— Мама, можно, мы сейчас же и отправимся к Александру Сергеевичу? А то он там волнуется! И голодный.
— Сперва покормлю вас — и бегите. Сними-ка свою окровавленную, надень рудикову, — предложила Андрею.
— Мне нужно домой наведаться, — сказал он, сняв рубашку. — Мама, небось, переживает за меня, а у неё больное сердце. Там и подкреплюсь, Солнце близилось к полудню, набирала силу жара. Череду пастухи — ими сегодня были женщины — обеспокоенные случившимся, тронули с пастбища раньше обычного, и она уже шла по хутору. Впереди всех трусцой бежала корова по кличке Свинья (прозванная так ребятами за исключительно «ехидный характер») она спешила укрыться — от мух и оводов в прохладном хлеву. Ей, однако, пришлось перейти на шаг почти у родного подворья: в идущем спереди мальчугане узнала одного из тех, кто частенько «угощал» по рогам. Это был Борис.
— Привет, Шенкобрысь, ты откуда чешешь? — остановил его Андрей.
— От Веры-Мегеры, а ты? — обменялись рукопожатием.
— Мать мою, случаем, не видел? — Он подумал, что если дома всё в порядке, то попросит приятеля вернуться и сообщить ей, мол, «с ним всё благополучно». А сам вернётся, давно ведь должны быть на островке.
— Токо сичас видел. Правда, издаля, — сообщил Борис. — А ты разве еще дома не был?
— Ты, как всегда, догадлив…
— И ничего не знаешь? — удивился тот.
— А что я должен, по-твоему, знать?
— Так ведь соседку ж твою эти гады убили!..
— Какую соседку, ты чё буровишь!..
— Да тёть Шуру Сломову! Своими глазами видел…
— Как, за что?
— За Варьку заступалась. Ну, и…
— За Варьку? Говори толком, что ты цедишь по слову! — волнуясь, потребовал сосед Сломовых.
— Да язык не поворачивается говорить такое… Придёшь — сам узнаешь. А я спешу — не знаю ещё, как там мои.
— Я проходил мимо, видел и мать, и Степашку: живы и здоровы. Давай расскажи, раз видел собственными глазами, — настоял Андрей.
— Ну… — начал тот неохотно, издалека. — Я как раз был у Веры, помогал резать яблоки на сушку, когда нагрянули эти выродки… — Они не спеша двинулись в сторону борисова подворья. — Как токо заслышали стрельбу, сразу за пацанов — и на огород в кукурузу. При-таились, слушаем, что происходит на хуторе. Сперва все было тихо потом пошла стрельба. Одиночная, но перед этим несколько раз вроде как из тяжёлого пулемёта. Причём, на моём краю. Неужли, думаем, расстреливают людей? Говорю Вере: сбегаю домой, узнаю, как там мои — может, уже и в живых нет. Она боится оставаться одна (тёть Лиза куда-то отлучилась), но отпустила. Ну, крадусь, значит, огородами, чтоб не попасться им на глаза. Токо из вашей кукурузы нырнул в сломовские подсолнухи, слышу, кто-то визжит. Варька, что ли, думаю… Завернул в ихний сад, добегаю до краю — так и есть: два здоровенных лба волокут её к ореху, что возле колодезя. У переднего в руке железный автомат, с длинным та-ким рожком. Я сперва подумал, что расстреливать, но потом дошло… Она, конешно, вырывается, визжит, как резаная, отбивается ногами, пытается укусить… А этот, ж-жупел, который второй-то, накрутил косу на руку, оттягивает ей голову назад, а у самого, козла, пасть нараспашку — ему, скоту, смешно… А у меня — ну ничего в руках. Что делать? Я — к вам во двор, думал, найду тебя, что-нибудь придумаем; а там тожеть фрицы и больше никого.
— Нужно было сразу же бежать за Ваньком, — вставил слово Андрей, тупо глядя перед собой.
— А ну как и его тожеть нет дома? Токо время потеряю. Нашёл кирпичину — и назад: будь что будет, думаю, а издеваться не позволю! Ещё издаля замечаю: автомат висит на суку, а они возятся с нею поодаль. Бросил кирпич, крадусь к автомату, ещё бы несколько секунд!.. а тут, откуда ни возьмись, — тёть Шура. Подбежала да как вцепится одному в патлы! Что ж ты, кричит, с дитём-то делаешь, морда бесстыжая! А другой — хвать автомат да по голове её хрясь… Она и повалилась.
Борис умолк, удрученно глядя себе под ноги.
— А что ж с Варей, её не отпустили? — с надеждой в голосе поднял Андрей на него глаза.
— Какой там!.. — Борис снова умолк, не в силах продолжать. — Ты бы слышал, как она кричала, звала на помощь… А потом замолкла, как если б ей рот зажали.
— И ты на всё это спокойно глядел? — с осуждением упрекнул Андрей товарища. — Надо ж было что-то делать!
— Что я мог сделать с пустыми руками? А у него автомат: взял наизготовку и зырит по сторонам, не бежит ли ещё кто на выручку. А насчёт «спокойно» — думаешь, мне не больно было всё это видеть… слушать, как она зовёт: спасите, где ж вы все подевались?.
Оправдания Андрей вряд ли слышал. Остекленелым взглядом, потрясённый услышанным, молча и тупо смотрел перед собой, ничего не видя сквозь навернувшиеся слёзы.
— Во двор не заходил? — спросил уже на подходе к борисову подворью.
— Там было полно соседей. Хотел узнать, что и как, но меня завернули, сказали — пока нельзя.
Убедившись, что с матерью всё в порядке, возвращаться Андрей передумал, и когда Борис прошёл в свою калитку, направился к Марте. Там его уже поджидали.
— Дома всё благополучно? — поинтересовалась Ольга Готлобовна.
— С мамой? Нормально…
— Ну и хорошо, что нормально. Хотя по твоему виду этого не скажешь, — От неё не ускользнуло угнетённое состояние паренька, но расспрашивать не стала. — Можете отправляться, — разрешила дочери.
Перемена не осталась незамеченной и для Марты. Передавая влажную ещё рубашку (успела «простирнуть»), она посмотрела оценивающим взглядом.
— Ты чё так смотришь? — заметил он.
— Какой-то ты не такой… — пожала плечом. — И могу поспорить, что ты не подкрепился.
Убежала в хату и спустя несколько минут выволокла объёмистый узел. Андрей подхватил его, и они побежали к проезду в подсолнухах.
Здесь было по-вчерашнему душно, и они вскоре перешли на шаг. Андрей снял рубашку.
— Давай сюда, — запихнула в узел и её. — Духотища такая, что и я не против наполовину раздеться… Но вчера я вроде и недолго побыла раздетой, а кожа порозовела — даже мама заметила.
— Не ругала, что при мне была раздетой?
— Она у меня понятливая.
— Мне твоя мама тоже очень понравилась… Ты шаровары скинь до лимана. И давай не сильно спешить, сёдни — не вчера.
— Ага, человек там ждет — не дождется… Ну-ка, два дня не евши! Да, я ж тебе пирожков прихватила. С картошкой. Будешь?
— Давай. Как ты догадалась, что я не поел дома?
— Что-то подсказало… И ещё мне показалось, что ты плакал. Вкусные? — не дождавшись ни подтверждения, ни отрицания, спросила видя, как он уписывает за обе щёки.
— Очень! У твоей мамы — золотые руки.