Егор Саныча, их участкового врача, наверняка, были ответы насчёт карантина. Должны были быть. Вот только где он?
— Ладно, Вань, — мать погладила отца по руке. — Потом ещё сбегаете поищите его. Должен появиться, и тогда…
Что «и тогда» мать договорить не успела: опять включилась система оповещения, и спокойный, чуть металлический женский голос произнёс:
— Внимание! Уважаемые жители шестьдесят пятого уровня, прослушайте важное сообщение!
Кир замер. Системой оповещения на этажах власти пользовались регулярно — это было удобно, действенно, и к такому способу сообщения новостей и распоряжений все давно привыкли. Но сегодня, видимо, сказалась общая тревожность, туманная неизвестность, которой был окутан весь этаж, и люди высыпали из своих отсеков, хотя в этом и не было никакой необходимости — голос из матюгальника, как называл систему отец, одинаково хорошо был слышен и в коридорах, и в квартирах.
Кирилл вертел головой, натыкался на взгляды соседей — пугливые, недоумевающие или заинтересованные. Мать крепко вцепилась в Кира, словно, ему было пять лет, и он мог легко потеряться в этой толпе. В другой раз Кир возмутился, вырвался бы, но сейчас он просто стоял, положив свою руку на материнскую и осторожно и бессознательно сжимал её сухую ладонь, чувствуя пальцами прохладную, шершавую, уже начавшую стареть кожу.
— Сейчас вам будет зачитан список фамилий в алфавитном порядке с указанием номера жилого отсека и выполняемых обязанностей. Те, чьи фамилии будут названы, должны подойти к восточному грузовому лифту в указанное время. При себе иметь смену белья и гигиенические принадлежности. Время будет названо отдельно. Уважаемые жители Башни, просьба сохранять спокойствие. Нарушители будут привлечены к административной ответственности. Список зачитывается три раза. Внимание! Внимание!
Кир вдруг отчаянно захотел, чтобы их фамилии не оказалось в этом чёртовом списке. Хоть бы их там не было. Хоть бы не было. Хоть бы…
* * *
К восточному грузовому лифту они подошли с последней группой: Шороховы оказались в самом конце алфавитного списка. Невысокий кряжистый охранник раздавал каждому какие-то пакеты.
— Это что? — отец Кира показал головой на пакет.
— Сухпай. Следующий!
— Погоди! Для чего это? Куда нас повезут?
Наверно, первый раз в жизни Кирилл услышал, как голос отца дрогнул.
— Всё там, папаша, скажут. Всё скажут. Не волнуйтесь.
— Выходим, не торопясь, никого не задерживаем. Не толкаемся, — скомандовал один их охранников, когда двери лифта наконец-то открылись. Охранников по традиции было двое — эта братия в Башне всегда ходила парами.
Люди начали выходить, и, хотя был приказ не торопиться, они всё равно отчего-то спешили, неловко суетились, озираясь по сторонам и прижимая к груди выданные пакеты и свои вещи — те, которые было велено взять с собой. Кир двигался в этой живой, колыхающейся в разные стороны толпе, пытаясь приноровить шаг к всеобщему движению, но то и дело спотыкался. И ему уже почти удалось поймать этот неровный стихийный ритм, стать его частью, как вдруг невысокая женщина, с тонкими, чуть вьющимися волосами мышиного цвета и невыразительным блёклым лицом, резко остановилась, сбивая общий, уже почти отлаженный ход, и тоненько закричала:
— Это что же за произвол-то! Власть нас за людей не считает! Это…
Она вдруг странно ойкнула и стала медленно оседать на пол прямо перед Киром. Он не сразу понял, в чём дело, и только увидев, как один из охранников, тот, что стоял ближе, лениво убирает за пояс электрошокер, замер от внезапно осенившей его догадки.
— Давай-ка, парень, оттащи её в сторону, — приказал охранник Киру.
— А…
— Через пару минут очнётся. Будет как огурчик, — охранник хохотнул и отвернулся.
Кирилл нагнулся, попытался приподнять женщину — она показалась ему тяжёлой, несмотря на маленький рост и бросающуюся в глаза худобу. Неожиданно почувствовал, как кто-то помогает ему, поднял голову. Это был отец.
Вдвоём они оттащили женщину к стене, уложили прямо на пол. Отец подложил ей под голову сверток — её свёрток, он выпал у женщины из рук, когда она упала. Мать, которая всё это время не отходила от них ни на шаг, принялась легонько похлопывать женщину по щекам, пытаясь привести в чувство.
— Да брось, Любаш, сама очнётся, — за напускной суровостью и безразличием в голосе отца слышалась и жалость к этой женщине, и горькая нежность к своей собственной жене, растерянной и подавленной всем происходящим.
— За что они с ней так? Она же ребёнка недавно потеряла, мало ей горя от этих, — шептала мать.
— Это жизнь, Люба, не начинай…
Женщина пришла в себя действительно через несколько минут, как и говорил охранник. К тому времени лифт уже уехал, а те, кого привезли вместе с ними, успели разойтись — вернее направились в центр этажа, где горел свет и откуда доносились голоса.
Этаж, пустой и гулкий, был совсем не похож на их жилой уровень. Коридоры здесь были намного шире, чем у них, и за счёт этого, а также за счёт полностью застеклённых помещений, которые занимали большую часть этажа, этот уровень просматривался почти насквозь. Кир заметил, что вход на лестницы по обе стороны лифта был перекрыт — намертво заделан плотными пластмассовыми щитами, а прямо за шахтой лифта, где на обычных этажах начинались жилые отсеки, опять шли ряды таких же помещений, как и те, что располагались по центру. Темнота и полумрак, глядящие из пустых стеклянных глазниц, пугали и вгоняли в дрожь. Кир знал, что где-то там, в конце длинных, звенящих пустотой коридоров были окна наружной стены Башни, но света от этих окон было немного. Впрочем, как и везде внизу.
— Пап, а здесь что? — тихо спросил он отца.
— Это школа, — отец оглянулся, посмотрел долгим взглядом в тёмную глубину, лениво и равнодушно дышащую у них за спиной.
— Школа? В смысле?
— До Закона не было никакого интерната, это его уж после организовали. А раньше были просто школы. По одной на несколько десятков этажей. В этой я учился. И мама твоя. Странно, я уж думал, отсюда всё растащили, а оно вон как… Ну, раз власти здесь не убирают ничего, видимо, надеются однажды всё вернуть, как было.
Сзади тихонько всхлипнула очнувшаяся женщина. Кир с отцом обернулись: она уже стояла на ногах, слегка покачиваясь, и, казалось, она вот-вот упадёт, если бы не мать. Мать Кира поддерживала женщину одной рукой, а другой ласково поглаживала ту по плечу.
— Ну же, Марина, — приговаривала она. — Уж соберись, соберись, пожалуйста. Нечего расклеиваться.
— Давайте-ка, обопритесь об меня, — отец подошёл к женщине. — И пойдём потихоньку. А ты, — он кивнул Киру. — Вещи все возьми. И наши, и Маринины. Чего застыл