Даже с завитушками и загогулинами, если расстараться. При этом он не пачкал дорогую бумагу чернилами и не допускал ошибок. Вот и дёргал его командир корпуса всякий раз, когда нуждался в толковом писаре. Учителя тоже находили ему особое применение: поручали читать с выражением перед классом, будь то лекции по естествознанию, богословию или истории. А вот на арифметике Ро спал. Когда его в десятый раз выгнали из класса, ротный потащил лодыря к командующему и выяснилось, что у скуки кадета весьма оригинальная причина: все эти уроки и задания были для него слишком просты. Жаль только в казначейство его с такими талантами не допускали.
Или, быть может, капитан вызвал, чтобы снова сыграть в шахматы. Он это дело любил и всегда приправлял нравоучительными беседами. Таким ему виделось всестороннее воспитание подопечного. Ро ничего не имел против. Друзей и приятелей у него всё равно не было. Всё что угодно интереснее тупого прозябания в казарме! А после брошенных в сердцах слов лучше до отбоя туда не соваться. Главное, проверить перед сном простыню. Несколько раз её заливали чернилами, а однажды подсунули облезлое чучело куницы из краеведческой комнаты. «Эй, Халасатец! Нам не разрешено подружек водить!» Пожалуй, это было даже смешно.
Гадая о возможных последствиях, Ро пересёк корпусной плац и вбежал в дежурную.
— Шагом! — прикрикнул на него засевший там лейтенант.
Кадет вытянулся по струнке, отсалютовал знак верности ало-класси и только после этого продолжил путь. Медленнее, но всё равно поспешно. Не любил он вяло плестись. То было ещё хуже, чем маршировать, изображая вышколенного болвана. Пусть Ро любил читать и разглядывать карты, связывать жизнь с кабинетной работой не хотел. Но и на войну не собирался. Существовала бы такая должность, чтобы путешествовать по разным местам и странам, при этом ни в кого не тыча шпагой и не расстреливая из мушкетов. Может быть флот?
Детей Алуара учили, что многострадальный алорский народ приплыл из-за моря на кораблях. Они скитались несколько поколений, выискивая землю и милость Колласа. Когда же они их наконец-то нашли, то ступили на побережье, кишащее серокожими бестиями. Тогда, сразив полчища лютей, алорцы по праву назвали юг континента своим.
Любовь ко флоту у белоголовых была в крови. Уже прошло несколько веков с тех памятных времён, и светлые умы инженеров заставили парусные судна ходить по небу. Плыть прямо по воздуху. То есть лететь. Ро был мальчишкой смышлёным, склонным к наукам, но никак не мог понять, как такое возможно? И всё же корабли, пролетавшие порой высоко-высоко над казармами, подтверждали, что это не сказки. А летом кадеты всходили на палубу, чтобы отправиться на побережье, и имели счастье видеть раздольную родину такой, какой её, должно быть, видел сам лучезарный. Конечно же Ро нравилось летать, как и лето, и море, но разгадать великий алуарский секрет казалось ему куда как более важным, чем часы, проведённые среди облаков.
И всё же во флот не тянуло. Смущало то, что выпускников кадетских корпусов никогда не брали в пилоты — только в экипаж. И конечно же лишь на военные судна. У инженера же свободы вообще никакой — даже за границу не выпустят до самой смерти, чтобы не сумел разбазарить секреты передовой страны. Зато ему никто не прикажет убивать. Лишь, может, создавать орудия убийства. Нет, всё это Роваджи не подходило. Он снова и снова находил подтверждения, что побег — его единственный выход.
Кабинет капитана находился выше, сразу за поворотом с лестницы. Днём он часто бывал открыт, и офицеры шастали туда-сюда по различным вопросам. Сейчас дверь оказалась заперта, а подле неё высился капрал. Мужчина посмотрел на кадета критически, но тот ещё на улице успел натянуть котан и приладить амуницию. Даже сапоги после ужина начистил — не придерёшься.
— Разрешите войти? — спросил Ро, а сам мысленно примерил форму капрала. По росту подходила, ещё бы добрать в плечах.
Войдя и увидев за столом капитана, кадет бегло отдал честь и отрапортовал о прибытии.
Кабинет был обставлен практично и не богаче казармы. Массивный стол с оббитыми металлом углами, четыре стула для посетителей, один для хозяина, три шкафа с рядами одинаковых полок, вмещающих характеристики на каждого воспитанника и прочие бумаги, позолоченное солнце на стене — лик светлого Колласа, длинная тумба у окна с графином и шахматной доской, а за спиной командира вешалка-стойка с парадным котаном и рапирой ювелирной работы, наверняка полученной за какие-нибудь заслуги.
Всякая рапира была шпагой, но не всякая шпага могла зваться рапирой. Разница угадывалась в том, что рапиру обычно носили повсеместно, включая светские выходы, а не только в гарнизонах и на передовой, оттого её часто делали облегчённой и всячески украшали эфес. Также её нередко использовали в качестве знака отличия. Так, например, выпускники кадетских корпусов, преуспевшие в ряде дисциплин, получали от государства в подарок именно рапиры — шпаги с витыми гардами и гравюрой в виде солнца. Ну и, пожалуй, некоторые напыщенные дуэлянты предпочитали именно «особые» шпаги, хотя разницы-то и не было: замысловатая гарда далеко не всегда надёжнее защищала кисть.
Однако Ро был не из тех мальчишек, кого прельщало оружие. В данную минуту он был слишком сосредоточен на цели. Печать кокетливо поблёскивала латунной рукоятью в свете единственной лампы, освещавшей стол и разбрасывавшей тени по стенам.
— Вольно.
Офицер жестом велел садиться. Белые волосы вводили в заблуждение. Он не был седым, но и молодость его давно сменилась неглубокими морщинами вокруг глаз, которые отчётливо проявлялись, когда он хмурился. Прямо как сейчас, когда был поглощён чтением наверняка какого-нибудь доклада. Ро привстал с места, чтобы подсмотреть, но как раз в этот момент командир вспомнил о его персоне.
— Роваджи!
Кадет плюхнулся обратно на стул, выпрямил спину и застыл, словно повстречал в винограднике кобру и теперь надеялся, что она сочтёт его за самый обычный куст.
— Вот только хотел похвалить тебя за успехи, как ты выкидываешь что-нибудь эдакое, — пожурил капитан, но в голосе его не было строгости. Скорее раздражение. — Ну и чего ты нос суёшь, куда не просят?
— Извините, — Ро отвёл взгляд, раздосадованный, что его так позорно поймали, но решил обернуть неудачу в возможность. — Подумал, может вести с передовой. Разрешите