Одной рукой опираюсь в стену дома, а другой исследую Джорни между ног. Ее влага покрывает мои пальцы. Она хватает меня за рубашку, пытаясь притянуть ближе. Мое сердцебиение учащается, когда надавливаю на ее клитор большим пальцем. Она трахает мою руку, прижимаясь ко мне. Сжимаю зубами мочку ее уха, посасывая. Ее движения становятся неистовыми, даже отчаянными.
Джорни стонет, впиваясь ногтями в мои плечи.
— Не останавливайся, — тихо говорит она, когда я, поскользнувшись на траве, останавливаюсь на мгновение. Ввожу пальцы в ее влагалище еще глубже, и дыхание перехватывает от всплеска эмоций.
Покрываю поцелуями ее подбородок и челюсть.
— Я и не собирался. — Выпрямляюсь, желая увидеть, как она кончит благодаря мне. Джорни достигает пика и этот прекрасный вид невозможно описать словами. Я хочу, чтобы мои губы были там. Хочу высосать все соки из ее сладкой п*зды и запомнить этот вкус.
Хочу поглощать ее, обладаю ею, быть для нее кем угодно, — и это моя первобытная, кровожадная, безумная и отчаянная потребность. Я опускаюсь на колени и раздвигаю ее бедра.
— Посмотри, что ты делаешь со мной, — рычу у ее клитора прямо перед тем, как всосать его в рот. Погружаюсь языком в ее киску, трахая пальцами и ртом. Костяшки моих пальцев белеют, пульс гремит в ушах, ее сладкие соки покрывают мой подбородок. Эта девушка, эта невинная, хрупкая девушка — невероятная. Я могу чувствовать ее, не находясь рядом, но не могу сопротивляться своему желанию. Я бессилен.
В голове стучит, член болит, ощущаю стеснение в груди. Хочу быть внутри Джорни. Я едва могу разглядеть ее в темноте, но свет от соседних домов отбрасывает мягкое свечение на ее лицо. Покачивая бедрами, она наблюдает, как я трахаю ее своим ртом, ее глаза затуманены от удовольствия.
Джорни сжимает руками мои волосы.
— Линкольн.
Слышу свое имя на ее устах, и это меня разрушает. Вижу, как она достигает оргазма, такая страстная и грубая. Она кончает с моим именем на губах, и мне нравится, как оно звучит. Мое сердце бешено колотится. Сжимаю ее бедра, потому что хочу этого. Я хочу ее.
Забей на все. Воспользуйся ею и уходи.
Из ее горла вырываются едва слышные хриплые стоны, и это, бл*дь, самые сексуальные звуки, которые я слышал за долгое время. Меня гложет приступ отчаяния. Отпускаю ее бедра, на них отпечатки моих пальцев. Я поднимаюсь на ноги и смотрю на разрумянившиеся щеки и лицо в форме сердца, которое мне хочется забыть. Брови прямые, волосы влажные и тушь размазана — она прекрасна. Наклоняюсь, не осознавая, что двигаюсь или почему я не могу отстраниться. Ее губы изгибаются в улыбке. Мой член пульсирует, впиваясь в молнию джинсов. Я представляю, как она стоит на коленях и смотрит на меня снизу вверх, пока мой член скользит в ее рот.
Бл*дь. Не думай об этом.
Джорни зажмуривает глаза, когда нас поглощает туман. Он поднимается от земли, словно дым, и я хочу что-нибудь сказать ей, но никакие слова не приходят на ум. Уголки ее губ дергаются из-за моего молчания, а затем она шепчет:
— Ты чертовски хорошо загладил свою вину. — Девушка поправляет футболку, нервно дергая за подол.
Мой член снова дает о себе знать из-за ее внезапной застенчивости. Может быть, я мог бы сделать все быстро. Развернуть ее, трахнуть у стены дома и уйти. Нет, я не пойду на это. И я не знаю почему. Приподнимаю бровь. Делаю шаг назад. Джорни ловит мой взгляд, ожидая, что я что-нибудь скажу. Тянусь за сигаретами, осторожно оценивая ее реакцию.
— Настолько хорошо, чтобы я мог увидеть тебя снова?
Господи боже. О чем, черт возьми, я думаю? У меня слишком много мыслей для того, чтобы просто использовать ее и уйти.
