Понятно, что в такие периоды о реальной подготовке к политической деятельности никто и не думает; все выбегают как на пожар, все говорят наобум и действуют как попало. А между тем именно в такие периоды, как никогда, необходимо объективное наблюдение, спокойная и замкнутая сосредоточенность и, главное, внутреннее, духовное подготовление себя к борьбе. Это относится особенно к тем партиям и группам, которые бывают вынуждены вести борьбу в политическом подполье или на так называемом нелегальном положении.
Человек всегда имеет известные основания не доверять каждому случайному собеседнику и не раскрывать свою душу первому встречному. Недоступность личной души другим людям есть великое благо, данное нам от природы; и если бы это благо было отнято у нас, то мы все наверное возненавидели бы друг друга или сошли бы с ума. Политическая борьба покоится прежде всего на умении доверять кому надо и не доверять кому не надо. Зоркое и верное распознавание людей есть азбука политики; и человек, раза два крепко обманувшийся в людях, напр<имер>, поверивший предателю или упустивший верного и сильного союзника, должен признать свое политическое неумение и отойти от дел для предварительной подготовки (если она ему вообще доступна).
Человек, желающий заниматься политикой, должен выработать в себе прежде всего силу воли.
Прежде всего – силу воли; ибо она нужна не только для того, чтобы действовать, но уже для того, чтобы подготовить себя к будущей политической деятельности.
Политика есть вообще дело воли, так, как искусство есть дело чувства и воображения, а наука – дело мысли и наблюдения. Людям нерешительным, колеблющимся, робким, склонным к рефлексии и самоглоданию – лучше воздерживаться от политической деятельности за отсутствием у них соответствующего органа. И всюду, где такие люди, поддаваясь тщеславию и честолюбию, вмешиваются в политику, – они приносят обычно много вреда. При этом волю отнюдь не следует смешивать с порывистой эмоциональностью, с истерической крикливостью и суетливостью или с хитрой и изворотливой пролазливостью. Признаки волевого человека надо раз навсегда продумать и усвоить, с тем чтобы проверить ими сначала себя самого, а потом уверенно распознавать других.
О чем бы ни шла речь, каково бы ни было жизненное положение, волевой человек успокаивается только тогда, когда в его душе сложится ответ на вопрос: как дальше быть? что дальше делать? Ему мало понять то, что есть; ему неинтересно вообразить то, что могло бы быть; ему часто некогда почувствовать, кто и что «переживает» или «переживал», ему мало сообразить, что «должно» бы было быть в прошлом. Он смотрит в будущее; и не для того, чтобы только предвидеть его, а для того, чтобы решить, где и в чем он сам повлияет на него. Он всегда занят тем, чтобы повлиять на будущее, изменить его, заставить его быть таким, а не другим. Он не любит того, что ему дано; он всегда ищет того, что задано; и особенно любит то, что он сам сделает, что он совершит. И в малом, и в большом – он заряжен всегда своим будущим действием.
Волевой человек чувствует в самом себе некую движущую силу; и поэтому ему естественно рассматривать все жизненные вопросы с точки зрения силовой. Жить значит для него бороться и одолевать. Одолеть – значит собирать силы для нового одоления. Борьба не утомляет его. Без борьбы он томится и тоскует; она ему как бы «причитается» в жизни; и если ее нет, то он заменяет ее какими-нибудь внутренними, душевными или духовными заданиями, усилиями и одолениями.
Волевой человек упорядочивает. Но не тем, что приводит в состояние покоя; он упорядочивает движение и в движении. Покой гнетет его. Ему нужен не мыслимый порядок (логика), и не созерцаемый порядок (геометрия), а творимый порядок; и притом – творимый им самим. Ему важно двигать, давать меру, творить форму, распоряжаться и организовывать. Ему нужна власть; и это естественно: потому что он и рожден для власти.
