Читать интересную книгу Золотая орда (СИ) - Дрим Мила

Их глаза заскользили по моему побледневшему лицу, затем посмотрели на Тимура.

– А мы вас ждали, – с ухмылкой, протянул один из милиционеров, видимо, главный среди них.

Тимур молчал, сверля взглядом стоявших напротив мужчин. Я краем глаза посмотрела на его лицо и удивилась – откуда у него такое ледяное спокойствие? Но мне это безумно нравилось.

– Ваши документы? – продолжил милиционер, оскабливаясь, предвкушая, что вот-вот поймает добычу. Но он и не знал, что хищник здесь лишь один.

– Забыл дома, – протянул Тимур, не сводя глаз с милиционера.

Лицо того тут же исказилось от недовольства, а Тимур добавил:

– Для начала вы должны представиться.

Милиционер нервно передернул плечами, затем, окинув Тимура высокомерным взглядом, потряс корочкой у своего лица, говоря:

– Старший лейтенант Синицын, участковый центрального района.

– Секунду, старлей, – холодно улыбаясь, произнес Тимур и потянулся рукой в левый карман, отчего милиционеры тут же напряглись, но он, усмехнувшись, сообщил:

– Всего лишь телефон, – его губы растянулись шире, отчего улыбка стала похожа на оскал, – а не ствол.

Тимур поднес телефон к уху и начал разговор, продолжая смотреть на милиционеров.

– Данияр Ренатьевич, приветствую, это Тимур. Да, сегодня приехал. Взаимно, как – нибудь, Данияр Ренатьевич. Да, у меня к вам небольшая просьба, поговорите со своими бойцами. Новенькие, наверное, не в курсе.

Тимур протянул навороченный телефон старшему лейтенанту.

– С вами хочет поговорить полковник – пояснил Тимур.

Участковый с недоверием, будто это была граната, поднес мобильник к уху.

– Старший лейтенант Синицын, – довольно борзо начал милиицоинер, но тут начались разительные перемены – его лицо нахмурилось, потом покраснело-побледнело, а в глазах проскользнуло понимание. Наконец, Синицын вернул телефон Тимуру. Тот поднес его к уху.

– Да, Данияр Ренатьевич, ну, раз так зовете, на днях с удовольствием заеду к вам. Веники-то брать, или у вас свои есть? Якши, позвоню, – произнес Тимур.

Синицын что-то приглушенно сказал своим сотрудникам и те, на миг, потупили взоры.

– Приносим извинения, – произнес старлей, Тимур, сощуренным взглядом посмотрел на Антона, и сказал с убийственной холодностью в голосе:

– Надеюсь, вы знаете, что делать с человеком, который приставал к моей девушке.

Мое сердце ухнуло от этого заявления. Моей девушке.

Синицын качнул головой и махнул рукой в сторону Антона, говоря:

– А этого – в обезьянник на 10 суток.

– Что делается? Что делается-то, люди добрые? Меня, неповинного, за решетку! – заистеричничал Антон.

Тимур разжал мою руку, бросая мне:

– Секунду.

Он, невзирая на милиционеров, подошел к Антону, который, словно затравленная собака, весь сжался, испуганно глядя на приближающегося Тимура. Поросячьи глазки Антона бегали туда-сюда, в тщетной надежде, что милиционеры защитят его. Тимур цинично улыбнулся и что-то приглушено сказал Антону, отчего тот побелел.

Я смотрела на происходящее, испытывая двоякое чувство – я не любила, когда унижают слабых, но Антон ведь не был слабым, и был достоин этого. Может быть, капля жалости у меня и была к нему, хотя я не была уверена в этом. В голове стучало лишь одно: «так ему и надо».

Антона, присмиревшего и какого-то обреченного, погрузили в уазик, а я с Тимуром направилась домой. Соседки расступились перед нами, подобно волнам моря перед Моисеем и его народом. Я держала голову прямо, почти гордо, чтобы ни одна из сплетниц не смела почувствовать, что творится в моей душе.

Лишь только за нами захлопнулась подъездная дверь, я шумно выдохнула и опустила плечи. Тимур полуобернулся, испытывающее глядя на меня. Я послала ему вымученную улыбку, и он покровительственно обнял меня за поникшие плечи. Мы поднялись на второй этаж, и с моего, третьего этажа, послышался обеспокоенный мамин голос:

– Камила! Дочка!

– Сейчас! – сдавленно отозвалась я.

Мое сердце болезненно сжалось – яркое осознание, что моя мама, с окна нашей кухни видела все это представление, напугало меня. А вдруг, она поверила сплетням? А что, если ее сердце, и так израненное, не выдержит всего этого? Боже мой, что она скажет, увидев, с кем я пришла? Осудит, возненавидит, поставит перед выбором?

