— Но это же путь обогащения за счёт женщины!
— Однако это естественно, здесь нет ничего из ряда вон выходящего, и скажу тебе по правде, именно этого и желает моё сердце.
Он с тревогой в глазах пристально глядел на неё.
— Ты приемлешь нашу новую жизнь исключительно по принуждению. Или ты и впрямь считаешь, что я пренебрегу людской любовью и истинным величием?
— Так ты обманывал свою мать?
— Нет, только дразнил!
Она сердито заметила:
— Я не эгоистка, как ты полагаешь. Только вчера я отвергла руку и сердце одного знатного человека из нашего переулка!
Он в тревоге нахмурился. К лицу его прилила кровь. Мать сказала:
— А Айюша была посредницей!
— Да будь она проклята!
— Я сказала ей, что вдова Ашура Ан-Наджи не может согласиться с тем, чтобы его место занял другой мужчина.
Он сухо заметил:
— Это самое меньшее, что можно было сказать…
— Я сказала это лишь из уважения к твоему отцу, а не из страха перед тобой, — с вызовом заявила мать.
— И кто же этот негодяй?
— Он вовсе не негодяй, и вправе просить моей руки…
— Так кто он?
— Антар Аль-Хашшаб, владелец конторы…
Шамс Ад-Дин презрительно прокомментировал:
— Он уже женат, и примерно моего возраста…
Мать равнодушно пожала плечами и ответила:
— Так и было. Дело в том, что пока мы стремимся к справедливости для других, мы забываем о себе.
Но сын её твёрдо отрезал:
— Отец уже сказал своё слово, и мне остаётся только подчиняться ему.
Про себя он отметил, что сердце её честолюбиво и склонно к бунту. Только вот каково было истинное прошлое этой женщины, которую он любил больше всего на свете?
24
Шамс Ад-Дин признавал, что мать его — женщина сильная и упрямая, как признавал и то, что любил и уважал её не только за то, что она — его мать, а ещё и потому, что она — вдова Ашура Ан-Наджи. Да, Ашур Ан-Наджи был его отцом, но в то же время намного больше, чем просто отцом. Он обожал этот факт даже больше, чем самого отца, ибо это было стрежнем в его жизни, предметом надежд, тайной преклонения его перед истинным величием.
Вот почему он решил достичь цели без бесплодных консультаций, да хождений вокруг да около. В первую же ночь он отправился со своим другом Дахшаном на площадь перед обителью дервишей. Ночь была из тех ночей, что бывают летом — ясной, прозрачной. Звук песнопений дервишей разливался в воздухе, а звёзды над ними мирно сверкали. Шамс Ад-Дин сказал Дахшану:
— В это доброе место отец захаживал, чтобы побыть одному, и в голову ему приходили самые возвышенные мысли.
Дахшан помолился за своего старого хозяина и пожелал небесного покоя его душе. Шамс ад-Дин продолжил:
— Я выбрал это место, чтобы попросить его благословения для того дела, о котором я собираюсь попросить тебя…
— Я к вашим услугам, и да благословит он ваши начинания, — пробормотал Дахшан.
Шамс Ад-Дин был полон спокойствия:
— Я хочу взять в жёны твою дочь Агамийю по закону Аллаха и Его посланника…
Дахшан был захвачен врасплох; у него словно язык отнялся, и тогда Шамс Ад-Дин ласково спросил его:
— Что скажешь, Дахшан?
— О, какая честь для меня, мастер! Я и мечтать о таком не мог…
Тогда Шамс Ад-Дин протянул ему руку:
— Ну тогда давай почитаем суру «Аль-Фатиха» ради успеха…
25
По пути домой с площади Шамс Ад-Дин испытывал болезненное чувство из-за того, что бросил вызов власти своей матери — такой сильной и нежной власти, что она имела над ним. Сидя рядом с ней в тишине и темноте, он сказал:
— Мама, я только что прочитал «Аль-Фатиху» ради сватовства к дочери Дахшана, Агамийе.
На какой-то миг Фулла не могла ничего осознать, а затем в замешательстве уставилась на него.
С внутренним чувством отвращения он промолвил:
— Я читал «Аль-Фатиху» ради сватовства к Агамийе, дочери Дахшана.
— Ты снова шутишь?
