В моряки зачислялись в основном жители Архангельской и Олонецкой губерний, там с молодых лет учили ходить в море, работать веслами, управлять парусом. Но сейчас этих служителей не хватало, забирали в моряки сухопутных солдат, превращая их в морскую пехоту, которая составляла на линейных судах до четверти состава, а на галерах и до 40 процентов служителей. К построению новых кораблей только приступали, старые же обросли ракушками, рассохлись, расходились в пазах. К дальним походам флот еще не был готов, это отметила с горечью в письме к Н. Панину императрица, поприсутствовав на учениях: «Надобно сознаться, что корабли походили на флот, выходящий каждый год из Голландии для ловли сельдей, но не военный, так как ни один корабль не умел держаться линии». Императрица считала линию основой военно-морского искусства. Но дело было не в линии. Екатерина присутствовала на маневрах старого послепетровского флота. Время было новое, а порядки и организация еще были старые. Русскому флоту еще предстояло возродиться, свежий ветер уже наполнял паруса первых новых его кораблей.
Пламя с четырех углов
Российский рынок неестественно «флюсовал», тяготея к Петербургу и Балтике. А ведь к началу второй половины XVIII века большие территории, массы населения были ближе к южным торговым путям, Черному и Азовскому морям, Кавказу и Балканам. Ближе и дальше. На Балтике была восстановлена историческая справедливость и существовало свободное торговое судоходство. Вокруг Черного моря царил османский террор, а ковыльная степь Причерноморья скрывала следы не столь далекого пребывания здесь древних русов, земледельцев, скотоводов и воинов Киевской Руси. Ныне в эти земли проход был закрыт, зловещий ятаган янычара правил тут несколько веков. И делить власть он ни с кем не собирался. Неизбежно было столкновение России и Турции. Причины были всякие: экономическое и политическое развитие Русского государства, рост продукции сельского хозяйства южных районов, необходимость выхода на торговые пути юга Европы, Леванта, Африки. Открытость и незащищенность границ, частые набеги крымских татар, находящихся в вассальной зависимости от Турции, на земли Украины и России, также требовали возвращения исконно славянских земель, их защиты.
Политика России определялась, писал Энгельс, «ее историческим прошлым, ее географическим положением, необходимостью для нее иметь гавани в Архипелаге1, как и в Балтийском море». Здесь, на юге, власть имела вполне определенные цели по укреплению своего могущества, по расширению территории империи, но в целом ряде случаев политика России в XVIII веке совпадала с объективными историческими потребностями народов, с национальными чаяниями людей многих национальностей, стонущих под игом османской деспотии.
«Россия действительно играет прогрессивную роль по отношению к Востоку... Господство России играет цивилизаторскую роль для Черного и Каспийского морей», – считал даже критически настроенный к ней Энгельс. Из этого и следует рассматривать события первой русско-турецкой войны (1768-1774 г.) при Екатерине II.
У каждой европейской державы здесь на морских перекрестках Черного и Средиземного морей, на Балканах, в Причерноморье, Молдавии, Валахии, Крыму, на Кавказе были свои интересы.
Франция, терявшая в войнах с Англией одну за другой свои колонии, надеялась вознаградить себя на Ближнем Востоке. Однако все возрастающая мощь России грозила ее внешнеполитическим амбициям. Она выстраивала против России ряд враждебных государств: питаемую идеями реваншизма королевскую Швецию, ослабевшую шляхетскую Польшу, претендующую на Балканы Австрию и разлагающуюся, но еще довольно сильную Османскую империю. Канцлер Никита Иванович Панин писал в то время графу Алексею Орлову: «Франция со всеми своими бурбонскими и к ним привязанными дворами, конечно бы, желала, не отлагая до завтра, всех нас потопить в ложке воды, если бы только возможность в том была».
Англия и Пруссия вели здесь двойственную политику. Пруссия желала войны «всех против всех», дабы извлечь из этого пользу. Англия хотела вовлечь Россию в войну со своим основным и традиционным противником Францией, отвлечь внимание Турции от Египта, куда давно тянулись нити вожделения английской политики. В то время Османская империя переживала упадок. Ее раскинувшиеся на разных континентах владения (Европа, Азия, Африка) не имели необходимой скрепы и стремились к обособлению. Египтяне и славяне, греки и грузины, армяне и сирийцы, арабы и валахи с трагическим упорством, плоды которого сказались только через десятки, даже сотни лет, выступали за свое национальное освобождение, против зверского феодального господства турок, которых отнюдь нельзя было признать «элементом наиболее пригодным к господству». Если что и делалось для развития в это время в империи, то не этими феодалами. А опорой цивилизации была здесь славянская и греческая буржуазия. Она же поворачивала свои взоры к Лондону и Петербургу.
Турецкие султаны нутром чувствовали, что их лоскутная империя трещит и распадается. Ну да кто из правителей-деспотов соглашается с этим! Тогда-то и начинаются поиски внешнего врага.
В Константинополе решили воспользоваться любым предлогом, чтобы «наказать» русских. Особенно усердствовал в этом французский посол маркиз де Верженн, преуменьшая силу России, превознося помощь, которую окажет Франция Оттоманской Порте в случае начала войны. Мустафа III, турецкий султан, бросил русского посланника Алексея Обрезкова в Еди-Куле, в зловещий Семибашенный замок, откуда редко кто выходил на свободу. 14 октября 1768 года Турция объявила войну России, направив предварительно свои войска к ее границам.
Военные действия на южных границах развивались для России неудачно. Крымская орда, вырезая украинские поселки и деревни, двумя огненными языками опалила землю. Один язык попробовал слизнуть Бахмут, но его обрубили войска правителя Малороссии генерал-аншефа П. А. Румянцева. Второй же рейд на Харьков принес жесточайшие страдания жителям новой Сербии, Слободской Украины. Из-под одного Харькова было угнано 20 тысяч пленников. Их костьми был устлан обратный путь татарского калги-султана. Участвовавший в набеге французский барон Франсуа де Тотт, представлявший Версаль в Бахчисарае, без особого сочувствия к потерпевшим писал: «Головы русских детей выглядывали из мешка. Дочь с матерью бегут за лошадью татарина, привязанные к тулуке седла. Отец бежит возле сына на арканах... Впереди нас бегут угоняемые волы и овцы. Все в удивительном движении, и уже никто не собьется с пути под бдительным оком татарина, сразу же ставшего богачом». Татары отступили с награбленным добром и оставшимися живыми пленными. Рабовладельческий рынок Кафы (будущей Феодосии) наполнился человеческим товаром.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});