Она толкнула дверь, и, к ее удивлению, в коридоре ее уже ждала женщина — невысокая, полная, с пухлыми щеками, морщинистыми, как старое яблоко. Ее платье, рукава и головной убор были достаточно изящны, но не украшены золотом, серебром или драгоценными камнями. Рядом с ней стояла невысокая гончая собака черно-белого окраса с коричневыми подпалинами и длинными шелковистыми ушами. Ошейник из блестящей фиолетовой ткани на собаке по виду напоминал шелк. В отличие от наряда женщины, лишенного каких-либо украшений, собачий ошейник был щедро расшит жемчугом и какими-то фиолетовыми драгоценными камнями на серебряной нити.
— Я донна Химена Осорио, — представилась женщина. — Я кровная родственница покойной герцогини, — женщина перекрестилась, — донны Элеоноры Толедской, упокой Господь ее душу. Я заведую гардеробом донны Изабеллы, герцогини Браччанской, сестры принца. А это, — она указала жестом на собаку, которая посмотрела на Кьяру своими умными темными глазами, — Рина. Теперь следуй за мной.
— Я хочу домой, — неожиданно сказала Кьяра. До того как она произнесла эти слова, она даже не подозревала, как соскучилась по дому. — Моя бабушка будет обо мне беспокоиться, и мои маленькие сестрички будут по мне скучать. Пожалуйста, донна Химена, отпустите меня домой. Я прошу вас. Всего на один час — никто даже не узнает.
— Принц запретил это.
— Пожалуйста.
— Твоя бабушка знает, где ты. Откуда, по-твоему, принц узнал твое имя и имя твоего отца? Уж не знаю как, но магистр Руанно все разведал для него и сам поговорил с моной Агнессой, ведь так ее зовут?
Кьяра кивнула, не зная, что сказать на это.
— Теперь пошли со мной.
Женщина деловито зашагала по коридору, не оборачиваясь. Кьяра задумалась. Кажется, эта донна Химена совсем не удивилась, увидев девушку в странном наряде, с распущенными волосами и древним камнем в серебряной оправе на шее. Неужели здесь такое часто происходит?
Донна Химена исчезла за поворотом, и Кьяру снова охватил ужас — ее что, просто бросят в этих каменных коридорах после всех мистических ритуалов инициации? Вряд ли… Ну а вдруг?
Она подобрала край своего странного облачения и побежала за донной Хименой и ее собачкой Риной.
Часть 2
ИЗАБЕЛЛА
Звезда дома Медичи
Глава 7
Вилла ди Кастелло 21 апреля 1574 Неделю спустя
Франческо де Медичи вошел в комнату, где лежало тело его отца. Вечернее богослужение уже закончилось, но вилла ди Кастелло все еще полыхала огнями факелов и свечей.
Козимо де Медичи, первый великий герцог Тосканский, целеустремленный, беспощадный и тщеславный человек, посвятивший свою жизнь возвеличиванию своего рода, своего города и самого себя, умер примерно час назад. Его тело, когда-то такое крепкое, за последние месяцы болезни и неподвижности словно усохло. Он выглядел стариком, гораздо старше своих пятидесяти пяти лет, глаза ввалились, кожа обтягивала череп. Елейное масло блестело на лбу, губах и тыльных сторонах ладоней.
Все в комнате поклонились новому великому герцогу, даже священники. Некоторые присели в более глубоких реверансах, чем остальные. Новый великий герцог подметил каждую деталь, измерял каждый наклон головы и сгибание колен. Ничто не ускользнуло от его внимания.
Однако он начал с того, что встал на колени возле тела отца и прочитал De Profundis[27].
В принципе ему было все равно, будут ли прощены творимые отцом беззакония, но он хотел, чтобы его собственное правление началось с публичного акта сыновнего почитания, который его секретари могли бы описать в письмах папе римскому, а также всем королевским домам Европы.
Он произносил заученные наизусть латинские слова, думая при этом об алхимии, о своей лаборатории, о своем алхимике-англичанине и девушке по имени Кьяра Нерини, его теперешней sorror mystica, после того как она прошла инициацию и дала священный обет. Эта девушка непременно принесет пользу, и Lapis Philosophorum наконец-то будет у него в руках. Закончив псалом, он поднялся и огляделся по сторонам.
— Где, — поинтересовался он, — синьора Камилла?
Священники, врачи и придворные забормотали что-то
невнятное, стараясь не смотреть на него. Один юноша, возможно, более смелый, чем остальные, или же менее посвященный в тонкости двора Медичи, произнес:
— Она удалилась в свои покои, ваша светлость, чтобы отдохнуть и подобрать подходящий траурный наряд для вдовы великого герцога.
— У меня есть на примете облачение для нее. — Новый великий герцог махнул рукой двум своим слугам. — Проследите, чтобы тело моего отца немедленно перенесли во дворец Питти. Сегодня же вечером. Пошлите за столярами и обойщиками, чтобы приготовили подобающий катафалк. Завтра выставим тело перед дворцом, но перед этим обязательно закройте весь фасад черным. Также приведите бальзамировщиков и известите моих секретарей и посыльных — нужно разослать письма.
Двое слуг выбежали из комнаты.
— Вы, священники, — продолжал он. — Я желаю, чтобы возле тела моего отца все время присутствовало не менее шести священников, молящихся о его душе.
Священнослужители украдкой переглянулись, пересчитывая друг друга. Их было семеро. Все они собрались вокруг постели, опустились на колени и потянулись за четками.
— Врачи, вы больше не нужны. Можете обратиться к моему мажордому за оплатой.
Доктора ушли. Чувствовалось, что они уходят с огромным облегчением. Скорбящие сыновья нередко обвиняли в смерти своих отцов именно врачей.
— Вы, — великий герцог обратился к заговорившему юноше. — Проводите меня в покои синьоры Камиллы.
— Но она…
— Проводите меня.
Молодой человек вышел из комнаты, и великий герцог последовал за ним. Следом потащились остальные слуги, бесцеремонно толкая друг друга, чтобы занять место получше. Нужные покои находились в дальнем краю виллы, окна их выходили в сад. Великий герцог прекрасно знал эти комнаты — они принадлежали его матери в те дни, когда он был еще ребенком. Не то чтобы он хранил самые нежные воспоминания о своей матери Элеоноре Толедской, однако его приводило в ярость то, что морганатическая[28]жена его отца — чуть более чем просто любовница, на четыре года младше его самого, — осмелилась занять ее место. Это было неправильно, и он готов был в этом поклясться отрубленной головой Иоанна Крестителя!
— Откройте дверь! — приказал он.
— Но, ваша светлость, донна Камилла просила, чтобы ее не беспокоили в ее горе.