— Это правда, мама…
Она протестующе спросила его:
— А разве не следовало посоветоваться сначала со мной, прежде чем что-либо предпринимать?
— Это подходящая девушка, а отец её — честный человек…
— Да, отец её честный человек, но разве не надо было сначала посоветоваться со мной?
Он тихо ответил:
— Но я ведь знаю твоё мнение наперёд — ты скажешь, что это невозможно…
Она грустно пробормотала:
— Какой убыток!
Он улыбнулся:
— Разве это не заслуживает доброго поздравления?
Она немного поколебалась, затем придвинулась к нему и поцеловала в лоб:
— Да благословит Господь бог все твои начинания…
26
Шейх переулка, Махмуд Катаиф попросил дозволения увидеться с Шамс Ад-Дином. Фулла вспомнила про нечто подобное в прошлом, и заворчала: «Да пропади он пропадом». Шамс Ад-Дин принял его и усадил на единственный имевшийся в комнате диван. Хотя тому перевалило уже за шестьдесят, он по-прежнему выглядел здоровым, крепким и полным жизненных сил, а тело его было лёгким и идеально сложенным. Фулла подала им кофе, обернувшись в чёрную накидку, и любезно спросила:
— Как ваши дела, мастер Махмуд?
Гость помолился за её здоровье и призвал на неё господне благословение, а затем сказал:
— О, если бы вы только почтили нас своим присутствием, мы узнали бы ваше мнение!
Фулла обменялась взглядами с Шамс Ад-Дином, и присела на краешек кровати. Шамс Ад-Дин приготовился слушать, не ожидая ничего хорошего. Махмуда Катаифа он считал одним из своих недоброжелателей, что сдерживали свою ненависть, не проявляя её открыто, вроде знати и тех, кто потерял статус и господство после того, как он стал предводителем клана. Шейх заговорил:
— Мягкость — самая главная добродетель, а целостность — одно из качеств могущественных людей.
Шамс Ад-Дин лишь кивнул головой в ответ, не проронив ни слова, и тогда шейх продолжил:
— Со всей моей искренностью, мастер Шамс Ад-Дин, я уполномочен некоторыми знатными людьми поговорить с вами…
— Что они хотят?
— У них вполне законное и искреннее желание провести вашу свадебную церемонию…
— Моя свадебная церемония пройдёт в соответствии с моими возможностями и доходом возницы повозки…
— Но вы ведь ещё и предводитель клана в нашем переулке…
— Это никогда не изменит ничего в моём положении, как вам хорошо известно…
— Но вы ведь всеобщий предводитель — и знати, и харафишей, и каждая группа вправе почтить вас по-своему, по мере своих возможностей.
Шейх повернулся к Фулле и спросил её:
— А каково ваше мнение, госпожа, вы ведь мать мастера Шамс Ад-Дина?
Фулла проницательно ответила:
— Благородного человека пристало чествовать, однако слово за ним самим…
Махмуд Катаиф с облегчением произнёс:
— Как и всегда, вы правы…
Шамс Ад-Дин выглядел мрачным:
— Как я могу принять почести от людей, которые, насколько я знаю, ненавидят меня?
— Нет, вовсе нет. Нет никого, кто бы ненавидел справедливость. Они просто хотят прояснить атмосферу.
— Она чище не станет от таких трюков, и я предполагаю, что вам есть ещё что сказать. Итак, выкладывайте всё…
На мгновение Махмуд Катаиф почувствовал неловкость, но затем собрался и продолжил:
— Они говорят, что все люди пользуются справедливостью и почётом, за исключением знатных особ и тех, кто на самом деле много работает. Какая же эта справедливость?
Вот они и зашевелились — тёмные армии врага, желающие потушить светящиеся угольки, проникающие в самые отдалённые части переулка и тупики. Они полагают, что Шамс Ад-Дин — незрелый юнец, которого можно пленить красивой мишурой, как можно пленить и его очаровательную матушку. Он поднял узловатую дубинку Ашура и замахнулся ею по пульсирующим иллюзиям, соблазнам и тщеславию. А затем грубо спросил:
— Разве они не живут в покое и безопасности?
— Будьте помягче, мастер. Почему вы взимаете отчисления только с них?
— Они единственные, кто способен заплатить…