Читать интересную книгу Олени - Светлозар Игов

— Вот, ищу насекомых, камни, цветы… Но не обычные, а только самые редкие и уникальные.

Лишь много позже столь обширные интересы показались мне странными для любителя природы — обычно камни ищут геологи, за насекомыми гоняются энтомологи, а цветы собирают ботаники, а этот занимался всем сразу. Но тогда это вовсе не показалось мне странным, я слушал его с живым интересом, нимало не удивляясь его необычному появлению. А «любитель природы», отстегнув топорщившийся левый карман рубашки, вынул что-то и протянул мне:

— А вот это «Горная звезда».

Я взял в руки удивительно прозрачный кристалл в виде портсигара. Внутри рубиновыми огнями сиял камень — большой, величиной с лесной орех. А когда я перевернул его, то камень засиял с обратной стороны совсем другими, переливающимися (от лазурного до изумрудного) цветами. Никогда в жизни я не видел такого необычного сочетания кристаллов.

Потом он достал другой камень, затем — еще один, каждый раз объясняя, что это за камни. А в конце вынул из специальной коробочки, лежавшей в его «однодневке», цветок, название которого он произнес по латыни, я не запомнил, помню лишь, что это растение вообще не встречается в здешних местах, и поэтому у него нет местного названия. Много позже мне пришло в голову, что надо было его спросить, а какие это «здешние места» он имел в виду, ведь я и сам не знал, где я нахожусь. Но я впал в какое-то удивительное состояние покорного улыбчивого безволия. Встретил его и говорил с ним так, будто это была совсем обычная встреча для человека, который каждый день видит здесь многих людей. И лишь когда он, бодро пожелав мне на прощание «всего доброго», насвистывая, исчез за деревьями, я подумал, что это, в сущности, первый человек, которого я встретил здесь за все эти три года, если, конечно, не считать стариков и пришельцев. Но как он попал сюда, как вошел в заповедник, ведь я столько раз безуспешно пытался выбраться из него? Или в заповедник можно было легко проникнуть откуда-то, но нельзя было выйти? Но даже если он и вошел сюда каким-то образом, я был уверен, что в радиусе пяти-шести дней ходьбы здесь нет ни одного населенного пункта и ни одной живой души. А его маленькая «однодневка»? Она ведь совсем не подходит для столь долгого пути.

Но раз незнакомец шел по дороге, ведущей от «Оленей», значит, скоро я разгадаю эту загадку.

Однако ни баба Ивана, которая что-то готовила в доме, ни дед Йордан, косивший поблизости, не видели никого и даже посмотрели на меня как-то странно, когда я стал настойчиво расспрашивать их про путника. Поэтому я замолчал, но мысль о незнакомце не давала мне покоя. Как он попал сюда? И почему я не порасспрашивал его побольше? Почему он ничего мне не сказал и вообще держался так, словно я был одним из множества встреченных им по пути людей? Разве так вел бы себя человек, уже несколько дней бродивший по этим диким местам? Откуда он пришел? И как прошел?

Следующие дни я несколько раз ходил к роднику, где мы с ним встретились, напрасно стараясь найти хоть какой-то след, который подсказал бы мне что-нибудь о путнике. И не обнаружил ничего.

Я даже подумал, что он попал сюда — как та банда зимой — на вертолете. Но моторы не шумели, да и вблизи — кроме дворца — не было ни одного удобного места для посадки вертолета. А может быть, он прыгнул с парашютом? Но тогда бы мы увидели самолет.

И вдруг ко мне пришла странная мысль — а что если это был сам Бог, сошедший на землю и по какому-то странному капризу решивший явиться именно мне? Вопреки модным в последнее десятилетие слухам о «внеземных пришельцах», такая мысль не приходила мне в голову, к тому же я не нахожу особых отличий между внеземными и земными существами. Мысль о Боге появилась у меня сначала в качестве шутки, но со временем она стала казаться мне вполне реальной. Во всяком случае — как и все необъяснимое — это было каким-то чудом. Но в чем его смысл? Может быть, мне хотели внушить, что не все люди, которые появляются здесь, непременно тупые и злые, как те две банды варваров, посетившие заповедник. Или — что мне уже пора уходить из «Оленей». Однако я знал, что и этот уход будет зависеть не от меня.

Так шло мое последнее лето в заповеднике.

Я снова погрузился в долгие походы по бескрайним лесам, в ленивые солнечные ванны на пестрых полянках, в чтение и помощь моим милым старикам, в кроссы по еще свежим с утра лесам и купание в озере.

В тот день я почему-то проснулся очень рано с ощущением, что должно случиться что-то особенное.

