Читать интересную книгу Тисса горит - Бела Иллеш

Пока Немеш плакался передо мною на положение вещей, я разглядывал огромную, роскошно обставленную комнату. С удобством усевшись в коричневом кожаном кресле, я рассматривал портрет короля Карла, очевидно позабытый революцией на стене.

— Вот что, дорогой товарищ Ковач. Вы, я знаю, честный, испытанный социал-демократ, который не меньше моего готов пожертвовать жизнью за народную республику. Да, вы, быть может, еще и не знаете, что уже около двух недель, как мы лишили короля престола? Да, Венгрия — народная республика. Так, вот, дорогой товарищ, дело в том, что солдат нет, а те немногие, что есть, нужны здесь, в городе, для подавления скрытой, тайно организующейся контрреволюции. Ведь контрреволюционеры в любую минуту готовы напасть на нас. Они ждут не дождутся чехов, потому что даже чехов предпочитают республике. Нитрский епископ — из графов Батьяна — тоже присягнул чехам. Не касаясь других доводов, уже из одного того, что венгерская аристократия предпочитает чехов республике, народ должен понять, что мы — его друзья, а чехи — его враги. Ну-с, дорогой товарищ, вы, естественно, вправе спросить, зачем я вам это рассказываю? Потому что вы знаете крестьянина, умеете говорить на его языке, а революция как раз в таких людях теперь и нуждается. Из Будапешта я получил распоряжение организовать партизанские отряды против чехов. Нам нужно несколько сот крестьянских парней, из бывших солдат, несколько рабочих, одного-двух надежных офицеров, — больше нам и не понадобится: чехов мы шапками закидаем! От одного вида нашего побегут… Так вот, дорогой товарищ, если бы вы серьезно взялись за это дело, то могли бы оказать нам большую помощь. Вы, несомненно, сумели бы растолковать рабочим, что революция — это нечто поважнее, чем этот проклятый раздел земли, которого как раз теперь, в момент величайшей опасности, они требуют с таким упорством. Конечно, не спорю, придет время и для раздела земли, но сначала нужно прогнать из страны чехов. Есть деньги, оружие — все, что нужно, чтобы сорганизовать небольшую армию, — только солдат нет. Хотелось бы поручить вам и капитану Тельдеши организацию партизанского отряда. Что вы на это скажете?

Раньше я умел лгать только офицерам да жандармам, но теперь, слушая Немеша, я решил скрыть правду и от него. Конечно, в то время я еще не понимал так ясно, как впоследствии, зачем это нужно, но уже чувствовал, что хотя мы с господином правительственным комиссаром в одной партии, но он мне не товарищ, а враг.

— Итак? — со сладенькой улыбочкой спросил Немеш.

— Что ж, попробую, — ответил я.

— Прекрасно, прекрасно! Рад, что не обманулся в вас, товарищ Ковач! Кому-кому, а уж мне ли, старому участнику рабочего движения, не знать людей! Достаточно мне на кого-нибудь взглянуть, чтобы сказать, что он за человек. А эти бродяги еще осмеливаются с нами бороться! Словом, по рукам! Очень, очень рад, дорогой товарищ Ковач! Увидите, вам не придется раскаиваться в своем решении. Народная республика сумеет отблагодарить своих защитников. Безусловно! Теперь, что касается подробностей, вам об этом придется договориться с жандармским ротмистром Тельдеши. Он душой и телом наш. Отправляйтесь к нему в казарму, я сейчас напишу ему, и вы захватите письмо с собой. Ротмистр Тельдеши пожелает, несомненно, услышать от вас, дорогой товарищ, — сказал Немеш, прервав на минуту писание, — что обещал наменцам Гюлай за убийство Окуличани, своего давнишнего личного врага. Но, понятно, если вы не присутствовали при этих переговорах, то можете ничего не говорить. Ведь против Гюлая и так уже достаточно свидетельских показаний…

Немеш вручил мне запечатанный конверт и на прощание угостил папиросой с золотым мундштуком. Важнее всего для меня было то, что он отпустил меня без конвоя. Выйдя на улицу, я отыскал мастерскую, где работал Гюбхен. Он раза три навещал меня в больнице, но ему не разрешали видеться со мной наедине. Мне повезло: я застал старика в мастерской.

— Уехал ли Гюлай в Будапешт!? Да… в последний момент мне удалось устроить ему побег. Этот мерзавец Немеш вместе с Тельдеши устроили на него настоящую облаву. Поймай они его, растерзали бы на части… Вместо себя Гюлай оставил Секереша, бухгалтера кирпичного завода. Может, помнишь его? Все идет на лад, так ты и передай Гюлаю, если его увидишь. Теперь же тебе нужно немедленно убираться отсюда, потому что, если ты даже и ничего не сделаешь, тебя все равно опять засадят за то, что ты водил за нос правительственного комиссара. Через час отправляется поезд на Будапешт.

