Читать интересную книгу Левый берег Стикса - Ян Валетов

Забылись неудачные первые встречи. Она, нет, они оба стали другими, приспособились друг к другу, отказавшись от амбиций и манерностей. Они сняли маски, и все оказалось гораздо проще и лучше, чем предполагалось.

Вначале, он думал, что это просто влечение. Его просто тянуло к этой маленькой ломаке, тянуло впиться в нее, зажать ей рот поцелуем, почувствовать ее дрожь, взять ее грубо и властно, как победитель на улицах покоренного города берет вражескую жену — как законную добычу.

Наверное, это как-то отразилось на его лице, в тот, первый вечер. Костя видел испуг, на мгновение появившийся в ее глазах, и загнал эту мысль в самый дальний угол своего сознания. Внезапная ярость Дианы рассмешила и удивила его — видимых причин для вспышки он не давал, а ее уход, почему-то, очень огорчил, и он решил встретиться с ней еще раз. Просто, чтобы разобраться, чем она привлекла его в первый момент.

То же волнение он почувствовал и во второй раз. И в третий. Это было вне его понимания — ведь он так он гордился своей способностью владеть эмоциями. Но это было прекрасно, потому, что он никогда до того не чувствовал ничего подобного.

Да, она не глупа, образованна, хороша собой, не испорчена окружением. Наивна, как ребенок во многих вопросах, избалована и совершенно не приспособлена к жизни, но какое это все имеет значение, если она — это она? Его привлекало не внешнее, а что-то другое, что было невидимо под оболочкой, и он боялся нарушить возникший между ними хрупкий мостик, избегал близости тел и вел себя, как престарелая девственница, оказавшаяся в одной казарме со спящими солдатами.

Факт остается фактом — он хотел ее и боялся, что потеряет это восхитительное чувство тревоги и нежности, испытываемое им, и то, тщательно скрываемое, жгучее желание обладать. Страх перед потерей одолевал основной инстинкт мужчины.

Он понял, что может быть нерешительным, а это было очень серьезно — по сию пору он и не догадывался о таком своем качестве. Но долго подобное положение вещей сохраняться не могло. Они не были друзьями будучи ими, они вели себя, как любовники — хотя ими не были. И, значит, все уже решено за них. Кем? Этого Костя не знал. Богом? Судьбой? Решал, в данном случае, не он. Но он был согласен с этим решением.

Он ждал ее недалеко от школы, где она проходила практику. Улицы были покрыты грязным снегом, который громоздился сугробами по краям тротуаров. На проезжей части, автомобили превратили его в коричневую, густую жижу и вечерний морозец прихватывал ее сверху блестящей ледяной корочкой. Было ветрено. Прохожие кутались в воротники, прикрывали шарфами покрасневшие носы, и, невольно, ускоряли шаг, спеша попасть домой.

Свет фонарей казался мутным, болезненно желтым. По бульвару проносились переполненные трамваи, оставляя за собой хвосты белой снежной пыли.

— А вот и я? Ты замерз или еще не успел? Привет!

Она походила на школьницу, со своим портфелем-папкой, пуховым платком на волосах, и снежинками — на челке и ресницах.

— Еще не успел. Я жду только пять минут. Привет, Ди! Как успехи?

Они перешли через дорогу, и вышли на бульвар.

— Какие успехи? По-моему, для учительской работы я не гожусь. Во-первых, они меня, как учителя, не воспринимают…

— Я их понимаю.

— Перестань говорить пошлости.

— Это не пошлости, а чистая правда. Ну, кто может тебя воспринимать, как учителя? Тебе на вид не больше шестнадцати…

— Сколько, сколько?

— Вру. Лет четырнадцать…

— Ах ты старый, лживый негодяй.

— Согласен. Старый. Но правдивый. Я бы и сам только и делал бы, что пялился на твои ноги во время урока.

— Ты что, пялился на ноги учительниц?

— Никогда. Только на ноги практиканток. Лет с двенадцати, если точно помню… А твоим архаровцам — пятнадцать. Могу представить себе, о чем они думают.

— Значит, сам об этом думал?

— Хм. Теперь я понимаю, что им надо было носить юбки подлиннее, тогда у меня было бы меньше пробелов в образовании. Впрочем, если рассматривать это, как педагогический прием для удержания внимания аудитории…

Они оба рассмеялись.

— Нет, правда, Костя, я так не могу. Они на меня смотрят во все глаза, ничего не соображают и совершенно ничего не знают. Девятый, десятый класс не могут сказать, как их зовут по-английски, двух слов не свяжут. А спортсмены из спецкласса? Жуть! Длинные, как дядя Степа. Я одному говорю:

— Встаньте, пожалуйста, когда я называю вашу фамилию.

А он мне басом:

— Диана Сергеевна, может лучше не надо.

— Надо, — говорю, — так принято.

Ну, он и встал. У меня чуть шея не сломалась.

— Лучше — сядьте.

Класс смеется — я ему по пуп. А он опять басом:

— Я же говорил — не надо.

И никто — ни слова по-английски.

— Не удивляюсь. Им это ни к чему.

