Читать интересную книгу Лабиринт - Лия Симонова

— Не засмеют. Наоборот, все пацаны упадут к твоим ногам, увидишь. Если умоешься, я тебе больше не пара, ясно? — И Арина шмякнула дверью, оставив Соню в растерянности наедине с дурными предчувствиями.

Директриса, сухонькая, сутулая старушечка с колючими, потерявшими цвет глазками и такими же бесцветными тонкими губами, небрежным кивком, отчего на ее голове задрожали седенькие кудряшечки, позволила Арине войти в кабинет. Оглядела с ног до головы проницательным, выворачивающим наизнанку взглядом и, не теряя времени, объявила:

— Мы не потерпим в стенах нашей школы того, кто нарушает ее порядок. Я доступно поясняю?

— А какой у вас порядок? — дерзко, глядя в упор, спросила Арина. — Прав тот, кто клепает? Как в зоне?

Арина сунула пакет с содержимым «ящика доверия» на директорский стол и отодвинулась, не скрывая омерзения.

Лицо директрисы сделалось похоже на резиновую маску, волею чей-то руки сжатую и искривленную.

— Вон! — задребезжала маска, с трудом расправляясь и восстанавливаясь. — Пусть придет отец! Я пошла ему навстречу, приютила тебя, но, видно, твое место не в школе, а в зоне, о которой ты так хорошо все знаешь.

Арина усмехнулась с такой силой презрения и неприязни, что директриса даже отодвинулась вместе со стулом от стола к стене.

— Ваше место тоже не в школе, — ледяным голосом произнесла Арина. — Ваше время ушло. Я не боюсь вас. Я доступно поясняю?

И, резко развернувшись, она в два шага преодолела расстояние от директорского стола до двери.

Выпрыгнула в коридор и скисла. Никогда она не может сдержаться. Вечно рубит с плеча. Чертов характер! У отца сердце больное, расстроится, если вызовут, да и свинство с её стороны доставлять им с мачехой лишние хлопоты, они с ней по-доброму… Взяли в одну комнату, и ни слова упрека. А разозлятся, так, чего доброго, отошлют в интернат. Арину передернуло от одной мысли, что она может оказаться среди совсем чужих людей, без поддержки и защиты. Но дело было сделано, деваться некуда, не вернуть обратно слова, брошенные в лицо директору, как перчатка, приглашающая на дуэль.

«Ничего, — сама себя успокоила Арина, — переживем и это. Пойду работать, или еще что-нибудь придумается. Будем живы — не умрем!» И вдруг, подбоченившись, Арина, неожиданно для себя самой, влетела в директорский кабинет, с ходу выпалила с угрозой:

— Только попробуйте вызвать отца! Он сердечник. И тогда ваш знаменитый «ящик доверия» вырву из стенки вместе с гвоздями и прямиком к депутатам. Пусть порадуются, как вы фабрикуете новое поколение подонков и доносчиков, у которых главные качества — страх и покорность. Я не покорюсь вам, и ничего вы со мной не сделаете. Я свободный человек и буду поступать как считаю нужным! Хороших людей я не трогаю, а гадов буду давить!..

Не дожидаясь ответа, Арина хлопнула дверью и сразу ощутила облегчение. Те, кто пугает других, как правило, ты трусы. Топнешь на них — и они в кусты. Больше директриса клеиться к ней не станет, хотя, яснее ясного, постарается ее выжить. Но это еще бабушка надвое сказала.

Радостно возбужденная Арина помчалась в класс, где ждала Соня Чумакова. С разбегу кинулась к окну, распахнула его настежь и высунулась до пояса на улицу, шумно вдыхая сырой, не приносящий облегчения воздух. Подняла голову и уперлась взглядом в того самого парня, о котором трепались девчонки в туалете, называя Дикарем. Он по-прежнему стоял, прислонившись к дереву, словно прирос к нему, и походил на скалу, нависшую над дорогой.

Арина отпрянула от окна, чтобы позвать Соню, и глазам своим не поверила — рядом с Чумкой сидела Чижевская. Липка сама на себя была не похожа: упругое, красивое ее тело обмякло, глаза потеряли живость, лицо напоминало вылинявшую тряпку. Чижевская жалась к Соньке, словно пыталась почерпнуть от нее, забитой и слабенькой, жизненную анергию. Неужели пришла искать защиты?..

