два. Ну решайтесь же, я уже сегодня обещаю вам незабываемый вечер у костра… зовите и Гарреля тоже. Это будут настоящие откровения из древних… сибирских книг.
— Я от корки до корки изучил «Канон врачебной науки», что нового вы можете мне сказать? — пожал широкими худыми плечами мужчина.
— Ибн Сина? Мы только что говорили, что каждый из них что-то дал науке… Авиценна был уверен, что существуют невидимые переносчики болезней, а погода влияет на самочувствие. Я могу углубиться в эти темы. Жак…?
— Мари…? — кривовато улыбался он, — эта школа в Сибири?
— И не только… там они во многих местах.
— А дю Белли? Что скажут ваши родственники?
— Меня отпустили в свободное плаванье. У меня нет их поддержки и зависимости от этой семьи тоже больше нет. Я могу строить свою жизнь самостоятельно. Хотя бы попытаться. Не месяц… это я слишком замахнулась — признаю. Два дня… день… один вечер! Жак…? По рукам? — протянула я ему руку открытым мужским жестом. И широко улыбнулась, потому что…
С души вдруг рухнул камень!
Она пела и танцевала там внутри, трепыхалось что-то такое от восторга — необъяснимое, требуя выхода на волю! Последний раз в детстве так радовалась.
Я вспомнила про пенициллин!!! У меня будет лекарство от заразы! Получится вырастить его — сама здесь лишнего дня не останусь. А у меня получится.
— На мою голову… — шутливо простонал Дешам.
— Где-то я это уже слышала, — радостно трясла я его ладонь, — велите принести мои вещи, а мне дайте кусок парусины… мыло. А где взять воды?
— На мою голову…
Уже поздним вечером, оттершись жесткой ветошью с мылом до воспаленной кожи… Накормленная и с обрезанными до середины спины волосами… В одном из темных старушечьих платьев Маритт, белом фартуке до пят и такой же косынке по брови, я сидела возле костра вместе с Дешамом и Гаррелем — Жаком и Саином.
Когда мы ворошили палкой угли, сухие сучья уютно потрескивали, рассыпая искры… ветер совсем стих и зажглись звезды… От костра несло жаром, а спину по-ночному уже холодило.
Для меня была приготовлена одна из кроватей в лазарете. Через ширму от меня будет спать Дешам. Насилия с его стороны я не боялась — была необъяснимо уверена, что вызывала в нем не тот интерес. И собиралась поддерживать в нем это ощущение, пряча в себе женщину и давая видеть только то, чем заинтересовала его сегодня — интересного и полезного собеседника.
Пока что он видел во мне это. Но только пока…
Следующее хирургическое вмешательство, которое потребуется, станет моим экзаменом. И я собиралась подготовиться к нему на все сто.
А пока мы говорили… Спорили и даже смеялись, злились и доказывали друг другу. Уставали от споров или с чем-то соглашались и затихали, зачарованные игрой переливающихся алым оттенков в угасающих углях… Помолчав, снова поднимали больные темы.
Гаррель тоже расслабился. В рубахе и жилете, без мундира, высокой шапки и парика, он казался старше… все-таки седой. Те две нашивки на его рукаве означали выслугу в полных двадцать лет, а сколько их еще сверху? Он смеялся вместе со мной, поддерживал в спорах меня, следил через костер за мной внимательными темными глазами. Не очарован — нет. Я просто понравилась. Вся, как есть — поведение, слова, улыбки… это чувствуешь — когда человек симпатизирует. Мне он тоже нравился. И упрямый Дешам.
Я уже знала, что уходить, прощаясь с ними, будет тяжело. Сейчас и здесь для меня появился первый якорь, цепь или канат… которым я добровольно притягивала себя к этой реальности — друзья. Насколько настоящие — посмотрим. Впереди еще экзамен по хирургии.
Или же они узнают… Сейчас еще не знали, это было понятно.
Или зададут правильный вопрос, не ответить прямо на который я не смогу. И отвечу.
А еще я когда-нибудь столкнусь нос к носу с офицером… и узнаю его по запаху духов. Что дальше — думать не хотелось… не сейчас.
Сейчас мне было хорошо и спокойно. Тело тяжелело, слипались глаза и тихо угасал костер, а вместе с ним и разговор о возбудителях инфекций.
Глава 8
Эйфория от вечера продолжалась недолго. Я прожила первый, самый крепкий сон и будто толкнуло что…
Чувство опасности и даже страха нахлынуло и захлестнуло с головой. Безо всяких мыслей, без понимания причины. Проснулась окончательно и замерла — вспомнила… Я даже утром так не помнила, а тут… запах еще этот — так ярко. Тут у них мужские и женские духи практически не отличались — тяжелый и приторный запах дамасской розы вместе с корицей и ладаном чуть не доконал меня в дилижансе. Как потом оказалось, надушилась не та сговорчивая дама, а мужчина напротив.
В каморке, где мною грязно попользовались, пахло кедром, а не просто хвоей… терпко и свежо — дубом и нежно — жимолостью. Хороший, хотя и сильный запах, и я бы тоже от таких духов не отказалась — раньше. Почему сознание сейчас раскладывало все это по полочкам, уточняя для себя ингредиенты парфюма? Сон и ощущения наложились тогда друг на друга… Сейчас же, кроме запаха, я, казалось, помнила еще и настроение… нет — общее ощущение от того, что насильник вложил в половой акт — злость, нетерпение, раздражение. Грубо, небрежно… Прибой во сне был сильным и упорным, Шония целовал жестко…
За тонкой «стеной» из парусины громко храпел Дешам — звучало музыкой… Наверное, не раз еще я проснусь вот так — в холодном поту, и с облегчением услышу его рулады. Слишком для меня то, что случилось… подсознание еще долго будет настороже.
Сон ушел и благостное вечернее настроение следом. Сейчас понималось — все очень сложно и просто не будет. И не могло быть. На том постоялом дворе я перевязывала раненых, прокладывая между окровавленной тряпкой и раной тампон, сделанный из лоскута своей нижней юбки. Целый ворох их — белоснежных, вываренных в щелоке, Алэйн утоптала в один из моих баулов. Но даже батист, не говоря о тканях попроще, не годился, как перевязочный материал. Рана должна дышать, повязка должна быть воздухопроницаемой… На ум приходила только кисея. А они были перевязаны плотными тряпками.
Дезинфицирующие растворы… Чего проще — открыть готовую упаковку и использовать. А из чего их составлять здесь? Если вдруг придется мыть рану, особенно полостную? Кипяченая вода — понятно… Слабый раствор соли — да, но это пытка! Болевой шок и так…!
Анестезия, пожалуй, самый важный пункт. Смогу я оперировать орущего мужика, на груди