Лето шло к концу, и ночи были все холоднее. По утрам из открытого окна уже тянуло не приятным тонким холодком, который приносил прохладу летом, а настоящим холодом. Но утренний холод только разбудил меня. Не он был причиной моих предчувствий. Тут было что-то другое (если вообще у предчувствия бывает причина).

Как обычно, я побегал с часок по знакомым тропинкам. Потом душ и завтрак. До обеда читал, потом ходил на озеро и немного поплавал. После обеда подремал чуть-чуть и снова почитал.

Ближе к вечеру я оседлал Белую, и через лес мы отправились с ней на запад.

Когда с какой-то вершины в предгорье Высокой я оглянулся на тонущую в закатных лучах долину, странное предчувствие снова охватило меня с еще большей силой. Мне показалось, что я прощаюсь сейчас с местом, которое стало моим домом.

Мы вернулись в «Олени», когда уже смеркалось, и предчувствие чего-то, что вот-вот должно случиться, только усилилось. Подойдя к дому, я увидел старика — он приложил палец к губам, о чем-то меня предупреждая. Вскоре я услышал чей-то разговор и понял смысл предупреждения — кто-то приехал. Может быть, наконец, появились новые хозяева. Или вернулись старые. Почти крадучись, я подошел к дворцу и лишь тогда увидел грузовик, стоящий рядом с ним.

Я осторожно поднялся к себе, даже не зажигая по дороге лампы, и выглянул в окно. Внизу, на том же самом месте, что и три года назад, в темноте я разглядел смутный силуэт грузовика. Его появление здесь и сходство с машиной, которая когда-то привезла меня сюда, я воспринял как некий зов. И лишь сейчас понял смысл своего предчувствия — пришло время уезжать.

Мне хотелось проститься с добрыми стариками, но предупреждение деда Йордана подсказывало, что незнакомцы не должны меня видеть.

Не зажигая света, ощупью я нашел запасную свечу, зажег ее, вынул лист бумаги и написал:

«Я должен уезжать. Спасибо за все. Я люблю вас. Прощайте».

Быстро, в несколько минут, я надел на себя свои уже совсем старые джинсы, рубашку и свитер (в рюкзак было нечего складывать) и, бросив прощальный взгляд на призрачную в свете свечи комнату, вышел. Даже в полной темноте я легко нашел выход из дворца, ставшего мне домом — до такой степени он был мне знаком. В коридоре у входа что-то коснулось меня почти нежно, будто погладило — солдатская шинель, которую я надевал в холодные дни. «Ночь будет холодной», — пронеслось у меня в голове, и я взял ее, даже не подумав, что это кража. А когда позже сообразил, то особенно и не переживал, я знал, что старики простят меня, если вообще заметят пропажу.

Подкравшись к грузовику (я так и не выяснил, он тот же, что привез меня сюда?), я бросил в кузов рюкзак, шинель и последовал за ними. Кузов был пустым. Усевшись на шинель, брошенную прямо на доски, я стал ждать.

А интересно, и долго мне так сидеть?

Но нет, минут через десять, не больше, я услышал голоса, подошли люди (их опять было двое), дверь кабины открылась, а потом с шумом захлопнулась, загорелись фары, мотор зарычал, машина задрожала и тронулась с места.

Я лежал, скорчившись, на шинели, с рюкзаком под головой, и думал: как и почему появился этот грузовик? И почему именно сейчас? Это что — знак, сигнал, что мне пора уезжать? Так вот что означало мое сегодняшнее предчувствие. Или меня ждет что-то еще?

Хотя мое ложе было не слишком удобным, я начал потихоньку засыпать, сказав себе перед сном:

«Сегодня было третье сентября».

Я пробыл в «Оленях» ровно три года.

II

На этот раз я проснулся раньше, чем грузовик остановился — может быть, потому, что было не слишком удобно спать на голых досках кузова, с рюкзаком под головой и солдатской шинелью сверху, украденной из «Оленей».

Грузовик летел по шоссе в предрассветной мгле, приближаясь к городу. Я сидел на корточках у заднего борта и смотрел по сторонам. Пейзаж был знакомым, но странно нереальным — словно я не возвращался в эти узнаваемые места, а погружался в сон, который уже видел когда-то.

Я выпрыгнул из кузова, когда грузовик стоял на светофоре у университета, оставив моим незнакомым шоферам на память солдатскую шинель. Город был безлюден, хотя первые троллейбусы и редкие автомашины уже появлялись на улицах.

Решил пойти пешком — наша квартира была совсем рядом. Я сказал «наша»: действительно, хотя после смерти мамы я жил на квартире у деда, про себя все еще, как чужой, называл это «жить у деда». А «нашим» домом была квартира, которую мои родители приобрели в доме, построенном по маминому проекту. Это был действительно «наш» дом, куда мы возвращались летом из дальних стран и в котором я жил с мамой до самой ее смерти.