«После нападения опричников». Художник М. Авилов
Ответ царя Ивана был язвителен и остроумен. Унизив Курбского сравнением с Шибановым, он поставил под сомнение благочестие князя: «Если же ты, по твоим словам, праведен и благочестив, то почему же испугался безвинно погибнуть, ибо это не смерть, а воздаяние? В конце концов все равно умрешь… Почему же ты презрел слова апостола Павла, который вещал: «Всякая душа да повинуется владыке, власть имеющему; нет власти, кроме как от Бога: тот, кто противится власти, противится божьему повелению». Воззри на него и вдумайся: кто противится власти – противится Богу… А ведь сказано это обо всякой власти, даже о власти, добытой ценой крови и войн. Задумайся же над сказанным, ведь мы не насилием добывали царство».
Обвинения в несправедливых расправах над подданными царь отбросил как клеветнические: «Что ты, собака, совершив такое злодейство, пишешь и жалуешься! Чему подобен твой совет, смердящий гнуснее кала?… А сильных во Израиле мы не убивали, и не знаю я, кто это сильнейший во Израиле: потому что Русская земля держится Божьим милосердием, и милостью пречистой Богородицы, и молитвами всех святых, и благословением наших родителей и, наконец, нами, своими государями, а не судьями и воеводами… Не предавали мы своих воевод различным смертям, а с Божьей помощью мы имеем у себя много воевод и помимо вас, изменников». В следующей же фразе Ивана Грозного содержится самая суть его представлений о собственной власти: «А жаловать своих холопов мы всегда были вольны, вольны были и казнить». Все, кто был казнен по повелению Ивана Грозного, согласно его письму, вполне заслуживали свою участь: «А как в других странах сам увидишь, как там карают злодеев – не по-здешнему! Это вы по своему злобесному нраву решили любить изменников… А мук, гонений и различных казней мы ни для кого не придумывали: если же ты говоришь о изменниках и чародеях, так ведь таких собак везде казнят».
Перечислив обиды и притеснения, которые ему пришлось претерпеть в годы боярского правления и во времена «Избранной рады», царь Иван вновь перешел к личным выпадам против Курбского. Заявление князя – «уже не увидишь… лица моего до дня Страшного суда» – царь не без остроумия парировал: «А лицо свое ты высоко ценишь. Но кто же захочет такое эфиопское лицо видеть? А если ты свое писание хочешь с собою в гроб положить, значит, ты уже окончательно отпал от христианства. Господь повелел не противиться злу, ты же и перед смертью не хочешь простить врагам… поэтому над тобой не должно будет совершать и последнего отпевания».
Ответ князя Курбского оказался заносчивым, но маловразумительным: «Широковещательное и многошумное послание твое получил, и понял, и уразумел, что оно от неукротимого гнева с ядовитыми словами изрыгнуто, таковое бы не только царю, столь великому и во вселенной прославленному, но и простому бедному воину не подобает, а особенно потому, что из многих священных книг нахватано, как видно, со многой яростью и злобой… Тут же и о постелях, и о телогрейках, и иное многое – поистине словно вздорных баб россказни, и так все невежественно, что не только ученым и знающим мужам, но и простым и детям на удивление и на осмеяние, а тем более посылать в чужую землю, где встречаются и люди, знающие не только грамматику и риторику, но и диалектику и философию».
Отвечать на обвинения царя князь Курбский не стал: «А хотел, царь, ответить на каждое твое слово и мог бы написать не хуже тебя, ибо по благодати Христа моего овладел по мере способностей своих слогом древних, уже на старости здесь обучился ему: но удержал руку свою с пером, потому что, как и в прежнем своем послании, писал тебе, возлагаю все на Божий суд». Впрочем, отправить это послание князь Курбский тогда не сумел, и ему пришлось ждать оказии 14 лет. В этом он также обвинил Ивана Грозного: «Я давно уже на широковещательный лист твой написал ответ, но не смог послать из-за постыдного обычая тех земель, ибо затворил ты царство Русское, свободное естество человеческое, словно в адовой твердыне, и если кто из твоей земли поехал…, ты такого называешь изменником, а если схватят его на границе, то казнишь страшной смертью. Так же и здесь, уподобившись тебе, жестоко поступают».