Волевой человек может быть в затруднении и даже в нерешительности. Но это редко длится; а если длится, то это никогда не бывает бесплодно; и пока это длится, ему тяжело, ибо он не умеет ни наслаждаться проблематической нерешительностью, ни укрываться за нею. Волевой человек, если он неумен и морально низок, – упрощает и огрубляет все жизненные проблемы. Но если он умен и нравственно чуток, то всякая жизненная проблема и даже самая сложная – выходит от него в состоянии творчески-спасительной организованности. Это понятно, – потому что нравственность и жизненность суть в глубоком измерении одно и то же.
Но если волевому человеку несвойственно бесплодное колебание, то зато ему в высшей степени естественно и легко держаться однажды избранной линии и выдерживать ее до конца. Это человек не коротких порывов, а долгих поворотов; не просто человек поступков, а человек плана, активной системы, выдержанного строительства. Это не значит, что всякое принятое решение каменеет в его душе, что он становится его послушным механизмом или рабом. Воля и упрямство не одно и то же; только упрямцу свойственна слепая и неразумная настойчивость; тогда как к самой сущности воли относится ее независимость от ее собственных решений. У волевого человека – решение есть продукт воли, а воля остается хозяином решения; тогда как упрямый человек старается поддержать свою слабую волю механически-непоколебимыми решениями и сам незаметно становится их рабом. Поэтому волевой человек властен над своими решениями: он волен всегда сохранить их и пересмотреть их. Но в том решении своем, которое он не пересмотрел и которое он поддерживает, он присутствует всею энергиею своей воли, насыщая его творческою и нередко стремительною динамикою. И эта верность принятому решению не тяжела ему. Это настолько характерно для волевого человека, что можно сказать и обратно: тот не волевой человек, кому несвойственно или кому трудно держаться однажды избранного плана или однажды решенной линии поведения.
Будучи сам силою, волевой человек и других людей воспринимает, как известные динамические центры. Иногда он, сам того не замечая, в душе слегка презирает безвольных людей («кисляев»); и можно с уверенностью сказать, что он практически не признает за ними настоящей реальности. Для него реален тот, кто встречает проявления его силы ответною силою. Он может стать его врагом или его союзником; но реальностью он останется для него до конца. И если он найдет в нем союзника, то главною заботою его будет установление взаимной субординации и координации сил, выяснение совместного будущего действия, распределение полномочий и обязанностей, т. е. создание динамической организации.
Я описал человека с большою и сильною волею. Она не у всех волевых людей выражена так ярко. Но по этим ярким признакам всякий сумеет распознать себя и определить других.
Большая воля – есть дар. Если она дана низкому и злому человеку, то она может стать несчастием окружающих или даже целой страны. Но если ею одарен человек с творческим умом и благородною душою, то мы имеем дело с волевою гениальностью, которая может дать счастье целому народу. Все великие политики были такими людьми, от императора Августа и Фридриха Великого до Петра Великого, Бисмарка и Столыпина. И понятно, что в эпохи смуты и развала вся страна начинает мечтать о таком человеке.
Необходимо, однако, установить, что вся энергия такого большого политика может разбиться и не принести надлежащего плода, если он останется одиноким, окруженным со всех сторон безвольною, деморализованною или даже преступною толпою. Никто не может одолжить свою волю другому; никто не может заставить окружающих людей стать волевыми и порядочными деятелями. Волевому вождю необходим волевой кадр; и если он не найдется в стране или будет слагаться слишком медленно, то судьба может пойти мимо великой волевой возможности и не допустить ее до плодоношения. Именно такова была участь Столыпина.
Не всякому дана от природы сильная воля. Но трудно допустить, что есть люди, от природы лишенные воли совсем, так что им, собственно говоря, ни укреплять, ни развивать в себе нечего.
Одному дается больше, другому меньше. Одному развить волю легче, другому – труднее. Но наличный запас воли может быть укреплен и развит у каждого человека. Это дело внутренней работы. Бесплодно возражать тому, кто скажет, что «для развития воли уже нужна сильная воля, а тогда ее нечего и развивать». Это бесплодная диалектика; и тот, кто к ней склонен, наверное имеет слабую волю и большую лень. Ему надо посоветовать – воздерживаться от участия в политике и лениво примириться со слабостью своей воли.