— Когда сообразят, что им это нужно, будет поздно.

— Я думаю, что если и сообразят, то немногие. Так что, не переживай, Ди. Я тоже в школе особо языком не интересовался, а потом сам корячился и выучил, как видишь.

— То-то у тебя произношение, как у безграмотного индуса.

— Протест.

— Не принимается. Ты говоришь, как варвар.

— Я рад, что, вообще, говорю. Кстати, мисс, хочу вам напомнить, что я простой парень из маленького провинциального городка и обязан изъясняться на ломаном украинском, ломаном русском и на совершенном русском матерном. Остальное — сверх программы.

— Ладно. Не задирай нос. Я и так знаю, что ты отдаленный потомок Ломоносова.

Они дошли до площади. Ветер усиливался. Она тесно прижалась к нему, крепко ухватившись за локоть.

— Костя, я замерзаю.

— Ты женщина южная, нежная…

— Знаю. Поэтому южная женщина сейчас упадет замертво.

— Не успеет. Сейчас что-нибудь придумаем. Так, сворачиваем влево и быстренько-быстренько… Мадам, я приглашаю вас к себе. Партия и комсомол выделили мне двухкомнатную квартиру еще год назад, за особые заслуги, разумеется…

— Ты приглашаешь меня в гости? Вот уж не думала, что дождусь…

— Так ты, оказывается, ждала? Кстати, у тебя я тоже в гостях ни разу не был, так что квиты. Зато мы были во всех кафе в городе.

— Неужели во всех? — рассмеялась она.

— Ну, почти. Может быть, на окраинах осталась парочка, куда нас не заносило…

— Значит, если бы эти кафешки были не на окраине, ты бы меня и не пригласил…

— Мадам!? — возмутился Краснов.

— Пока еще — мадемуазель.

— Не купить ли нам бутылочку шампанского?..

— Скажу честно, хоть может даме это не к лицу, но я окоченела, как лесоруб, и хочу кофе с коньяком. Или просто коньяк, а потом горячий кофе. Нет, можно так, сначала горячий кофе, потом коньяк с лимоном, потом опять кофе…

— Но с коньяком, потом коньяк без кофе, — продолжал он со смехом, — полчасика по такой программе и ты точно будешь, как лесоруб, только, как пьяный лесоруб.

— Это лучше, — сказала Диана, прикрывая нос варежкой, — господи, я чувствую себя, как кусок мяса в испарителе. Ну, скоро мы придем?

Они вышли на Набережную, и ветер дунул с новой силой. Невольно, они перешли на бег, и влетели в подъезд Костиного дома, как пуля.

— Вызывай быстрее лифт, — попросила Диана, — шампанского он хотел. — Ты, Краснов, морозоустойчивый. Тебя на БАМ надо отправить.

— Лучше не надо. — Он распахнул перед ней дверь старого лифта, стены которого были исцарапаны и покрыты такой росписью, что аборигены пустыни Наска при взгляде на них покраснели бы от стыда.

— На надписи не смотреть, — предупредил он.

Для того чтобы не смотреть, надо было закрыть глаза. Но лучше было бы и не дышать. Судя по запаху, в этом лифте справили нужду все собаки, кошки и дети, обитавшие в ближайших двух кварталах.

— Пардон, мадемуазель. — Сказал Костя. — Придется потерпеть. Пешком тоже проблематично — восьмой этаж. И на лестнице тоже можно вступить в подарок.

— М-да. — сказала Диана, прикрывая нос, — Сильное первое впечатление. Ты знаешь, мне начинает нравиться идея с кафе на окраине.

Лифт лязгнул и остановился.

Костя занимал маленькую двухкомнатную квартиру, с крошечной кухней и неожиданно большой прихожей. Достоинств в ней было больше, чем недостатков, во всяком случае, для Краснова, впервые в жизни получившего собственный угол. После десятка лет жизни в общежитиях — это было просто раем. Квартира попала в фонды горкома после того, как ее покинула тихая еврейская семья, выехавшая на постоянное место жительства в США. Были они, наверное, из числа бедных эмигрантов, а может, сидели «в отказе» пару лет. Некогда опрятная, чистая квартира была запущена. Чувствовалось, что у отъезжавших просто до всего не доходили руки.

Получив ордер, Краснов содрал со стен обои, размыл потолки (оставил в целости только кафель в туалете, в ванной и еще на одной стене в кухне), приволок циклевочную машину и добела отчистил паркет. Через неделю — квартиру было не узнать. Но вопрос с мебелью оставался открытым. Особых сбережений у Кости не было. Он ежемесячно отправлял тридцать пять рублей матери, а на его зарплату особо шиковать было невозможно. Рассчитав, что его финансов на обстановку не хватает, Краснов решил действовать поэтапно. За семьсот шестьдесят четыре рубля, в рассрочку и по знакомству, была куплена чешская гостиная. За шестнадцать с мелочью миниатюрный, как японка, кухонный столик и четыре табуретки. За девять рублей в комиссионке найден вполне приличный кухонный шкафчик для посуды. Пустые кастрюли Костя держал в духовке, так как печь не умел.