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Вот такие невеселые мысли безумным роем неслись в моей потяжелевшей голове. Каждая ступенька – новая мысль и новый страх. Тимур сжал мои плечи еще сильнее, и когда мы еще были на лестничном пролете, пронзительным взглядом, сканирующем мою душу, заглянул в мои глаза. Он улыбнулся мне уголками губ – совсем чуть-чуть, но его улыбка сумела отогнать большинство моих страхов. Как Тимур это делал? Я не знала, но была благодарна ему за это.

Наконец, мы поднялись на мой этаж. Мама, стоя у распахнутой двери, обеспокоенным взором встречала нас. Ее лицо не выглядело заплаканным, однако мне было достаточно увидеть ее глаза, чтобы понять, как сильно она переживает.

Я мягко улыбнулась ей, а потом перевела теплый взгляд на Тимура. Мне не нужно было ничего сейчас говорить маме – на моем лице и так было написано, что я по уши влюблена в Тимура. Но моя мама, наученная горьким опытом и имея хорошую жизненную закалку, не стесняясь, посмотрела прямо на Тимура, включая строгий, учительский взгляд. Ох, как часто мне становилось не по себе от него, а про маминых учеников я вообще молчу. Но, кажется, ее неповторимый взор был бесполезен для Тимура. Он вежливо, но точно не заискивающее, улыбнулся моей матери.

– Ты кто? – не выдержала мама, нахмурив свои тонкие брови.

– Апа (татар. – тетя, уважительное отношение ко взрослой женщине), я – Тимур.

Мама взмахнула ресницами, затем отошла в сторону, пропуская со словами:

– Тимур, пойдем чай пить.

Он мотнул головой:

– В следующий раз – может быть.

Моя мама кивнула и вернулась в квартиру, понимая, что нам с Тимуром нужно было попрощаться.

– Тимур, – я подняла на него глаза, к которым почему-то подступили слезы.

– Не прощаюсь, – улыбнулся он, убирая свою руку с моих плеч, и я вздрогнула, словно меня лишили защиты. Тимур погладил меня по щеке, повторяя:

– Не прощаюсь.

Он прикоснулся к моему рту удивительно теплыми губами. Я прикрыла глаза, впитывая в себя нежность Тимура.

Через минуту я была уже дома. Пронесшись мимо мамы, я рванула к кухонному окну, которое было открыто. Я замерла возле него, наблюдая, как Тимур уверенной походкой вышел из моего подъезда. Стоявшие там те самые бабки, словно курицы, начали кудахтать, и одна из них самая смелая, но вряд ли умная, позволила себе бросить Тимуру:

– Смотри, обидишь нашу Камилку, мы тебе оторвем яйца.

Тимур повернул голову к этой безрассудной соседке, и, хотя я не видела выражение его лица, я была уверена, что он одарил ее одной из своих убийственных улыбочек, от которой все стыло внутри.

– Почему же вы не оторвали их Антону? – отчеканивая каждое слово, произнес Тимур.

Ни одна из бабок не смогли ничего ему ответить. Тимур подошел к бмв и, словно ощущая мой взгляд, посмотрел точно на мое окно. С такого расстояния я не могла увидеть, но я почувствовала, что он послал мне особый взгляд. Я улыбнулась, окончательно очарованная, покоренная, унесенная яркими чувствами.

Как только бмв скрылся из виду, я, сняв куртку, побежала в ванную комнату. Я заперлась и включила теплую воду. А сама подошла к зеркалу, глядя на себя, изменившуюся – мои серые глаза сияли ярко, лихорадочно, мой взгляд излучал томление и страсть, и еще что-то незнакомое, что я не сумела прочесть в себе. Я изменилась. Сегодня я видела то, что никогда не касалось, и не должно было коснуться моей жизни.

Женский праздник, начавшийся с романтического утра, закончился криминальным вечером. Я задрожала, вспоминая лица расстрелянных ребят. Все смешалось в моей голове: радость и печаль, страх и безопасность. Мне было очень трудно переварить все события этого дня – он был столь насыщен ими, что, казалось, прошла неделя. Моя голова затрещала от напряжения. Я кое-как приняла душ и, надев свой халатик, вышла на кухню, морально готовясь к разговору с мамой. Усилившаяся боль в голове вынудила меня принять ибупрофен – это нужно было делать как можно скорее, дабы она не стала сильнее. Я проглотила таблетку и поспешила в зал – на кухне было все еще прохладно из-за недавно открытого окна.