– Э-э… в каком смысле каждое? – озадачился землянин. – Занимается созданием подслушивающих систем?
– Мелко плаваешь со своими шпионскими замашками. Геннадий Иванович – лингвист-филолог, и он занимается всеми теми словами, оборотами, выражениями, формулировками, аббревиатурами которых ты успел засорить наш язык в течение всего-то двух десятков лет. То есть теми, которые ты занёс к нам с Земли.
– Бездоказательное утверждение! – заявил жёстко Светозаров. – Ты что-то путаешь! Я никогда ничего, никуда не заносил и не выносил! – хотя и сам с запоздалым раскаянием ужаснулся тому сленгу, который сам вводил среди повстанцев долгие, долгие годы. На это же обратила внимание и его давняя любовница:
– Да ладно тебе! Это ещё весь мир не слышал твоих особенных словечек, которые ты употребляешь во время ругани и во время чрезмерного удовольствия.
Как ни странно, смутить таким заявлением землянина удалось. Раньше-то он всегда отделывался утверждениями типа «У нас на Сьепре все так ругались!» Но сейчас, после раскрытия его инкогнито, такие ссылки на выжженную напалмом пятую луну планеты Грайва не прокатывали. Да и любовные, точнее говоря, весьма фривольные словечки он употреблял сверх всякой меры в постельных сценах, прямо на ходу придумывая им толковые, снижающие излишнюю пошлость объяснения. Сейчас это всё смотрелось совсем под иным углом, уже стопроцентно доказывая инородное происхождение «проходчика» для данной мини-галактики.
Ну и сам факт наличия здесь самого академика от лингвистики и филологии доказывал, что его деяния не остались незамеченными. Оставалось только понять: зачем данный визитёр здесь и чего ему надобно? Косвенные доказательства его происхождения есть, но это ещё не значит, что он начнёт рассказывать о своей родной планете всё свободное от принятия пищи и сна время. На что он и попытался намекнуть своим следующим заявлением:
– В мире литературы имеется масса писателей-фантастов, которые ещё и не такие выдумки описывали, какие я поведал своей супруге на заре нашего знакомства. И почему бы не счесть меня одним из этих фантастов?
Глава особого департамента опасно прищурилась, собираясь приструнить непонятного узника, но слово взял учёный:
– Видишь ли, уважаемый Пётр Васильевич! Это я настоял на данной встрече, как только узнал, что мои предварительные выкладки полностью подтвердились. А до того моя монография по всем твоим словесным деяниям была предоставлена в особый отдел и весьма благосклонно оценена фрейлейн Мураши… – Вежливый кивок в сторону чинно ответившей тем же Аскезы. – Жаль, что сейчас мне не позволили прихватить монографию с собой, а потом и передать тебе для ознакомления…
– Почему? – в упор спросил его землянин. Ему и в самом деле было жутко интересно посмотреть на выводы лингвиста, сравнить, подумать над ними.
– Да всё потому… – Серов расстроенно развёл руками, – что моя монография к предстоящей теме беседы отношения не имеет…
– Как не имеет?! – не стал скрывать обиды Пётр. – А вдруг там вообще не обо мне речь? Вдруг вообще ко мне никакого отношения не имеет?
Вот тут Геннадий Иванович, требовательно уставился на ядовитую «фрейлейн» и после её разрешающего кивка засыпал землянина только малой частью своих исследований. Причём солидных исследований, основательных, со ссылками и показаниями свидетелей, в большинстве своем запротоколированные, внесённые в реестры и отправленные потом в соответствующие хранилища. И по ним получался несуразно огромнейший список. Чего там только не было:
Овца. Бог подаст. Пересечёмся. Принято. Красава! Обращение по отчеству Иваныч, Павлович, Саныч! Ставшее расхожим соглашательское восклицание по-немецки: «Я, я, майн либен фройнд!» И многое-многое другое, не говоря уже о сленге, который стал своеобразным, чуть ли не тайным языком многих повстанцев.
Приводя пример по теме восклицания, академик высказался более подробно:
– В нашем языке эти слова относятся к боковой, умершей ветви и почти не употреблялись. Хотя в старых словарях можно было отыскать их значение и синтаксическое звучание. А вот у тебя получилось ввести восклицание в течение всего одного года в обиход целой планеты. Причём смысл стал несколько иной, чем просто выражение согласия милому, любимому другу или подруге. Говорить так стали всегда, когда требовалось согласие на весёлую пирушку, день рождения или визит на празднество. И часто с весьма фривольным окончанием…
Тут не выдержавшая Аскеза прервала академика:
– Не надо неуместных подробностей! Всё и так ясно: твой любимец завис в ступоре, и ему нечем возразить против твоего научного гения. Так что уже переключайся конкретно на главный вопрос вашей сегодняшней беседы.
– Да, да, конечно… – несколько растерялся Серов. Но тотчас оживился, переходя на конкретику: – Как развивался язык на твоей родной планете Земля? Откуда он пришёл, куда распространился по иным звёздным системам? И насколько ушедшая в сторону ветвь немецкого прижилась в современной фонетике?
И так уставился на своего кумира, словно тот вот-вот собирался стать Сверхновой.
А Пришелец задумался не на шутку:
«Они что, в самом деле считают меня настолько разговорчивым? Думают, что я немедля раскрою рот и начну рассказывать то, о чём двадцать лет и заикаться не смел? Хм… Но с другой стороны, я сам всё это время бессмысленно бился над решением данного вопроса. Взаимосвязь налицо, а ответов, как это случилось, – нет! Чудо, вот оно, вокруг меня! Микрогалактика, в которой сто шестьдесят три миллиарда населения, говорят на русском с редким вкраплением немецких слов! И ни единого следа – ведущего к Земле! Или ведущего оттуда – сюда. Почему? Как? Откуда и где что взялось? Что или кто – следствие? А кто – начало? Кто кому потомки, а кто кому предки? Немыслимая шарада, в которой я так до сих пор и не отыскал даже единственно верного слова-отгадки…»
А пообщаться ранее с подобным академиком Светозаров не додумался. Где только ни выискивал, у кого намёками или открытым текстом ни интересовался – всё без толку. Так, может, сейчас хоть что-то важное приоткроется?
С другой стороны, рассказать о Земле в том состоянии, в котором он её покинул, – это ввести в некоторый культурный шок своих собеседников. Многого, очень многого они не поймут, не примут, отторгнут всеми имеющимися у них стереотипами. Вообще могут решить, что такой Пришелец вреден и крайне опасен. То есть раскрыться вроде и можно, смерть не страшна, да и смысла особого таиться нет, но всё-таки следует делать это с огромной осторожностью и осмотрительностью.
Мало ли каким рикошетом потом каждое слово ударит по сыну Борису? Или по остальным детям? Всё ведь можно усугубить, усилить, и тогда даже сторонники и последователи откажутся верить своему лидеру. Пусть он и погибнет за общие для них идеалы.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});