Читать интересную книгу Танцы мертвых волков - Георгий Ланской

— Вот именно, — согласился я. — И этого я понять не могу. Возможно, он знает ее лично, а Быстрова либо не колется, либо не отдает отчета в этом. Возможно, его прельстило ее фото на страницах журнала, а узнать телефон труда не составит. Ну, или третий вариант — он слышал о той истории с виртуальной бандой и решил ее впутать.

— Она может быть сообщницей, — скривился Семенов. — Но мне бы не хотелось… Она… ну… такая….

— Красивая? — услужливо подсказал я. Семенов покраснел. — И мне бы не хотелось. Как минимум, на два убийства у нее алиби, насчет остальных — не знаю. Она может и не вспомнить, где была месяц назад. Но проверить нужно.

— Интересно, как он выбирает жертв? — задумчиво произнес Семенов и отошел к подоконнику, где стоял чайник. Долив его из стеклянного графина, Семенов вытащил из висевшего на ручке пакета сверток с бутербродами и уселся за стол.

— Не пойму, — честно признался я. — И потому начинаю сомневаться в том, что это — серия.

— Почему?

— По той же причине. Что в них общего? Разный пол, разный возраст, социальный статус… Надо, конечно проверить, но в протоколах по делу Курочкина и Кутеповой Юля Быстрова ни разу не всплыла. Надо поискать связи, ведь не первых попавшихся он убивает. Думаю, за ними он следил и довольно долго.

— Почему?

— Да вот из-за этой нарочитой привязанности к картам. У Боталова была кличка — Валет. Тыртычная жила в десятой квартире, и родилась десятого октября девяностого года. Чуешь? Одни десятки?

— Понятно, — кивнул Семенов, и с сомнением добавил, — А Курочкин и Кутепова?

— Наверное, из-за профессии. Ни в дате его рождения, ни в адресе на первый взгляд ничего связанного с шестерками нет. А вот работал он типичной "шестеркой" — курьером. Что до Кутеповой, то единственное, что приходит в голову — это возраст. Ей было восемьдесят лет. Ровно.

— Ну, ведь тогда все сходится, — обрадовался Семенов.

— Это и не нравится. Понимаешь, слишком уж очевидна эта аналогия. На месте этих людей мог оказаться кто угодно, если моя версия верна.

— Почему бы нет? — пожал плечами Семенов. — Я вот слышал про америкоса, который убивал по знакам зодиака.

— Я тоже слышал, и даже знаю, что фильм про него есть, но не смотрел. Единственное, что знаю, там был какой то хитрый код, который следовало разгадать. А у нас что? Утопление и игральная карта. Примитивно очень. Я внутренне жду подвоха.

— Кстати, утопление — не самый легкий способ убийства. Почему он их топит?

— А вот это как раз хорошо укладывается в психологию маньяка. Вода для него может быть чем-то возбуждающим. Или ему кажется, что таким способом он их очищает.

Тут Семенов и выразил свое согласие, восхищенно сверкая глазами

— Шеф, ты гениален.

— А толку? — усмехнулся я. — Представляешь, как мы с этой версией пойдем к начальству?

— Смутно.

— А я так вообще не представляю. Это все ну очень притянуто за уши.

— Я вот чего думаю, — задумчиво произнес Семенов. — Четыре трупа из известных осматривала Земельцева. В этом что-то есть, как ты думаешь?

Признаться, эта мысль мне в голову не пришла, но уронить авторитет начальника я не мог.

— Это как минимум странно. Хотя и понятно. Лето, народ в отпусках, а она — баба одинокая, вот и припрягли. Хотя, как мне кажется, она раньше нас заподозрила серию. Я ведь после ее реакции на трупе Тыртычной начал думать — нечистое это дело. Только она информацией делиться не пожелала.

— Карьеристка, — фыркнул Семенов.

— Наверняка. Но сейчас другое беспокоит.

— Что же?

— Смотри сюда. У нас есть шестерка, восьмерка, десятка и валет. Предположительно, где-то лежат трупы с семеркой и девяткой в карманах. Что у нас дальше?

— Дама, — выдохнул внезапно побледневший Семенов. — И это будет Быстрова.

— Боюсь, ты прав, — кивнул я. — Покойники появляются с интервалом в два-три дня, и Юле наверняка в этом пасьянсе уготовано свое место. Он ведь ей звонит, не слишком опасаясь разоблачения. А это возможно в том случае, когда собеседник все равно определяется на убой.

— Но кому тогда он будет звонить? — возмутился Семенов.

— Возможно, кому-то еще. А возможно никому. Если он задумал избавиться от Юлии, ее смерть незамеченной не останется. В городе поднимется такая буча, что внимание к этому делу будет обеспечено.

— Что же нам делать?

Я сгреб разложенные бумаги в кучу. Семенов смотрел на меня с плохо скрываемым беспокойством.