Час спустя я уже сидел в вагоне и на следующее утро был на Восточном вокзале.

На распутьи

В Будапеште я прежде всего бросился искать Отто. После тщетных поисков по кафе мне удалось под конец разыскать его квартиру. Он лежал на кровати и читал.

— Я лишь под утро вернулся домой, смертельно усталый, и, хотя уже целую неделю почти не смыкал глаз, мне никак не удалось заснуть… Вот лежу и читаю.

— Что читаешь, не Маркса ли?

— Нет, утопический роман. Такую, знаешь ли, книгу, Где описано, как люди станут жить при социализме.

— А откуда тот, что эту книгу писал, знает, как люди будут тогда жить?

— Знать он, понятно, не знает, но описывает так, как это ему представляется, как бы он этого хотел. Понимаешь?

— Конечно. И мне приходилось такие книги читать, только не понимаю, какой смысл их писать…

— Представь себе, что, сидя в тюрьме, ты в своем воображении рисуешь себе, как идешь куда-нибудь или купаешься, или, быть может, даже мечтаешь о женщине. Так же, видишь ли, поступает и автор этой книги — он мечтает о том, как хорошо будет каждому трудящемуся, когда сбудется настоящая свобода.

— А ты, Отто, того мнения, что социализм будет таков, каким он представляется этому сочинителю?

— Нет, этого я не думаю. Я уверен, что он будет не таким, каким воображает его себе человек, сидящий за письменным столом, среди четырех стен. Дело по-моему обстоит так. Тебе, наверно, тоже приходилось мечтать о какой-нибудь женщине, — женщине, которую ты никогда не встречал, женщине совершенной красоты, поразительного ума, исключительной доброты. И когда человек долго мечтает о такой совершенной женщине, то всей душой привязывается к этому образу. Потом появляется другая женщина, далеко не такая прекрасная и умная, и тем не менее мы любим ее в тысячу раз сильнее; она заставляет нас позабыть ту женщину-мечту, потому что она живой человек — кровь и плоть. Вот так же приблизительно рисуется мне и наше отношение к тому социализму, который наступит в действительности. Не так ли?

— Мне никогда не приходилось задумываться над подобными вещами. Да, кроме того, и к чему это? Пока важнее всего одержать победу, а там видно будет…

— Верно, важнее всего — победить. Но боролись ли бы мы так самоотверженно, если бы перед нами не стояли высшие цели? Конечно, все окружающее плохо, несправедливо, более того — невыносимо, но разве мог бы я взяться за оружие, не будь я уверен, что то, за что мы воюем, будет гораздо лучше?

Отто показался мне в этот день немного чуждым, и из того, что он говорил дальше, я не все понял…

Пока он мне объяснял преимущества социалистического производства, я разглядывал его комнату. Она походила скорее на библиотеку, чем на жилое помещение. Вдоль всех стен до самого потолка тянулись книжные полки, плотно уставленные книгами, на ковре лежала груда книг и газет, на письменном столе высилась настоящая гора из книг. Помимо книг на письменном столе красовалась еще фигура обнаженной женщины без рук. Статуэтка мне не понравилась: она никак не подходила к книгам. Мне так, по крайней мере, казалось.

— Ты бы хорошо сделал, если бы разжег спиртовку, — сказал Отто. — А я тем временем оденусь, мы напьемся чаю, и ты расскажешь мне, как сюда попал. Неделю тому назад товарищ Гюбхен говорил мне, что не приходится особенно надеяться на твое скорое освобождение.

Под шум спиртовки, пока вскипала вода, я со всеми подробностями описал историю своего освобождения. Отто от души смеялся, когда я рассказал, как мне удалось надуть Немеша. Когда я окончил свой рассказ, мы долго молчали.

— Видишь ли, Петр, — начал он наконец, — подобные неорганизованные выступления очень опасны, надо как-то иначе подходить к делу…

Он заговорил о будапештских событиях.

От него я узнал, что врача Гюлая берегсасская прокуратура разыскивает по обвинению в подстрекательстве к убийству. Гюлая нет в Будапеште. Недели две назад он работал в Шалготарьяне, и полиция с ног сбилась, разыскивая его. Это тем не менее не мешает ему теперь преспокойно работать в другом провинциальном городе. Где он сейчас, Отто мне не сказал, и я не стал расспрашивать.

Заговорили обо мне. Мы порешили, что прежде всего я схожу в Уйпешт к Пойтеку. Он, быть может, постарается пристроить меня на какой-нибудь завод. Там теперь будет вестись самая нужная работа, там будет решающий плацдарм борьбы.