— Чижик-пыжик, где ты был? На Фонтанке водку пил? Выпил рюмку, выпил две, закружилось в голове… — пропела Арина, насмешливо поглядывая на подавленную Лину. — Понимаю тебя. Голова вполне может закружиться. Классный мужик! За таким любая девка потащится, не оглянется, а ты чего — трухнула? Семгу забоялась? А ты не боись! Держись Арины, девушка, и не пропадешь! Правильно сделала, что пришла. Без друзей, девушка, все одно, что без порток, на люди не покажешься!.. — И, развеселившись, Арина вдруг не без гордости спросила у Чижевской: — А как тебе Сонька? Клёвая девка, правда? Можем втроем по мужикам ходить. Да ты не морщись и не вздрагивай, я пошутила. Хотя в каждой шутке, как известно…

— Что вам известно? — протискиваясь локтем в чуть приоткрытую дверь классной комнаты, полюбопытствовал Боб Катырев. Руки его были заняты книгами и пирожками, которые он обожал. — Мне же известна одна пикантная подробность из биографии великого поэта. Я пошел в библиотеку поискать то письмо, что нам цитировала Светлана, — и что бы вы думали?.. Натолкнулся еще на одно послание, и тоже Вяземскому, и тоже из Михайловского. Читаю: «Письмо это тебе вручит очень милая и добрая девушка, которую один из твоих друзей неосторожно обрюхатил». — Борис поверх очков посмотрел на девчонок: произвел ли впечатление? Но ожидаемого интереса к своему сообщению не обнаружил. Смущенный непредвиденной реакцией, он все-таки продолжил чтение, но быстро перешел на пересказ:

— Значит, так. «Полагаюсь на твое человеколюбие и дружбу… Потомству не нужно знать о наших человеколюбивых подвигах…» Ну, дальше он просит приютить девушку, дать ей денег и позаботиться о будущем малютке. Никогда бы не подумал…

— Дурак ты, Катырев! — не позволила Арина договорить Борису. — И зануда! Что тут особенного? Пушкин же был молодой, страстный… Ничто человеческое, как говорится, ему было не чуждо. Но в отличие от таких мерзавцев, как Пупонин, которые через пять минут после любви в упор не узнают своих возлюбленных, человеколюбивый Пушкин посвящал им гениальные стихи и заботился об их благополучии в будущем. Гад Пупок совратил, похоже, какую-нибудь малолетку и трясется, что его заметут, вот и прикрывается Пушкиным, подлюга… — Аринины прозрачные глаза сверкнули ледяным блеском. — А ты, Катырев, ради своей возлюбленной способен на что-нибудь? На дуэль, к примеру, как Пушкин, защищавший честь Натальи Николаевны? Ты и драться-то, наверное, не умеешь, тютя? А Линку у порога поджидает дядя с приличными мускулами, не чета тебе. Выйдем на улицу, он тебя одной левой приложит…

— Так я потому и пришел, — признался, поправляя очки и краснея, Катырев, — чтобы не пустить вас на улицу…

— Что же, мы ночевать здесь останемся? — горько усмехнулась Арина.

— Но он же до ночи не станет ждать, — возразил всегда имеющий аргументы Катырев, — потолчется и смотается. Я стену лбом не прошибаю…

— Головка у него слабая.

Никто не заметил, как в класс вошел Слава Гвоздев. Гвоздик никогда не задерживался после уроков, тем более после дежурства, но забыл какой-то сверток в парте и вернулся.

— В цивилизованных странах, Боб, такие болтуны, ты, литераторы всякие, писатели, журналисты, занимают, как я слышал, сто сорок какое-то место в табели о рангах, а на первых позициях те, кто что-то умеет делать — дело, деньги или драться хотя бы…

Странно было слышать столь внушительное высказывание Гвоздева, из которого, даже при большой надобности, лишнего слова не выудишь.

— Ишь, разговорился, и все в точку! — одобрила Арина Гвоздева, собравшегося уже уходить. — Постой, рыцарь, — схватила она его за рукав, — а кто защитит нас, слабых, если не человек дела?

От резкого движения Арины сверток, который Гвоздев держал под мышкой, вывалился, обертка надорвалась, и на пол вывалилась упаковка больших значков с изображением политических деятелей.

— Почем торгуешь? — сразу все сообразила Арина.

— Рынок, — ничуть не растерявшись, ответил Гвоздев, — зависит от конъюнктуры. Некоторые политики идут по трельнику, другие по пятаку, а самых-самых можно сбыть и за чирик.

— В рублях? — деловито осведомилась Арина.

— Кому нужны твои деревянные рубли? — оскорбился Гвоздев. — Разумеется, в долларах.

— Так вот почему ты, парень, как шальной долбишь английский! Фарцуешь, значит? Качаешь монету от загнивающих империалистов? Молоток! А я думала, ты такой же тютя, как Катырев… Ну, вот что, ты хоть и фарца, а они, известно, спокойные, берегут нервы для коммерции, но если придется драться, на тебя основная надежда, ясно? Мне одной этот детский сад из окружения не вывести…

— Ты что, ку-ку, с Дикарем драться? — Гвоздев покрутил пальцем у виска, наглядно поясняя Арине, как он оценивает ее умственные возможности. — Да с ним во всей округе ни один самый сильный мужик не свяжется, он у тутошнего Рембо вышибалой.

— А кто этот Рембо? — ошарашенно поглядела на Гвоздика Арина.