— Пошли к шефу, — вздохнул я. — Авось выслушает и не прогонит. Ну, а прогонит, тогда сами чего-нибудь придумаем.

— Быстрову надо охранять, — быстро сказал Семенов, зардевшись, как девица.

— Само собой, — буркнул я. — Вот ты и пойдешь.

Игорь

День — это чистый лист.

Ночь — точка невозвращения…

Однажды глупый деревянный мальчик сунул длинный нос в чернильницу и уронил черную каплю на белый лист. Эта клякса и стала точкой невозвращения. Казалось бы, с чего все началось? С проданной азбуки? Пяти золотых? Поля чудес? Нет, его никчемная жизнь завертелась в калейдоскопе пестрых событий после кляксы на листе бумаги, ибо за чернотой мы прячем самые мрачные мысли, в которых стесняемся признаться даже самим себе. Ибо Зло — подлинное и древнее — всегда безобразно. Творя его, мы испытываем толику стыда и страха быть уличенным и опозоренным, как нагая Ева с надкушенным райским плодом.

Нет ничего страшнее, чем быть изгнанным из рая в пустую неизвестность бытия, ощущая, как захлопываются двери Эдема, а святой Петр поворачивает золоченый ключ с ужасающим скрежетом. И ты, голый и босой, ранишь руки об ажурную изгородь из плетеных роз, умоляя впустить тебя обратно. Но святые немы, а небеса лишь презрительно усмехаются, бросая вслед плевки дождя. Тогда ты, плача, поднимаешь с грязной земли сырое рубище, уходишь, осознавая, что свою точку невозвращения уже пересек. Рай, с его манящими купелями, нежными плодами и простынями мягких облаков никуда не делся. Просто теперь твое место заняли другие, и уже им велеречивый змей будет петь свои льстивые песни.

Кто сказал, что сожаления — пустая трата времени?

Я не сразу осознал, что проснулся. Шелест ночи наполнял комнату. В стекла уже который раз били тугие капли дождя, жалостливого нытика, мечтавшего, чтобы я впустил его внутрь. Дождю, как вампиру, требуется лишь приглашение, а затем он наполнит твою жизнь холодом. "Мне нужно всего лишь немного сочувствия, — вкрадчиво шептал ливень, — впусти меня, и мы откроем душу друг другу…"

Вместо ответа, я лишь натянул одеяло по самые уши. Каждое чудовище должно знать свое место. Раздосадованный моим отказом, дождь забарабанил в окно. Ветер сгибал ветви деревьев, а фонари отбрасывали в окно переплетающиеся тени, цепляющиеся друг за друга, словно руки с тонкими кривыми пальцами. Шелестящие листья-сплетники передавали друг другу новости, бились друг о друга в истерических аплодисментах.

Я не сразу понял, что меня разбудило, а потом вспомнил — сон, старый сон, закончившийся резким хлопком двери. Поежившись, я все-таки вылез из кровати и посмотрел на часы. Ветер раздувал линялые шторы. Из кухни несло сигаретным дымом. Оттуда же доносилась тихая мелодия. Французская дива печальным голосом просила прощения.

Если бы ты сумела прочитать

Сквозь детство

Обещания наших

Не сиюминутных желаний,

Мы бы отсчитывали каждый день на

Пальцах наших сплетенных рук.

И всегда была бы надежда

На такое прекрасное будущее.

Я остановился на пороге. Ноутбук был включен, и хотя экран зиял пустым провалом темноты. Подрагивающий синий глаз говорил: я живой, я функционирую, и хотя ты совсем не обращаешь на меня внимания, я делаю то, что ты приказал. Я всемогущ, как джинн из восточной сказки. Сегодня я запер в своем пластиковом чреве эту развратную француженку, и она будет петь, пока ты не попросишь ее замолчать, или пока у нее не закончатся песни…

Олега в квартире не было. Значит, хлопок двери не приснился. Скорее всего, я просто элементарно проспал его приход, а он, открыв дверь своим ключом, не стал меня будить. В раковине стояла грязная чашка, кружка, валялась вилка. Я раздраженно рванул на себя дверцу холодильника и убедился, что Олег сожрал мой завтрак. Значит, утром придется готовить себе что-то еще. Заунывная песня из динамиков действовала на нервы. Вдобавок, внутри чувствовалось что-то неприятное, словно тяжелый бильярдный шар катался под кожей.

"Нервишки, — усмехаясь, подумал я. — Днем была куча проблем на работе, шеф орал, как резанный, а завтра, точнее, уже сегодня, этот геморрой начнется заново. Все-таки, быть свободным художником куда привлекательнее. Ни тебе рабочего графика, ни деспота-начальника… Олег- счастливчик…"

Я поелозил по панели пальцем. Монитор приветственно вспыхнул. Бросив взгляд на новое творение Олега, я невольно поежился.