class="p1">Нам лететь почти двое суток, с двумя пересадками: в Дубаи и в Джакарте. Надо отдохнуть обязательно. Иначе не выдержу.
Венер укладывает меня, накрывает двумя пледами. Я холодная, как ледышка. Никак согреться не могу.
— Налей ей чуть-чуть коньячку, — Зубайда передаёт Венеру бутылку Hardy.
Ничего себе у нас администратор гурман. Я даже в себя немного пришла от этого открытия. Я не очень хорошо разбираюсь в алкогольных напитках, но папа Пети, большой знаток и ценитель. Когда мы гостим у них, он всегда меня утаскивал в свои погреба и долго и подробно рассказывал о своих приобретениях. А ещё и попробовать мне всё это наливал.
Хорошие они у него. Очень их люблю.
Hardy мне даже нравится. Знаю этот коньяк. Его конечно лучше в бокале употреблять и после еды, в качестве дижестива, но даже без бокала, сейчас, аромат распространяется невероятный.
Венер наливает мне в одноразовый стаканчик. Не пожалел. Плеснул от души.
— Пей давай, страдалица наша. Не стесняйся, все свои. Сколько не выпьешь, я допью.
Я глянула на Зубайду: ни один мускул на её лице не дрогнул. Показалось только, что глаза её смеются. Может она не такая уж и зануда?
Вдохнула в себя аромат ванили, сливы и печёного яблока с корицей и сделала большой глоток. Не смакую сегодня, как меня папа учил, да и за «ножками» на одноразовом стаканчике не понаблюдать.
Коньяк обжигает слизистую, но тут же наполняет меня своим теплом и насыщенным ароматом грецкого ореха, гвоздики, дуба и душистого перца. Тепло приятной волной растекается по телу.
Допить всё не смогла. И глотка хватило. Отдала стакан Венеру.
Он не глядя, опрокидывает в себя всё, что там осталось и садится рядом.
— Попробуй уснуть, отдохнуть тебе надо. Я откину кресло, как только взлетим. Пушиночка наша — пристёгивает меня и поправляет пледы.
Закрываю глаза. Но уснуть не получается.
Проваливаюсь в какое-то забытьё.
И там слышу его голос, дыхание его…
Вздрагиваю…
Просыпаюсь вся мокрая…
Венер начинает меня гладить, покрывало поправлять, успокаивать и я опять проваливаюсь в какую-то яму.
Он приглашал меня на свидания. Самые настоящие. Это были первые мои настоящие свидания.
Мы ходили с ним в кино, в рестораны или просто гуляли. Иногда он возил меня за город или ещё куда-нибудь.
Я почти никогда не знала, когда он приедет. Но всегда ждала. Он звонил всегда неожиданно. И я делала всё возможное, и даже невозможное, чтобы освободить время и побыть с ним.
Сначала это были редкие свидания: раз в две недели или даже в три, потом свидания стали чаще — почти каждый день. Я была счастлива…
А потом он меня поцеловал. Поцеловал по-настоящему и… пропал.
Я считала недели, дни, часы и минуты, а его всё не было. И я не знала, что мне делать.
Мне хотелось позвонить ему и спросить: почему? Что я сделала не так?
Или доехать до его работы, встать где-нибудь в сторонке и наблюдать за ним. Узнать, что он делает, с кем встречается… Или может он уехал? Или заболел? — нет, лучше уехал.
Но каждый раз, когда руки чесались, и больше невозможно было терпеть, я выключала телефон и прятала его от себя. И ни разу не проехала мимо его офиса, как бы сложно для меня это ни было.
Родители всё настойчивее тиранили меня по поводу знакомства с перспективным и, главное, подходящим мне по всем параметрам, женихом. А я всё тянула и тянула. Не могла даже представить, как я буду целоваться с кем-то другим, кроме него …и жить. Как я буду жить с другим? Мне никто больше не нужен. Уж лучше одной.
А когда я уже почти перестала его ждать, он приехал. Приехал за мной на работу. С огромным букетом роз. Тех самых, которые я очень люблю. Я говорила ему об этом. Говорила, что мне не нравятся большие розы, они мне кажутся пафосными и очень серьёзными. Мне нравятся: маленькие, нежные, с невероятно сладким ароматом.
Я летела ему навстречу и ничего не могла с собой поделать.
И согласна была на всё…
***
Ничего не боюсь.
Не думаю ни о чём…
Не думаю о том, что будет завтра. Хочу сегодня.
Всё хочу. С ним хочу.
Так люблю его, что сама к нему иду.
Не могу больше ждать его неделями. Невозможно это. Хочу быть рядом с ним, хочу чтобы он был со мной рядом…
Таю под его руками. Плавлюсь от его поцелуев. Сама к нему тянусь.
Он не торопится.
Не спешит никуда.
Всё делает медленно. Гладит медленно, ласково без нажима, без спешки. Раздевает медленно, аккуратно, осторожно. Целует нежно, долго, неторопливо…
Сердце заходится от его поцелуев, дышать забываю. Прижимаюсь к нему и сама уже ему помогаю.
Волнительно немного, но не стыдно. Совсем не стыдно…
Глажу его. Смотрю на него. Изучаю. Не хочу ничего пропустить. Запомнить каждое мгновение хочу.
Что люблю его сказать ему хочу. Мне хочется, чтобы он это знал. Чтобы знал, что не просто так я с ним пошла…
Дотрагиваюсь до его лица, но он берёт в свои руки мои ладошки и начинает пальчики мои целовать. Закаменела вся, так неудобно стало за свои ногти.
— Расслабься — тихо говорит.
Закрыла глаза на мгновение. Он остановился.
— Посмотри на меня сокровище моё, — шепчет. — Смотри на меня, хочу глаза твои видеть.
Распахнула глаза. Смотрю на него…
Дрожу от его прикосновений. От поцелуев его дрожу. От близости его дрожу. Дышу через раз.
— Не бойся ничего, — шепчет мне в губы и целует. Так нежно, так тягуче и так сладко.
Не боюсь…. Подаюсь ему навстречу. Забываю обо всём на свете…
— Мне в душ надо — шепчу.
А голос дрожит и дыхание всё ещё сбивается… Но страха нет. Совсем нет.
— Не надо сейчас тебе в душ. Отдохни. Я помогу тебе потом. — прижимает меня к себе сильнее.
Утыкается носом в мою шею, громко запах мой вдыхает, а я сильнее к нему прижимаюсь. Чтобы в одно целое с ним слиться. Так хорошо мне сейчас.
И ничего мне больше не надо.
Только он и его объятия сейчас…
— Ты с ума сошла, — шепчет мне Эля у себя на кухне, — тебя родители прибьют. И меня прибью. Тебе если меня не жалко, хоть бабушку мою пожалей. Она же ни в чём не виноватая…
Делает жалостливое лицо, но тут же взрывается:
— Что ты лыбишься, как блаженная, Дин? Ты вообще в своём уме? — она ходит по кухне и размахивает руками, —