Читать интересную книгу Скажи «Goodbye» - Мария Амор

Младший брат Муры, Даниэль, тоже отбывал сегодня повинность визита в отчий дом. Если родители пеняли Мурке на малость и убогость ее жизненных достижений, то Данька презирал ее по противоположным причинам — за конформизм, мещанство (выражаемое в регулярном получении зарплаты) и сотрудничество с истеблишментом. Сам он занимался путешествиями в экзотические страны и постижением восточных религий. У него был черный пояс по карате и множество премий на мировых фотовыставках. В тех редких случаях, когда семья Гернеров собиралась вместе, Анна и Даниэль, несмотря на существовавшие взаимные претензии, моментально стихийно создавали коалицию по травле Мурки. Что не мешало им по отдельности жаловаться ей друг на друга.

Гернеры жили в Иерусалиме уже лет двадцать, все их знали, они знали всех, и несмотря на полную дисфункцию этой семейной ячейки, другой семьи Мурка себе представить не могла и очень ею гордилась. Тем не менее, у нее хватало здравого смысла не спешить вводить в дом неподготовленных потенциальных женихов.

На плите выкипал чайник. Больше на кухне ничего не готовилось.

— Привет, — сказал Даня, развалившись на диване с закинутыми на кофейный столик ногами, на минуту оторвавшись от книги.

— Привет. Что читаешь?

Даниэль приподнял обложку.

— «Есть ли жизнь во Вселенной»? Отлично. Этот наболевший вопрос давно мешал тебе сосредоточиться на поисках работы. Как дела?

— У меня никаких дел нет. Я — свободный человек. Не то что некоторые Акакии Акакиевичи, чьи плоды мучительного творчества не имею удовольствия читать только по причине отсутствия наркотической зависимости от продажной печати.

— Ну-ну, Далай-Лама. Некоторые люди, еще не стряхнувшие с себя тягостные путы общественных предрассудков, не желают просить милостыни. Я делаю то, что умею и люблю.

— Не может быть! — прищурился на Мурку вредный брат. — Это было бы если не уголовно наказуемом, то во всяком случае морально осуждаемым!

— Ма-ма! — громко заорала Мура, — Данька меня обижает!

В ответ на ее вопли сверху спустилась Анна и обняла дочь.

— Не ссорьтесь, дети мои. Кто хочет есть?

— А что, у нас есть, что поесть? — изумленно воскликнули оба чада.

— Полным-полно. Раскрывайте холодильник и берите, что хотите — сыр, колбаса, йогурты, в морозильнике чудесные готовые салатики! Даня, открой консервные банки.

Начался пир горой.

— Мать, Данька говорит, что средства массовой информации не нужны! — Мурке требовался союзник.

— Ну, тебе лично очень нужны! — категорически согласилась Анна. — Без них тебе пришлось бы взяться за ум, и приступить к писанию доктората, вместо вдохновенных пассажей о «программах Еврейского Агентства, достойных всяческого содействия и поощрения».

Данька радостно загоготал. Сестра попыталась больно пнуть его ногой под столом.

— Но телевидение создал Господь Бог! — убежденно добавила Анна.

— Неправда, не Господь Бог, а Зворыкин Владимир Козьмич, — поправил ее сын, которому истина была дороже не только что друга, но и родной матери.

Но смутить Анну было не так-то легко:

— А подбросил ему эту идею Господь Бог, столкнувшийся с обвинениями, что во время Катастрофы он бездейственно взирал на происходящее, и осознавший, что человека нельзя бесконтрольно предоставить полностью самому себе. — У Анны было много оригинальных мнений по поводу каждого явления, с которым сталкивалось человечество. — Теперь, благодаря телевидению, безобразия тоталитарных режимов могут происходить только в тех странах, где нет ни демократии, ни телевидения. Вроде всяких африканских.

— Мать, — вскричал Даниэль, — безобразия происходят тем больше, чем больше на них взирает телевидение. Весь террор существует благодаря ему.

— Ну, я-то к телевидению уже полгода не подходила, — тут же устало согласилась Анна. — Мне на мерзкие рожи наших законодателей взирать противно.

— Кстати, Данька, а сам-то ты собираешься работать? — мстительная Мура решила перейти в наступление.

— Я ищу работу, но мне трудно. Я — оверквалифайд.

— Что ты говоришь? Как это стряслось с человеком, у которого нет никакой профессии? — Мурка притащила к столу кучу баночек из холодильника и, вскрывая их одну за другой, стала вылавливать содержимое раздобытой вилкой.

— Между прочим, мое образование побольше твоего!

