Не сделали! Изначально идея не допускала такого развития событий, и теперь уже можно предположить, что тех, кто попытался бы (или, возможно, пытался?) подтолкнуть страну к такому пути дальнейшего развития, просто-напросто убирали. Не за то было заплачено, господа-товарищи! Не за то! И случилось то, что и должно было случиться: фальшивые идеалы рухнули, а новых неоткуда было взять. Послевоенное время породило первые полностью разочарованные поколения. Казалось бы, вот победили, и теперь всем станет хорошо жить. Не стало. Те же убогие коммуналки, та же скудная зарплата, те же маленькие пенсии. Совершенно отвратительное отношение государства к тем, кто выиграл войну, к ее ветеранам и инвалидам. И все это – под лозунги и декларации, под бравурную музыку и «бурные несмолкающие».
Осточертело очень быстро, и притом всем. И даже те, кто оставались верны и преданны системе, уже не могли, глядя в глаза детям и внукам, говорить о быстро грядущем светлом будущем. А фраза: «Мы воевали, чтобы вам лучше жилось!» стала вызывать у молодежи в лучшем случае кривые ухмылки. Уважение к старшим поколениям исчезло, а у страны, где дети не чтут старших, грустные перспективы.
Уже поколение так называемых «шестидесятников» можно назвать поколением разочарованным и наполовину опустошенным. Детей этого поколения Игорь Тальков называет поколением потерянным. И это действительно так. Сформировавшаяся в восьмидесятые годы молодежная субкультура выросла из стихийного протеста против более чем полувекового обмана, под игом которого жили родители, деды, прадеды «восьмидесятников». Стихийность этого протеста приводила к разрозненности как отдельных молодежных группировок, так и в сфере самой культуры – в стихах, музыке и т. д. Единого протестного движения не существовало, как не было и попыток объединиться. Для объединения нужен хотя бы какой-то идеал, а такового не было. Люди, осознавшие пустоту и лживость системы, в которой родились, были против нее, но не находилось ничего, что заставило бы быть «за». Ложные идеи и идеалы люди нового поколения отвергали, однако идеалов настоящих им было не найти.
Мироощущение «восьмидесятников» (конечно, не поголовно всех, но тех, кто умел думать и в душе своей искал выход из опустошения) можно сравнить с ощущением человека, которому снится, что он идет, не видя пути, сделав неверный шаг, срывается и вдруг ощущает себя летящим над бездной. Тотчас вспоминает, что летать-то не умеет! Просыпается в страхе и… обнаруживает: под ним – действительно бездна, и он, непонятно каким образом, но все еще летит над нею, хотя должен уже упасть и разбиться.
Многие тогда уже осознавали и всю трагедию великой страны, оказавшейся обманутой, ограбленной и обездоленной, в то время как ее народу (правильнее сказать – населению) десятки лет внушали, что это – самая счастливая страна на свете, а они (население) – самые счастливые на свете люди.
Мы родились в комендантский часПод «колпаком», будто смеха ради,А тот колпак искусно сшил для насОдин веселый дядя.
Мы в колпаках и под «колпаком»Ходили строем и слагали песниО том, как мы хорошо живемПод «колпаком» все вместе[46].
Эта песня Игоря Талькова проникнута даже не горькой, но трагической иронией, свойственной в те годы многим.
Поэт был одним из тех, кто в начале неизбежно наступивших в восьмидесятые годы перемен пытался поверить в позитивность горбачевских реформ, но гораздо скорее многих других увидел, кто и что стоит на самом деле за охватившей Россию стихией поспешного и бездумного крушения всех основ.
Треснул дядин колпак.Треснул, только ветер подул.И стало ясно:Дядя был не дурак,Дядя всех нас надул.
Раздался клич: залатать колпак,Предпринимая необходимые меры,Но стало ясно: нет таких затрат,Чтоб залатать химеру.
А слуги дяди себе верны:И колпаки охраняют стойко,И затевают на последние штаныБольшую пере-пере-кройку[47].
Все те же слуги того же «дяди», те же совдеповские лидеры, лихо поменявшие окрас, чтобы только остаться у власти или хотя бы при власти… В разгуле «пере-пере-кройки» народ ничего не выигрывал, потому что тем, кто это «пере-пере» затеял, вовсе не нужно было оставить русских людей и Россию в выигрыше.
В воспоминаниях Владимира Талькова большое место уделено оценке тех переживаний, которые его брат вкладывал в свои песни, его отношению к тому омертвляющему, убивающему сознание воздействию, которое оказала на несколько поколений подряд пропагандистская машина совдепии.
«Игорь считал, что русский народ оглушен гигантской пропагандистской дубиной: у некоторых мозги вывернуты наизнанку так, что развернуть их в нормальное состояние теперь уже невозможно – это потерянная часть поколения, но остальным людям надо просто рассказать правду, и они прозреют В начале концерта он делал краткий экскурс в историю, чтобы люди настроились на определенный лад и поняли, что происходит на сцене. Он вспоминал времена, когда Россия была мощной державой, вспоминал доблестные подвиги нашего героического народа, давая людям ощутить национальные корни, тем самым доказывая, что русские люди не новый вид человечества, не бездуховная нация, не Иван-не-помнящий-родства, а Великая нация, имеющая Великое прошлое, и зрители, присутствующие на его концертах, как бы вновь обретали утраченную «связь времен». Ведь наши идеологи на протяжении многих десятилетий старательно делали из страны пастбище, ставили пастухов с бичами в руках, которые выгоняли и загоняли людей в стойла»[48].
Эта позиция неизбежно вела певца уже не к бунту, но к осознанному, бескомпромиссному восстанию против системы, которая, слегка видоизменившись и перекрасившись, по сути осталась той же и продолжала давить народ. Дав ему глотнуть вожделенной демократии, она тут же перевернула все с ног на голову, решительно расчертив границы: «Это вот, пожалуйста, можно, а это, извините, – нельзя!» И оказалось, что все то плохое, что худо-бедно пыталась «не пущать» к нам с Запада совдеповская «линия обороны», делая это плохое особенно соблазнительным, так вот это все можно. А то, чего хватало и в нашей собственной великой истории, это, простите, нельзя! Вредно! Разрешили, конечно, молиться и ходить в храмы, тут им деваться было некуда, но напустили при этом в страну такое количество мракобесов и лжепроповедников всех мастей, что разобраться рядовому человеку, что к чему, оказалось выше всяких сил!
И в этой бурлящей бездне демократического кошмара спасительными казались некоторым старые, надежные коммунистические столбы. У многих появилась ностальгическая тоска пускай по аду, но аду надежному, крепко огороженному от всяческих проникновений. (Не хочется напоминать не совсем пристойный анекдот. Но его, вероятно, многие помнят, так что достаточно привести последнюю фразу: «Тихо! Волну не гони! Не гони волну!»)
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});