Читать интересную книгу Момент - Дуглас Кеннеди

— Кажется, ты напугал беднягу, — сказал Фитцсимонс-Росс. — Как ты, должно быть, заметил…

— Он женат.

— Надо же, какие мы наблюдательные.

— Обручальное кольцо есть обручальное кольцо.

— Эти несчастные турецкие мальчишки… семья планирует им жизнь с момента появления на свет. Жена Мехмета приходится ему двоюродной сестрой, толстая такая деваха. Мехмет рассказывал, что ему начали нравиться мальчики лет с пятнадцати, но представь, если бы он признался в этом своему отцу. Тем более что он работает в семейной прачечной, которую старик держит на Хайнрих-Хайне-штрассе…

— Осмелюсь предположить, что ты не там познакомился с Мехметом?

— О, Томми-бой, ты демонстрируешь чудеса дедукции. Нет, я познакомился с Мехметом при куда более романтических обстоятельствах… в туалете на станции «Зоопарк». Это известное место съема для тех, кто ищет «ту любовь, что о себе молчит»[23].

— Так ты нашел своего Оскара Уайльда.

— Я — ирландский протестант-гомосексуалист. И да, я нашел своего Оскара Уайльда. Мы с Мехметом разбудили тебя сегодня утром?

— Угадал.

— И ты был в шоке?

— Не забывай, что я из Нью-Йорка.

— Ах да, мудрый американец — даже при том, что это звучит как оксюморон. Что ж, тебе придется привыкнуть к присутствию Мехмета, поскольку мы встречаемся три раза в неделю. Обычно по утрам. И уходит он ровно через полтора часа. В другое время он приходить не может, это вызовет подозрения у его всезнающей фашистско-исламской семьи. В любом случае, меня такой график устраивает. Мы с Мехметом получаем друг от друга все, что нам нужно, в рамках установленных границ. Так что никакого шума и волнений.

— Кстати, о шуме… нам необходимо поговорить о музыке…

— Какой еще музыке?

— О музыке, которая орала вчера ночью.

— Тебе не нравится мой вкус?

— Мне не нравится, когда меня будят в два часа ночи.

— Боюсь, что огорчу тебя. Самая плодотворная работа у меня с полуночи до четырех утра. А рисовать без громкой музыки я не могу. Так что…

— Когда мы обсуждали это, ты поклялся, что никакой музыки не будет, если я заселюсь.

Он потянулся за сигаретой и закурил.

— Я солгал, — наконец произнес он.

— Очевидно. Но все дело в том, что я не могу заснуть, когда орет музыка.

— В таком случае измени свои привычки. Работай по ночам, как я.

— Это не ответ.

— Ты ждешь от меня другого?

— Я хочу получить обратно мои семьсот марок.

— Они уже потрачены. У меня долги, знаешь ли. И теперь…

— Теперь ты должен выполнять свою часть сделки.

— Я ничего никому не должен, Томми-бой.

— Ошибаешься.

— Что, будешь судиться со мной, америкашка? Как это у вас там принято: «С вами свяжется мой адвокат…» и все такое…

Фразу про адвоката он произнес с мерзким американским акцентом, как это делают бритты, когда хотят унизить нас, колонистов. Я по-настоящему разозлился. Но у меня такая особенность — я никогда не выплескиваю злость наружу, а вместо этого затихаю и втайне начинаю строить козни.

— Мы договаривались, — произнес я голосом чуть громче шепота, — что никакой музыки не будет, когда я здесь.

Призываю тебя держать слово. — Затем развернулся и вышел из квартиры.

Выйдя из дома, я с трудом подавил в себе желание разбить ему окно. Фитцсимонс-Росс был прав: с моей стороны было наивно передавать такую сумму наркоману. Но думаю, подсознательно я знал, что нарываюсь на неприятности, выплачивая деньги вперед, но сделал это потому, что хотел посмотреть, чем все закончится. Теперь надо было придумать, как получить то, что мне нужно — тишину в ночное время, — при этом не мешая работе Фитцсимонс-Росса. В тот день, бродя по фешенебельным улицам Шарлоттенбурга, я наткнулся на магазин радиотехники, где купил пару приличных наушников и десятиметровый удлинитель к ним. Продавец осторожно покосился на меня, когда я попросил такой длинный провод.

— У меня большая комната.

Ближе к вечеру я заглянул в «Стамбул» и спросил у Омара, можно ли иногда пользоваться их телефоном и не согласится ли он принимать для меня сообщения (поскольку я чувствовал, что лучше избавить людей от общения с Фитцсимонс-Россом).

— Вы готовы заплатить небольшую сумму за эту услугу? — спросил он.