Наша близость разожгла мои чувства. Те, которые я похоронил задолго до встречи с ней. Я задыхаюсь, жажду сделать вдох, который не был бы наполнен пустотой. Ненавижу это чувство внутри себя. Будто с меня живьем содрали кожу, обнажив перед всем миром. Мне не нравится то, что я вижу, и ей тоже не понравится, когда она узнает, почему я здесь.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Джорни касается рукой моей груди. На ее лице появляется озорная улыбка, в то время как меня одолевает усталость.
— Я подумаю об этом. — Затем она уходит, оставив меня одного в темноте, мой член безумно тверд, а голова забита мыслями. Что, бл*дь, эта девушка сделала со мной?
Я стою в тишине, задаваясь вопросом: Насколько глубоко я увяз за последние дни?
Слишком глубоко.
ГЛАВА 10
Шаг — теоретическое расстояние, которое может пройти гребной винт за один оборот. Качка — колебательные движения носа и кормы судна.
(прим. пер.: pitch — переводится с англ. как шаг винта и качка судна).
Не спеша иду к дому отца по той же дороге, что и прошлой ночью. У береговой линии пузырится белая пена на шелковисто-черном фоне, мили холодного океана отделяют меня от гребаной реальности. Вода бьет меня по ногам, а я думаю о девушке, которую не могу выбросить из головы. Размышляю о том, что делаю, и как все это закончится.
Плохо.
Вдыхаю запах мокрого песка и соленого воздуха, понимая, что мне нужно покинуть этот город. Если я останусь… Нет, нет, я не могу даже думать об этом.
Атлас все еще не спит, он не находит себе места, волнуясь по поводу той школы, в которую я не хотел, чтобы отец его записывал. Хотя мне хочется наброситься на папу за то, что он не обращает внимания на то, чего хочу я, но радостное предвкушение Атласа остужает мой порыв.
— Папочка! — Сын бросается ко мне, обвивая руками мою шею. — Ты здесь. Я думал, ты уже уплыл.
Прижимаю его к себе, крепко обнимая крошечное тело. Он пахнет печеньем и грязью.
— Я отчалю утром, дружище.
Он отстраняется и смотрит на меня с хмурым выражением лица, его задумчивые глаза, такого же цвета, как и мои.
— Почему я не могу уплыть с тобой на этот раз?
Я взъерошиваю ему волосы.
— В другой раз. Нас не будет пару недель.
Атлас бросает на меня недовольный взгляд, но это ненадолго. Этого ребенка ничто не расстроит. Он такой же, как и его мама. Всегда счастлив, всегда легко прощает. Вспоминаю ее. На миг ее образ всплывает в моей голове. Ее улыбка. Ее голубые глаза. Думаю о ней в ожидании мук. Я знаю, что скоро на мои глаза навернутся слезы, а за ними последует боль. Но этого не происходит. Воспоминания проносятся сквозь меня, словно шторм, сметая все на своем пути и разбрасывая на многие мили.
Из-за угла появляется папа, на его груди пристегнут игрушечный пистолет, а в руках еще два. Атлас широко мне улыбается.
— Мне пора. Мы на задании. — Вырвавшись из моих рук, он преднамеренно шлепается животом на пол, а затем начинает ползти по-пластунски. Сын хихикает, спрятавшись за диваном.
Папа улыбается.
— Мне нравится, что он здесь, со мной.
Я фыркаю. Мне нечего ему сказать. Не тогда, когда Атлас рядом. Я знаю, что мой папа хочет наверстать упущенное. Я понимаю, он редко видел нас, когда мы были детьми, но это не значит, что я хочу, чтобы Атлас жил с ним постоянно.
Сын носится по дому и коридору, крича:
— Я никогда не лягу спать!
Ему пять. В его мире «сон» — это плохое слово.
Я иду на кухню и наливаю чашку кофе. Смотрю в окно. Ничего не вижу, кроме кромешной тьмы и своего отражения. Мешки под глазами, морщины в уголках, обветренное лицо… Мне не нравится то, что я вижу, но разве когда-нибудь нравилось? Был ли я когда-нибудь полностью доволен своей жизнью и решениями, которые принимал? Нет, такого никогда не было.
Провожу руками по волосам, желая разбить голову об окно. Может быть, почувствовав боль, мне станет легче. Я пережил невообразимые потери по сравнению со многими другими людьми. Боль, муки — ничто не сравнится с тем разрушением, которое я причиняю сейчас.
Папа заходит на кухню. Поворачиваюсь к нему лицом, скрестив руки на груди.