Читать интересную книгу Медведь для Маши - Дарья Золотницкая

кабинета.

Золотарёв не фантанирует уверенностью как прежде. Он кидает на меня волчий взгляд, постукивая толстыми пальцами по отполированной столешнице.

— Говорите, что не знали о незаконных фирмах Павленко? И у вас всё было чисто?

Пробегаюсь глазами по бумагам.

— Авшоры, подставные счета, фирмы однодневки. Да только за это вам светит приличный срок.

— Это не в вашей юрисдикции, — говорит Золотарёв. И он прав, но я не собираюсь просто передать его дело в другой отдел. Оно стало для меня слишком личным.

— Уверен, что если копнуть поглубже, то там и на мою юрисдикцию хватит. Рассказываете о своих делах с Павленко? Мы вам пойдём на уступки и скостим срок за добровольное сотрудничество.

— Я ничего не скажу. И не нужны мне ваши подачки. Я Павленко боюсь больше.

— Как знаете. Отвезите Павла Валерьевича в следственный изолятор, — киваю коллегам.

Заезжаю в отделение, складываю бумаги и отправляюсь на тренировку, хотя вымотан как собака. И пока еду в зал меня не отпускает странное, неприятное чувство. Несколько раз проверяю нет ли за мной хвоста, но ничего подозрительного не замечаю. Видимо, нервы начали сдавать.

Глава 17

Маша

Я так хочу, чтобы Михаил остался, но он уходит. Как мне вести себя с этой странной женщиной? Она меня настораживает. Ни кольца на ней обручального, ни платка. Брюки такие, что всё напоказ. Что она мне важного сказать может?

Но Михаил уверял, что всё будет хорошо, что я должна пообщаться с психологом. Приходится поверить.

Сажусь на кровать и складываю руки на коленях.

— Маша, верно? — интересуется женщина. Киваю. — Машенька, мы с тобой сейчас порисуем. Я знаю, что ты не разговариваешь, поэтому считаю, что так нам двоим, будет комфортнее всего выстраивать наше общение. Ты не против?

Качаю головой. После этого женщина достаёт из сумки листы бумаги и карандаши.

— Нарисуй мне своё детство, — просит.

Я пишу в блокноте, что не умею рисовать.

— Это неважно. Ты можешь изображать что угодно, хоть кляксы. Выбирай нужный цвет и рисуй. Просто изобрази, каким было твоё детство.

Поджимаю губы и беру серый карандаш. Просто первое, о чём я подумала — это встреча с волком. Они серые, а значит и карандаш должен быть этого цвета.

Поначалу не понимала, что делать, но Нина Олеговна не давила, поэтому постепенно на листе появились первые расплывчатые очертания. Я решила воспользоваться её предложением и рисовать кляксами. Отчего-то серых получилось очень много. Даже сама удивилась, когда на лист посмотрела.

Во время рисования постоянно думала о своём проклятии и о том, как родителям тяжело со мной было. Как плакала мама и злился отец. Иногда даже за ремень хватался, чтобы выбить из меня слова.

— Зачем придуряешься? — кричал, когда я в очередной раз отказывалась молитву вслух читать. — Или ты решила против господа нашего пойти?

— Петь, не надо, — хватала его мама за руки, пытаясь меня защитить. — Ты же слышал батюшку. Он сказал, что у детей от испуга такое бывает.

— А ты не вступайся за грешницу! — ярился отец и хлестал мать за непослушание. — Испуг не может два года длиться. Это она специально на нервы нам действует! Сама от господа отвернулась и нас за собой тянет!

Я пряталась под стол и плакала. Но помнила про свой обет, данный всевышнему. Не должна я его нарушать, иначе только хуже будет. И отчего-то родителям про него не написала, не объяснила. Как будто перемкнуло меня.

— Машенька, а ты не хочешь добавить ещё цветов? — интересуется Нина Олеговна.

Обвожу несколько пятен чёрным, а потом немного добавляю синего. У мамы были очень красивые глаза василькового цвета. Всегда о таких мечтала, но пошла внешностью в батюшку. Только волосы да нос мамины достались.

— Хорошо, — кивает психолог и протягивает мне новый листок. — А теперь нарисую, что ты чувствуешь сейчас.

И сразу перед глазами возникает Михаил в своих плюшевых тапках с ушами. От него тепло исходит. Уверенно беру оранжевый карандаш и рисую большой яркий круг. Подумав, обвожу его зелёным. Уверенность. Это раньше он меня пугал, но сейчас я чувствую себя рядом с ним в безопасности, как на солнечной зелёной лужайке, что была у нас рядом с домом. Он принял меня такую. Не настаивает на том, чтобы я заговорила. Правда, лечит против моей воли, но так ему врач наказал.

Добавляю ещё розового в рисунок. Это герань, которую он мне подарил. И красного — цвет моего лица, когда Михаил меня за подглядыванием застукал. Угол закрашиваю серым — это моя тоска по дому и родным. Она тонкими ниточками пронизывает весь рисунок.

— Очень хорошо, — улыбается Нина Олеговна. — А оранжевый круг — это что?

«Михаил» — пишу в блокноте.

— Он хороший, верно? — интересуется мягко.

Киваю. Зачем мне ей врать? Михаил и правда хороший. Носится со мной, заботится, подарки приносит. А ещё он вяжет, и эта мысль вызывает улыбку.

— Тебе хорошо в его доме?

Киваю. Да, я привыкла за эти дни. И больше не боюсь. Только сейчас это осознаю.

— Это замечательно, — впервые улыбается строгая Нина Олеговна. — Ты не против будешь, если я к тебе ещё приду?

Мотаю головой. Напряжение прошло. Я поняла, что психолог — это совсем нестрашно.

— Рада была познакомиться, Машенька, — мягко говорит женщина и выходит.

На пороге стоит Михаил. Взъерошенный, румяный. На бороде поблёскивают мелкие капельки воды. Наверное, на улице снова пошёл снег.

Впервые на мужчину другими глазами смотрю. Не со страхом, а иначе. Во мне женский интерес просыпается. Невольно сравниваю его с парнями из нашего поселения. Он старше них, наверное, лет на десять. Уже совсем мужчина. Притягательный. И глаза у него красивые — почти синие как у мамы. Только серый оттенок льдистости добавляет. Да и если рассудить совсем уж честно, то я таких привлекательных мужчин ни разу в жизни не встречала.

Невольно начинаю краской заливаться. Хорошо, что Нина Олеговна Михаила уводит, и мне удаётся немного в себя прийти.

Но рано я прониклась симпатией к психологу. Она потребовала, чтобы я телевизор начала смотреть! Сама грешница и другим дорогу в Ад выстилает. А Михаилу просто деваться некуда. Я понимаю, поэтому соглашаюсь. У меня тоже выбора нет. Если я не хочу, чтобы меня переселили, то придётся подчиняться. Надеюсь, господь не будет сильно гневаться, ведь у меня просто нет выбора.

Страшит то, что я могу на этом тёмном прямоугольнике увидеть. Помню, что Михаил какой-то фильм смотрел и там про любовь говорили. Я такого срама не вынесу. Особенно если