и просидела до поздней ночи у телефона, так и не дождавшись звонка. Телефон молчал. Значит, Майрбек передумал. Как же теперь жить?
Рита с тоской посмотрела на телефонный провод. Ниточка, связывающая её с Майрбеком, единственным человеком, которого она по-настоящему любит… Но что это?! Вилка вынута из гнезда, телефон отключён. Как могло такое случиться, она ведь утром лазила под стол, проверяла разъём, хорошо ли держится, ведь сегодня такой день! Майрбек позвонит и…
– Жень, ты в мою комнату не заходила, телефон не трогала? Тут выдернуто всё, – со слезами крикнула Рита.
– Так включи, если выдернуто. Я вам с утра полы помыла, пока ты в магазин бегала, провод шваброй зацепила, наверное… Ты чего ревёшь-то, Ритка? Аль обидел кто? Цельный день дома сидела, с чего реветь-то?..
Майрбек звонил ей весь день, и решил, что Рита специально не снимает трубку – гудки-то были, длинные! Рита так и не узнала свою судьбу, судьбу узнала другая. Горячий, вспыльчивый Майрбек не простил такого Рите, принял её молчание за отказ, понял всё неправильно. А как он должен был понять?! Договорились ведь…
А ей, Рите, нужен было только Майрбек, другой судьбы она не захотела. Спасибо Женьке, устроила жизнь. Рита орала: «Кто тебя просил полы мыть, что ты везде лезешь?», Женька, узнав в чём дело, хохотала: «Да позвонит ещё сто раз, нашла из-за кого плакать. Другого найдёшь».
Рита простила ей – и эти слова, и телефонный шнур, и несбывшиеся надежды. Женька ведь не нарочно. Дёрнул её чёрт мыть эти проклятые полы, Рита их позавчера мыла.
Рита простила Женьке всё. Потому что любила её. И теперь слушала и смотрела остановившимися глазами. За что она её так? Но тётке этого показалось мало, она по жизни не умела останавливаться:
– Отца-то до инсульта ты, небось, довела? Из-за тебя и умер, – с торжеством в голосе заключила Женька. И с удовлетворением наблюдала, как каменеет лицо племянницы.
А она-то любила тётку. Всё ей прощала. Только этих слов не простит. Рита обожала отца, он был для неё другом и товарищем, даже мама ревновала дочку к отцу, в шутку называя их «двумя сведёнными» за совместные шалости и проказы – «Вот же два сведённых, учудили опять!» – Рита с отцом покаянно молчали и хитро переглядывались. Смерть отца стала для Риты первым настоящим горем.
Неприятный разговор
В тот день у отца случился неприятный разговор с начальством, в чем-то там его обвиняли, упрекали, грозили исключить из партии… А вечером у отца поднялось давление и случился инсульт. С начальником они не ладили давно, отец собирался даже сменить работу. Не успел.
На похоронах папин начальник отводил глаза, сопел, кряхтел, вздыхал… Под конец не выдержал, заплакал: «Прости меня, Юрка! Как же теперь без тебя? Как же теперь, а?..» Все потрясённо молчали. Вера Сергеевна увела его в кухню и там отпаивала водкой. Потом уложила на диван, сняла с него ботинки и накрыла пледом, и он спал у них до утра. Уезжал сконфуженный и всё просил прощения за сказанные отцу в сердцах злые слова.
– Не мучайтесь вы так. От слов не умирают. Вы ни в чём не виноваты, – сказала ему Ритина мама. Пожалела, хотя не следовало жалеть. – «Бог ему судья» – сказала мама Рите, когда за начальником закрылась дверь.
В отличие от своей двоюродной сестры, Женька не жалела никого. И сейчас, выпив лишнего (что бывало очень редко, ей ведь совсем нельзя пить, у неё пиелонефрит), Женька не смогла удержаться и сказала то, о чём думала. Что у трезвого на уме, то у пьяного на языке…
– Женька, Женька, – сквозь слёзы говорила ей Рита. – Я тебя всю жизнь любила. Думала, ты меня тоже любишь. А ты притворялась только, и ненавидела. Зачем же ездишь к нам, если я такая? Да потому что тебе удобно. Ведь удобно, да? Бесплатная гостиница, да? И накормят, и напоят, и спать положат, и денег не возьмут.
Риту уже трясло. И зачем Женька заговорила об отце, ей и так – больно вспоминать, а Женька ещё добавила. «Это из-за тебя отец умер». Добила.
Оглушительно хлопнув дверью своей комнаты, Рита в слезах бросилась на кровать. Но не тут-то было. – Дверь приоткрылась и в неё всунулась лохматая Женькина голова: «Да я уеду! Нужна ты мне больно. Любит она меня! Нужна мне твоя любовь, я к своим ехала, а у вас только переночевать хотела…Нужны вы мне больно! В Бужанинове переночую, у своих. У соседки ключ возьму и переночую, – бормотала Женька, срывая с вешалки пальто.
– Куда ж ты по темноте, на ночь глядя… Осталась бы, Жень, – робко попросила Вера Сергеевна.
– Да пусть едет – к своим. Раз мы чужие! Ей бы рот запечатать… Синкерам устроила! – с ненавистью сказала Рита.
– Это по-каковски она говорит? – переспросила Женька у сестры.
– Это по-ингушски – гулянье, посиделки у парней и девушек, – объяснила Вера Сергеевна.
– Она-то откуда знает? А ты откуда знаешь? – задохнулась Женька.
– Да парень был у неё, чеченец или ингуш, я толком не знаю. Потом поругались, он на своей женился. А теперь вот развёлся, снова к Ритке ходит. Любит он её… Ну и научил по-ихнему говорить, она умеет, а я так, понимаю немного.
– Любит, говоришь? Тогда поеду. Не ровён час заявится. Не могла парня нормального найти, с чечмеком связалась.
– Дверь показать, или сама найдёшь? – Рита вышла в коридор, смотрела с ненавистью. Такого она от Женьки не ожидала. – Если не заткнешься и не уйдёшь, я ему позвоню и скажу, как ты его назвала. Приедет, и ты ему это повторишь, – зло сказала Рита, глядя в Женькины испуганные глаза.
– Мам, накапай мне валерьянки – попросила она, когда за Женькой захлопнулась дверь. И задохнулась от слёз…
Пустота внутри
Оглушенная свалившимся на Женьку несчастьем, Рита попросила врача: «Накапайте мне валерьянки, если можно. Я не думала, что всё так плохо. Скажите, это у неё не навсегда? Это лечится?»
Не отвечая на вопрос, врач протянула ей стакан: «Это пустырник. Выпейте, вам надо успокоиться».
Пустырник действовал: охватившее Риту отчаянье сменилось тоской, на смену которой пришла пустота, поселилась внутри неё – тяжелая, давящая, не оставляющая надежды. «Разве пустота бывает тяжёлой?» – думала Рита. О Женьке она больше не думала. Женька навсегда осталась там, за бетонным забором.
Глава 12. Чему быть, того не миновать
Вкус яблок
«Осторожно, двери закрываются!» – вагонные двери с громким