Читать интересную книгу Степан Разин (Книга 2) - Степан Злобин

– Чего бы ты сотворил?

– Дал бы откуп тюремному целовальнику, увез ее да женился и жил бы с ней на Дону.

– Вот батька в город придет – и без денег возьмешь ее из тюрьмы.

– Вон сколько ведь ждать! Она до тех пор помрет! – с тоской воскликнул Никита. – Слышь, Тимоха, – сказал он душевно, – ведь батька тебе на дорогу отсыпал несчетно деньжищ!..

– Сам ведаешь ты, на что дадены батькины деньги! – строго ответил Тимошка и оборвал разговор.

Ночью они ходили лепить по городу разинские письма. Утром Тимошка, одевшись попроще, в рыбацкое платье, пошел слушать «слухов» в народе. Весь город кипел и гудел. Повсюду шли тайные толки о письмах, кем-то прилепленных ночью на людных местах.

– Пора за стрельцов приниматься, Никита, – сказал Тимошка. – Уж буде тебе со стрельчихой. Ведь батька тебя не к тому посылал, и я бы иного в товарищи взял, кабы ведал...

– Вот ночью пойду ко знакомцам, – пообещался Никитка.

И ночью Никита ушел из избушки кладбищенского дьячка. Тимошка ждал его до утра, плохо спал, много раз просыпался в тревоге за друга. Утром встал, приоделся, вышел на кладбище, задумавшись, шел по дорожке, слушал утренний свист певчих птиц, глядя сквозь просветы между деревьев на сверкавшую под солнцем широкую Волгу. Дойдя до могилы, где под плитою вдвоем с Никиткой они схоронили деньги, Тимошка заметил, что камень сворохнут с места. В тревоге, кряхтя от натуги, он поднял плиту. Денег не было... «Никитка украл!» – догадался казак.

В отчаянье он выскочил с кладбища и побежал на поиск Никиты. Куда – он сам не знал... Городские ворота давно уже были отворены, народ свободно шел в город.

Тимошка успел проскользнуть со всеми, не обратив на себя особого внимания воротников. Он пустился к тюрьме, где думал найти Никиту, и вдруг увидел, что навстречу ему по улице встрепанный мчится Никита, а в догонку за ним поспевает стрелецкий дозор.

– Держи, держи малого! Бегла стрельца держи! – на всю улицу голосил старшина дозора.

Никитка летел, задыхаясь от бега, лицо его было искажено страхом. Стрельцы уже настигали его. «Спасти Никитку!» – мелькнула мгновенная мысль у Тимошки.

Он ловко подставил ногу переднему из преследователей. Тот грохнулся оземь. Бежавшие сзади двое стрельцов налетели на упавшего и вместе с ним растянулись в пыли... Тимошка пустился прочь, но тотчас его настигли стрельцы, повалили и стали бить по чему попало...

Он плохо помнил, как его подняли, как привели к воеводе.

В эти дни к Приказной палате приводили немало богато одетых молодых парней. Весь город знал, кого ищут, и каждый раз, когда вели нового, народ толпой собирался у крыльца.

На пойманного разодетого Тимошку воевода лишь бегло взглянул.

– Опять сын купецкий! – со скукой сказал он, уже не веря, что в городе может быть пойман лазутчик Разина.

– Никитка Петух, что князя Михайлу Семеныча бил, нам попал, воевода-боярин, – сказал старшина стрельцов. – Признали его у тюрьмы да хотели имать. Тот побег. Мы – за ним. А сей малый мне ногу подбил, уберег Никитку. Не иначе, боярин и воевода, что малый сей воровской казак. Никитка ведь ведомый вор, воевода-боярин.

Прозоровский уже понял, о ком идет речь. Он молча рассматривал юного пленника.

– Разойдись, разойдись, не видали татей! – кричал у крыльца Приказной палаты дюжий стрелец, потрясая ратовицем.

В Приказной палате Тимошку охватил неудержимый задор. Он обозвал Прозоровского толстобрюхим невежей, указав ему, что прежде всего надо было спросить про батькино здравие. Себя самого Тимошка назвал послом от батьки к народу. Он знал, что под окнами его слушает толпа астраханцев, а в самой Приказной палате – подьячие и различный люд, пришедший сюда по своим делам.

Тимошка бесстрашно дерзил воеводе, стараясь, чтобы слава «разинского сынка» была достойна удалого, дерзкого с боярами «батьки».

– Велел тебе батька сказать, боярин, что всем войском ужо к тебе в гости будет и ты бы стречал почетно, пешим шел бы навстречу да шапку бы скинул, – громко сказал Тимошка.

– К кому тебя в Астрахань Стенька слал? Кого ты из тех людей повидать успел? – спрашивал дьяк.

– Батька слал меня ко всему народу. А к кому батька слал, я всех повидать поспел, – не дрогнув, ответил Тимошка.

– Что ты сказывал, вор, народу?