Иван Грозный об измене Курбского не забывал, и в 1577 г., через 13 лет после его бегства, удостоил былого друга новым посланием. Момент для этого был как нельзя более удачным – русские войска под предводительством самого царя заняли большую часть Ливонии, и в том числе город Вольмар, ставший первым убежищем Андрея Курбского в 1564 г. Свои победы Иван Грозный представлял в новом письме как явное свидетельство своей правоты перед Богом: «Ибо если и многочисленнее песка морского беззакония мои, все же надеюсь на милость благоутробия Божия – может Господь в море своей милости потопить беззакония мои. Вот и теперь Господь помиловал меня, грешника, блудника и мучителя… Вы ведь говорили: «Нет людей на Руси, некому обороняться», – а нынче вас нет; кто же нынче завоевывает претвердые германские крепости? Не дожидаются бранного боя германские города, но склоняют головы свои перед силой животворящего креста! А где случайно за грехи наши явления животворящего креста не было, там бой был».
Вернулся Иван Васильевич и к больной для него теме боярской измены: «Писал ты, что я растлен разумом, как не встретишь и у неверных. Я же ставлю тебя самого судьею между мной и тобой: вы ли растленны разумом или я, который хотел над вами господствовать, а вы не хотели быть под моей властью, и я за то разгневался на вас? Или растленны вы, которые не только не захотели повиноваться мне и слушаться меня, но сами мною владели, захватили мою власть и правили, как хотели, а меня устранили от власти: на словах я был государь, а на деле ничем не владел?». И, наконец, царь не смог отказать себе в удовольствии съязвить по поводу сетований князя Курбского о долгой и трудной царской службе: «Писал ты нам, вспоминая свои обиды, что мы тебя в дальноконные города как бы в наказание посылали, так теперь мы, не пожалев своих седин, и дальше твоих дальноконных городов, слава Богу, прошли… И туда, где ты надеялся от всех своих трудов успокоиться, в Вольмар, на покой твой привел нас Бог: настигли тебя, и ты еще дальноконнее поехал».
Новгородский кремль
3 декабря 1564 г., получив известие о новой победе русского оружия в Ливонии (была взята важная для литовцев крепость Озерище), Иван Грозный покинул Москву и перебрался в Коломенское. Его отъезд из столицы выглядел необычно – царь забрал с собой всю свою казну, включая и «святость» – иконы и кресты. Проведя в Коломенском две недели, 17 декабря Иван Васильевич отправился на рождественское богомолье в Троице-Сергиев монастырь. Потом, вместо того чтобы вернуться в Москву, государь отправился Владимирской дорогой в Александрову слободу, одну из загородных царских резиденций, отстроенную еще его отцом, Василием III. Из Слободы Иван Грозный отправил в столицу два послания, одно из которых было адресовано митрополиту Афанасию, а другое – простым жителям города. Послание митрополиту было наполнено упреками в адрес духовенства, бояр и приказных людей (чиновников), которые в малолетство Ивана Васильевича разворовывали царскую казну и пытались похитить власть; не унявшись от своего воровства, они и теперь мешают государю «строить свое царство», всякий раз вымаливая прощение изменникам. Из-за этого царь положил на них свой гнев и опалу и принял решение оставить царство: «Не хотя их многих изменных дел терпети, оставил свое государство и поехал… вселиться, где его, государя, Бог наставит». Грамота посадскому населению Москвы была написана в совершенно иной тональности: в ней царь, возлагая всю вину за свой отъезд на бояр, одновременно освобождал от всякой ответственности простых жителей столицы – «чтобы они себе никоторого сумления не держали, гневу и опалы на них никоторые нет».
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});