— Сколько?

— Столько же, сколько я беру с остальных пяти-шести своих клиентов, которым звонят на этот номер: пять марок в неделю. Обещаю, вы получите качественную услугу. И сможете делать до пяти местных звонков в день без дополнительной платы.

— Что ж, тогда договорились. Могу я сделать один из этих пяти звонков прямо сейчас?

Омар подвел меня к барной стойке и извлек откуда-то из глубин прилавка тяжелый черный телефон «Бейклайт». Я достал свой блокнот, куда записал имя и номер телефона Джерома Велманна, шефа берлинского бюро «Радио „Свобода“». Набрав номер, я попал на коммутатор, и меня переключили на секретаря мистера Велманна, которая оказалась очень серьезной дамой.

— Мистер Велманн знает, по какому вопросу вы звоните? — спросила она.

— Я звоню по рекомендации Хантли Кренли.

Тот факт, что я ответил на ее родном языке и к тому же назвал имя очень влиятельного человека из Вашингтона, казалось, привлек ее внимание.

— Любой может назвать имя герра Кренли. К нам постоянно обращаются люди в поисках работы, и все говорят одно и то же: что они встречались с кем-то из руководства в Вашингтоне, а на самом деле…

— Мистер Кренли сообщил мне, что он лично написал мистеру Велманну обо мне.

— Тогда мне придется просмотреть все телексы, которые герр Велманн получал в последнее время из головного офиса. Если выяснится, что вы говорите правду…

— Вы подозреваете меня в обмане?

— По причинам, которые, я уверена, вам известны, мы должны с особым вниманием подходить к рассмотрению кандидатур потенциальных сотрудников, в том числе и тех, кто просто желает назначить встречу с герром Велманном. Вы должны понимать, что, учитывая характер своей работы, мы вынуждены проявлять повышенную бдительность… тем более в этом городе.

— Все ясно, — сказал я, добавив, что сообщения на мое имя можно оставлять по следующему номеру… и зачитал шесть цифр, указанных на пластиковом диске телефонного аппарата.

— И что это за место, куда мы будем звонить… если вообще будем?

— Это кафе в Кройцберге, называется «Стамбул», — сказал я, тотчас осознав, что название и месторасположение заведения навевают мысли о шпионской явке.

— Почему вы принимаете сообщения именно там?

— Потому что я живу за углом… а дома у меня нет телефона.

— Если вы не получите никаких сообщений от нас в течение сорока восьми часов, это означает, что герр Велманн предпочел не встречаться с вами. Всего доброго.

Путь к мечте отрезан? Похоже, официоз был жизненным кредо этой дамы, смыслом ее существования. Я не сомневался в том, что она постарается перекрыть мне все возможности получить работу на «Свободе» — и, стало быть, лишит меня ценного источника информации для моей будущей книги. Разумеется, я мог исследовать и другие миры, находясь здесь, в Берлине. Но мне так хотелось поработать в рядах «рыцарей» «холодной войны», проникнуть в логово западной пропаганды…

— Нерадостные новости? — участливо произнес Омар, когда я вернул ему телефон.

— Вы дадите мне знать, если они перезвонят? — спросил я, протягивая свой первый взнос в размере пяти марок.

— Вы платите за услугу — вы получаете услугу.

И, мог бы я добавить, уговор есть уговор. По крайней мере, так я смотрел на мир… и на договоренность с Фитцсимонс-Россом. Поэтому, вернувшись в тот вечер домой и не застав соседа, я оставил наушники и десятиметровый удлинитель рядом с проигрывателем, приложив записку:

«Это тебе. Думаю, провод достаточно длинный, чтобы ты мог свободно перемещаться по мастерской. Продавец заверил меня в отменном качестве звука. Приятного прослушивания… Томас».

Я поднялся наверх и решил пораньше лечь спать, так что к одиннадцати уже был в постели.

Музыка загремела вскоре после полуночи. Только на этот раз это был не Барток, и не Джон Колтрейн, и не кто-нибудь из этой рафинированной когорты. Нет, сегодня это был самый зубодробительный хеви-метал — что-то вроде скрежета, имитирующего лобовое столкновение пяти автомобилей. Выбор был не случайным, я в этом не сомневался. Такфитцсимонс-Росс давал мне понять, что компромисс с наушниками отвергнут. Я встал с кровати, надел халат и спустился вниз. Фитцсимонс-Росс увлеченно работал, стоя спиной к стереосистеме. Поэтому он не увидел, как я подошел к проигрывателю и убрал звук. Внезапная тишина заставила его обернуться как раз в тот момент, когда я отсоединил провода и потащил аппарат к окну. Когда я распахнул окно, он завопил: