Упомянутый выше архимандрит Симон был дивный муж, старейший из архимандритов области Смоленской, известный своими добродетелями и строгой жизнию. Слушая рассказы о подвигах Преподобного Сергия, он возгорелся ревностью по Боге, оставил свое настоятельство в Смоленске, оставил почет и уважение, коими пользовался там, оставил, наконец, родную сторону, расстался с друзьями и всеми близкими и с посохом простого странника пришел в пустыню Радонежскую. С глубоким смирением просил он Преподобного Сергия принять его в число своих послушников, и Преподобный с любовью и радостью принял смиренного архимандрита. Много лет провел усердный Симон в послушании у святого игумена; на его пожертвование был построен более просторный, но только деревянный, как первый, храм Живоначальной Троицы; украшенный всеми добродетелями подвижника пустыни, в глубокой старости преставился он к Богу, и Преподобный игумен с великой честью проводил его в могилу.
Святой игумен печет просфоры для братии
Мало-помалу расширялась обитель Сергиева и принимала вид вполне благоустроенного монастыря. Там, где прежде была непроходимая чаща, где некогда бродили страшные медведи и никогда не ступала нога человеческая, – там теперь расцвела пустынная обитель; ее келии, сначала разбросанные без порядка по дремучему лесу, мало-помалу были поставлены четвероугольником вокруг церкви, которая, таким образом, стояла среди монастыря в своей скромной пустынной красоте и была видима из всех келий. И в этой церкви, и в этих убогих на вид келиях не умолкало славословие Господу, и в тишине пустынной смиренные иноки неустанно трудились под опытным руководством своего святого игумена Сергия над очищением своего сердца от страстей, стараясь вовсе позабыть о том, что там, за пределами их заветной пустыни, есть другой мир, который шумит и волнуется, как море непостоянное, погружая людей в мутные волны житейской суеты… «Есть, – замечает преподобный списатель Жития Сергиева, – есть в древних книгах отеческих такое сказание: сошлись однажды святые отцы и повели между собой беседу о последних временах. В пророческом духе говорили они, что в последние времена люди будут слабы и не будет среди них таких великих подвижников, каковы были первые Отцы-пустынножители. Но вот Бог укрепил Преподобного Сергия и в последнем роде и явил в нем как бы одного из древних Отцев. Он водворился в глуши лесной, не страшась привидений диавольских, и за то Бог оградил обитель его полками ангельскими. Многие приходили к нему, чтобы спасать души свои под его мирным кровом, и никому он не отказывал – ни старому, ни юному, ни богатому, ни убогому; всех принимал он с радостию и с любовию, по слову Евангельскому: Грядущаго ко Мне не изжену вон (Ин 6:37), только не скоро постригал. Прикажет, бывало, одеть пришельца в длинную свитку из грубого черного сукна и велит ему проходить какое-нибудь послушание вместе с прочими братиями, пока тот не навыкнет всему уставу монастырскому; потом облечет его в одежду монашескую», или, как ныне говорят, в рясофор, «и только после тщательного испытания пострижет уже в мантию и даст ему клобук. А когда видел, бывало, что который-либо инок стал опытен в духовном подвиге, такового удостоивал и святой схимы».
Преподобный Сергий мелет в жерновах
Одним из правил порядка, установленного Преподобным Сергием в своей обители, требовалось, чтобы после повечерия братия не ходили из келии в келию и не беседовали друг с другом, кроме крайней нужды, когда, например, нужно было побывать зачем-нибудь у самого игумена; каждый в своей келии должен был заниматься молитвой и рукоделием. Преподобный сам строго наблюдал за исполнением этого правила. Бывало, в глубокий вечер, особенно в долгие осенние и зимние ночи, заботливый игумен, совершив свою келейную молитву, тихо обходит все келии и через малые волоковые оконца замечает, кто чем занимается. Если инок стоит на молитве, или занят своим рукоделием, пишет, читает святую книгу, или же погружен в размышление о грехах своих, – святой игумен радуется, благодарит за него Бога и молится, чтоб Господь подкрепил труженика в подвиге спасения. А если слышит он беседу непозволенную, то ударяет в дверь или в окно и удаляется. Наутро же призывает к себе празднословивших, кротко вступает с ними в разговор об обязанностях монашеских и, не обличая прямо, говоря будто о других, склоняет их к смиренному признанию в прегрешении; кроткий и послушливый инок тут же, бывало, сознается и со смирением просит и получает от своего аввы прощение, но случалось и то, что неразумный инок уклоняется от признания; тогда авва с кротостью и любовью обличает его, по слову псалмопевца: «Накажет мя праведник милостию и обличит мя» (Пс 140:5); если же и тут инок упорствует, Преподобный налагает на него какую-нибудь епитимию. Так любящий отец подавал руку помощи немощным чадам своим, так умел он совмещать кротость со строгостию, не послабляя нерадению и не подавая повода к унынию!
Нельзя без умиления читать страницы древнего жития, повествующие о том, как Сергий воспитывал своих иноков, с какой любовью, с каким терпением и знанием человеческого сердца он следил за теми, которые вверили себя его мудрому руководительству. Можно сказать, что он глаз не спускал с каждого новичка, возводя его со степени на степень иноческого искуса, постепенно приучая его к самоотверженному труду, к строгому порядку в занятиях, помыслах, чувствах и подвигах. Богомудрый наставник терпеливо трудился над каждым отдельным братом, над отдельными особенностями каждого брата, приспособляя их к целям всего братства. По последующей самостоятельной деятельности учеников Преподобного Сергия видно, что под его воспитательным руководством ученики не обезличивались; напротив, каждый, постепенно очищая свое сердце от страстей, в то же время служил Богу теми свойствами своей души, какими его Бог наделил. Наблюдение и любовь к людям, собственный духовный опыт, а наипаче благодать Божия, обитавшая в его чистом сердце и преисполнявшая его тихою духовною радостью о Господе, дали ему умение и способность тихо и кротко настраивать душу человека и извлекать из нее, как из хорошего инструмента, лучшие ее чувства, умиляя сердце речами благоуветливыми. «Слышахом, – писал о Преподобном Сергии другой преподобный, живший спустя только сто лет после него, Иосиф Волоколамский, – слышахом о блаженном Сергии и о прочих святых от неложных свидетелей, иже бяху в лета их, яко толику бодрость и тщание имеяху о пастве, яко нимало небрежение или преслушание презрети. Бяху бо милостиви, егда подобаше, и напрасни (строги), егда потреба бываше, и обличающе, и понуждающе ко благому согрешающия; непослушающия же не оставляху своим волям последовати, но всячески возбраняху, и от Церкви отлучаху». Таковы были порядки в пустыне Радонежской в первое время игуменства Сергиева. Число братства постепенно возрастало. «Добродетель, – говорит блаженный Епифаний, – так же творит явным стяжавшего ее, как зажженная свеча – носящего оную. И как оленей привлекают к себе источники вод, так и жаждущих спасения влекли к себе благодатные дарования души Сергиевой».
Глава Х
Пустынная нищета
Радуйся, оставльший имения и возлюбивый нищету Христову…
Акаф.1. Ик. 8
Радуйся, ленивых подвигнувый твоими христоподражательными нравы…
Акаф. I. Ик. 12
Радуйся, чудесных вод умолением наполнивый обители твоея ограду, Радуйся, брашны неведомо принесенными алчной братии сотворивый отраду…
Акаф. 2. Ик. 12
Строгие правила пустыни Сергиевой. Богослужение с лучиной. Книги на бересте. Игумен-древодел. Дорогие куски гнилого хлеба, снедаемого в поте лица. Ропот братии. Отеческое увещание. Упование непосрамляющее. Безвестные благотворители. Чудотворный источник. Золото и мишура. Благоговейные думы святителя Филарета(1354–1372)Апостол Павел, по его собственным словам, день и ночь работал своими руками, чтоб не жить на чужой счет и не быть никому в тягость, хотя, как благовестник спасения, и имел на то полное право (1 Сол 2:7–9). Такого же правила строго держались и святые подвижники Христовы; то же узаконил в своей обители и Преподобный отец наш Сергий. Он строго запрещал братии выходить из монастыря для собирания по селам и деревням подаяния от мирян на обитель; каждый инок должен был доставать сам для себя пропитание трудами рук своих, а в случае недостатка просить и с терпением ожидать милости от Бога. Так учил он и словом, и собственным примером. Понятно, что это было нелегкое правило даже и для такого монастыря, который находился недалеко от мирских селений и чаще посещался богомольцами, а обитель Преподобного Сергия в то время была в полном смысле слова пустыней. «На далекое расстояние, – рассказывает блаженный Епифаний, – ее окружали густые, непроходимые леса, изобиловавшие всякими дикими животными – от робкого зайца до кровожадного волка и страшного медведя». Даже полсотни лет спустя после того времени, о коем мы говорим, во время игуменства преподобного Никона, когда вокруг обители уже было немало мирских поселений, по лесным рекам в окрестностях лавры ловили бобров; что же было раньше, когда тут не было поблизости даже отдельных дворов и к обители едва можно было пробраться по узкой и прерывающейся тропинке? В такой глуши кто стал бы посещать пустынников и приносить им что-нибудь из жизненных припасов? С другой стороны, в обители не было тогда учреждено правильного общежития – пустынники имели общение друг с другом только в молитвенных собраниях церковных, остальное время дня и ночи каждый трудился для себя, в своей уединенной келии: ни общей трапезы, да и общих послушаний еще не было. Неудивительно посему, что богатая благочестием пустыня Сергиева часто нуждалась в самом необходимом. Чего ни хватись – всего нет, как выражается блаженный списатель Жития Сергиева; нередко случалось, что ни у кого из братий не было ни куска хлеба, ни горсти муки, даже недоставало соли, о масле же и других приправах нечего было и говорить. И много приходилось пустынникам терпеть нужды при таких суровых порядках пустынного жития, но Сергий веровал Богу верой твердой, испытанной скорбями, и Бог исполнял по вере его; он уповал, и упование никогда не посрамляло его!