– Сказывал, что батька, мол, наскоре будет. Только в Царицын да в Черный Яр к воеводам в гости заглянет, а там и сюды – всех злодеев казнить...

– Каких злодеев? Кто батьке твоему злодей? – допрашивал дьяк.

Черные глаза Тимошки, казалось, еще больше почернели.

– А каких злодеев, размысли ты сам. Кто народу злодей, тот и батьке злодей. Мой батька с народом не рознит!..

Его смелые речи первым не вынес дьяк и стал гнать «лишних» людей из Приказной палаты.

– Чего вы развесили уши, дурье! Воровская брехня вам сладка?! Вот я вас!..

Но было поздно: на площади уже услыхали слова Тимошки.

Слух о том, что схватили «батькина сына», полетел, как на крыльях, по улицам и площадям. К крыльцу Приказной палаты бежали, как на пожар, десятки людей.

– Эй, воеводы! Не было б худа какого! Пустите домой атаманского сына! – закричали в толпе у крыльца.

– Отпусти, воевода, а то до греха доведешь!

– А то ведь и сами возьмем! – слышались выкрики.

Князь Михайла с двумя стрельцами, с кучкой приказных начали хватать людей из толпы и тащить в палату. Толпа побежала. Трое посадских были захвачены...

Стремительно пролетала короткая майская ночь над астраханским берегом Волги. Город, на фоне розовеющего востока и мерцающих часто зарниц, стоял над широким простором воды, как каменный утес. В рассветной мгле поднимались стройные очертания высоких башен над трехсаженными зубчатыми крепостными стенами, с которых во тьме, устремленные на четыре страны света, незримо глядели пять сотен больших и малых орудий. Это была твердыня на рубеже Российского государства, его опора на крайнем востоке, на границе монгольских соленых песчаных пустынь, возле самого моря, за которым лежали азиатские земли персов, туркменов и бухарцев, а за ними где-то в неведомой азиатской дали простиралась цветущая Индия. Но для Астрахани и ее обитателей Индия не была сказочной страной. Она представлялась скорее одним из ее очень дальных соседей. Индийские лавки и клети в большом астраханском караван-сарае были полны товаров. Темные лица индийцев в белых чалмах нередко встречались на улицах, на пристанях и торговой площади. В караван-сараях лежало немало добра и бухарских и кизилбашских купцов, чья речь постоянно вплеталась в многоязыкие возгласы астраханских торгов. Шведы, голландцы, англичане, армяне, турки и итальянцы наезжали сюда, в этот город, вели торговлю и наживались. Государство с них брало торговые пошлины, сборы, воеводы от них получали подарки, пушкари и стрельцы караулили их товары.

Против главных городских ворот в эту ночь длинной вереницей выстроились вдоль берега, скинув широкие сходни, сорок больших насадов – стругов с нашитыми из досок высокими боками, глядевших из мрака десятками черных глазниц, прорезанных по бортам для пищального боя. На носу у каждого судна был вделан в палубу стан для пушки.

С вечера через незапертые, против обычая, городские ворота к каравану потянулись телеги с ратным запасом: везли сухари, сушеную рыбу, мясо. Телеги подъезжали вплотную к воде. Их колеса вязли в рыхлом песке, и от этого груз казался тяжелее, чем был в самом деле... Стрельцы и рейтары, работавшие по погрузке, перекликались тут, у воды, с бранью размахивали руками. Помогали себе дружными криками, когда кладь была тяжела.

Работы велись без огней, словно те, кто трудился тут в эту ночь, погружая запасы в струги, опасались чужого глаза.

Изредка слышались окрик начальника, иноземная брань, удар...

В мутной, туманной дымке, всплывшей с воды, перед самым рассветом из городских ворот пошли вереницы стрельцов.

Князь Семен, приземистый, коренастый голова Иван Кошкин, щеголеватый усач с гладко выбритой бородой пан полковник Рожинский, шотландец, голубоглазый, с рыжими баками полковник Виндронг, в тяжелом железном доспехе под длинным зеленым плащом, стояли у городских ворот, пропуская войско мимо себя. Они здоровались со стрелецкими сотниками, с иноземными капитанами и поручиками.

В тумане утра казалось, что проходящему войску не будет конца. Стрелецкие сотни проходили в молчанье мимо начальных людей, но от воды, где шла их погрузка в струги, слышался гул голосов, споры, крики.

Князь Львов наблюдал прохождение стрелецких приказов и солдатских полков. Они двигались четко и стройно, в спокойном порядке. Мерное движение – ровный топот шагов, размеренное бряцание оружия – поддерживало их слитную силу, воинскую непоколебимость, послушность порядку и воле начальных людей. Все это внушало князю Семену уверенность в воинах, с которыми он шел на казацкие орды разинцев – разухабистых, храбрых и удалых, но не знающих воинского склада, который только один, по мнению князя Семена, и мог из толпы или скопища сделать войско.