещина. Выветрившаяся порода больше напоминала землю, чем камень. Что ж, если она выдержала патера Себастиана, должна и меня выдержать… Я топнул ногой — не очень сильно.

Заглянув за выступ, я снова увидел патера. Он лежал в пещере, высунув наружу голову и плечи, причем вход был куда меньше входа в собачью конуру. Таким я и буду его помнить всегда — этакий пасхальский Диоген в бочке, очки с тонкой дужкой, широкие белые рукава и пышная борода. При виде меня он взмахнул руками и воскликнул:

— Добро пожаловать в мою пещеру!

Из-за шума я еле разобрал его слова. Затем он подался назад, освобождая место. Перебравшись на карниз у входа, от которого вниз до самого моря тянулась отвесная стена, я тоже протиснулся внутрь. И сразу все пропало — гул прибоя, свист ветра. Вначале была страшная теснота, но скоро свод ушел вверх, и в чреве горы я почувствовал себя надежно, спокойно. Снаружи проникала полоска света, и мы могли различить друг друга, а включив фонарик, я увидел, что неровные стены испещрены мудреными знаками и фигурами.

Так вот она, девичья пещера. Здесь бедные девочки сидели неделями, может быть месяцами, ждали, когда кожа у них побелеет, и можно будет их вести и показывать людям. Высота свода не достигала и полутора метров, вдоль стен можно было рассадить от силы дюжину детей.

На секунду стало совсем темно, еще кто-то протискивался внутрь. Это был сопровождавший нас пасхалец. Патер Себастиан тотчас послал его за двумя остальными участниками похода — не совестно им мешкать, когда он, шестидесятивосьмилетний старик, уже указал путь. И вот мы сидим в кружок, закусываем. Обратив наше внимание на отверстие в задней стене, патер Себастиан сказал, что через этот ход можно углубиться в гору еще на триста восемьдесят метров. Но это такое путешествие… Кто его один раз совершил, второй раз не захочет. Примерно на полпути начинается страшно узкий туннель, только-только одному человеку ползти, а за этим туннелем лежат части скелета и челюсти, словцо в погребальной пещере. И как только туда ухитрились доставить покойника — ведь толкать его впереди себя было невозможно, а тащить за собой — сам потом не выберешься.

Я надел рубаху, намереваясь двинуться дальше в глубь пещеры, но патер Себастиан только расхохотался: если бы я знал, что меня ждет! Да я с полдороги вернусь! И когда я все-таки полез в отверстие, за мной последовал лишь пасхалец.

За отверстием пещера разветвлялась, но ответвления тут же опять соединялись, образуя тесный лаз, где нам пришлось ползти. Потом свод ушел вверх, начался длинный просторный туннель, в котором мы даже смогли передвигаться бегом, чтобы сберечь время. Фонарик светил отвратительно, вполсилы, потому что батарейки пострадали в лагере, и на всякий случай я нес в кармане огарок свечи и коробку спичек. Сберегая батарейки, я то и дело выключал фонарь, и мы пробегали, проходили или проползали отрезок, который успели разглядеть при свете. Понятно, при этом мы несколько раз бодали свод, так что по волосам и шее скатывались со стеклянным звоном каплевидные осколки. Уйдя довольно далеко от входа, мы попали в такое место, где под ногами лежала сырая глина. А свод начал опускаться, пока не принудил нас стать на четвереньки и так шлепать по грязи. Потом пришлось и вовсе лечь на живот и ползти, загребая воротом и штанами холодную грязь.

— Отличная дорога! — крикнул я назад.

Мой спутник, извивавшийся в грязи позади меня, отозвался какой-то шуткой. Хотя вообще-то здесь было неприятно. Теперь я понимал, о чем говорил патер Себастиан. Но если он здесь прошел, то нам как-то неловко сдаваться на полпути. В следующую минуту я чуть не передумал, Я наполовину погрузился в жидкую грязь, но свод опустился так низко, что дальше никак не пролезть. Фонарик водонепроницаемый, но как очистить стекло, когда сам купаешься в слякоти? Все же я разглядел, что ход сузился не только в вышину, но II в ширину, выбора просто нет. Патер Себастиан сумел протиснуться… Я нажал плечами и почувствовал, что, пожалуй, кое-как проберусь, если не станет еще теснее. Вспахивая грязь, со всех сторон ударяясь в камень, я дюйм за дюймом продавливался сквозь щель. Хоть смейся, хоть плачь, и я не удержался, простонал «Отличная дорога» ползущему за мной бедняге, по его чувству юмора пришел конец.

— Плохая дорога, сеньор, — прохрипел он в ответ.

Пять метров тянулись эти тиски, которые не давали вздохнуть полной грудью, наконец мы одолели игольное ушко и очутились в полости, где лежали части скелета. Здесь было сухо и сравнительно высоко до свода, можно опять не только карабкаться на четвереньках, но кое-где и бежать. Да, если несчастным неру хотелось поразмять ноги во время своего долгого заточения, их ждала отнюдь не романтическая прогулка при луне. От этой мокрой грязи я продрог и весь окоченел, а когда посветил назад, проверяя, поспевает ли мой спутник, то увидел чучело вроде тех, которых дети лепят из глины. Одни зубы да глаза позволяли различить человека в окружающем нас мраке.