— Но поскольку толку с него гораздо меньше, то у моего гораздо больше коэффициент полезного действия! — торжествовала сестра.

— Ты как-то неверно себе меня представляешь! Все ищут мальчишку, который бы таскал за ними аппаратуру, а как узнают, что я фотограф с международными публикациями и премиями на европейских выставках, то сразу пугаются!

— Тоже мне — Анни Лейбовиц нашелся! Твои фотографии заставили Эхуда Барака серьезно задуматься о пластических операциях.

— Неча на зеркало пенять… — лениво пробормотал Данька. Возражать было нечего: премьер действительно остался собой на его снимках недоволен, но, с другой стороны, он и впрямь был неказист. И последовавшие операции этого не исправили.

— Но может, ты мог бы с чего-нибудь начать? А то так можно и с голода сдохнуть с несъедобными премиями да публикациями.

— Мурка, не боись! — уверенно отвечал Данька, вытряхивая из банки остатки турецкого салатика, — Мы не живем в джунглях, мы живем в зоопарке. Ничего ни с кем плохого не случится!

— То-то ты так капризно ищешь!

— Между прочим, не то, чтобы я должен перед тобой отчитываться, но я звонил в двести мест!

— Вот мне и кажется, что это проблема не отсутствия рабочих мест, а твоего характера!

Тут Анна положила конец братской перепалке:

— В следующую пятницу все едем на демонстрацию!

— Что на этот раз?

— Положим конец пораженческим переговорам, — твердо заявила мать.

— А что? Может, меня газета пошлет. Там, небось, будет полно русских, а это мой контингент. И почему это все русские такие правые?

— Ну, это очевидно, — отмахнулась Анна, и тут же начала импровизировать: — После мужественных боев пионеры-сионисты по ходу строительства национального хозяйства оприходовали все, что осталось от арабов — кибуцы получили сельскохозяйственные земли, подрядчики — строительные… Все богатство пошло на пользу и национальным организациям, и всем представителям молодой нации. А те, кто приехали в страну позже — североафриканская, русская алия, — пришли к шапочному разбору и ни хрена не получили. — Анна закурила и энергично развела дым рукой. — Им пришлось воспользоваться тем, что не соблазняло сытых ашкеназов — территориями. И теперь, когда эти территории намереваются вернуть, именно русские и восточные евреи не согласны узаконить раздел первых за счет возврата того, что взяли себе последние. Русские и марокканцы говорят: «Хотите замиряться, пожалуйста — отдавайте Рамат-Авив, Катамоны, Бaкку… Мы, проживающие в Кирьят-Арбе и Гиват-Зеэве, не согласны оказаться теми, за чей единственно счет произойдет примирение».

— Но ведь всегда первые сталкиваются с большими трудностями, и получают лучший кусок. Зато последующие приходят на готовенькое. Пальмахников ведь не привозили сюда на «коврах-самолетах».

— На выходцев из арабских стран катят бочку, что они послужили только плохой заменой погибшему в Катастрофе восточно-европейскому еврейству, и что не ради них Теодор Герцль эту страну задумывал, — продолжала Анна. — А между тем они являются единственным возражением тем, кто утверждает, что евреи здесь, на Ближнем Востоке, чужаки и инородное тело. Вряд ли выходцы из Ирака, Ирана, Курдистана и Марокко представляют собой европейско-американскую колонизацию!

— Ничего, все эти обоюдные претензии и обвинения вот-вот будут разрешены в победном ходе мирного процесса, — убежденно сказала Мура.

Анна покачала головой:

— Какая у меня красивая и глупая дочь! Это ты своей газеты начиталась.

— Нет? А что же будет, по-твоему? — спросила дочь журналистка.

— Будет плохо, — признала Анна.

— Зачем же тогда вы сюда приехали?

— Кто же тогда мог знать? Тогда никаких мирных инициатив не предвиделось, — вздохнула Анна. — Но я нисколько не жалею о своем выборе. Не могу представить свою жизнь вдали от этой страны, от всех моих друзей…

— А я считаю, что человек имеет право жить, где хочет, — сказала Мура, вспомнив Сергея.

— Вот оно, — опять съязвил ехидный брат, — тщательно взвешенное, выстраданное и оригинальное мнение личности в поисках смысла существования…

Анна выступила с примиряющим, хоть и ничего не решающим выводом:

— Почему-то евреи часто хотят жить там, где их категорически не хотят.

— Так что, мы теперь обречены на вечную борьбу за существование?

— Это осмысленная, оправданная и неизбежная борьба.