или блаженные, нередко являлись в столице, носили на себе цепи или вериги, могли всякого, даже знатного, человека укорять в глаза беззаконною жизнию и брать все, им угодное, в лавках без платы; купцы благодарили их за то, как за великую милость. Уверяют, что современник Иоаннов, Василий Блаженный, подобно Николе Псковскому, не щадил Грозного и с удивительною смелостию вопил на стогнах о жестоких делах его».
Пушкинская версия образа Юродивого в корне отличается от карамзинской трактовки. Подобно летописцу Пимену, Юродивый свидетельствует в драме о зле, царящем в мире. Но появляется он перед зрителем/читателем не в замкнутом пространстве кельи, а на открытом всем ветрам истории пространстве соборной площади, среди людской толпы, за минуту до выхода Бориса Годунова, «диалог» с которым составляет суть сцены. Он ведает и жалость, и гнев; он то поет слезную песенку («Месяц светит, / Котенок плачет, / Юродивый, вставай, / Богу помолися!»), то сердится: «Вели их зарезать, как зарезал ты маленького царевича». И недаром Юродивый почти прямо сравнивается с царем: («Чу! шум. Не царь ли? <…> Нет; это юродивый»).
Ему дана власть знать о преступлении и наказании и свободно, прилюдно говорить об ЭТОМ:
Царь
Оставьте его. Молись за меня, бедныйНиколка. <…>
Юродивый
(ему вслед)
Нет! нет! нельзя молиться за царяИрода – Богородица не велит.
Причем глас Николки – это действительно и непосредственно глас Божий, ибо юродивый действует не от себя, ему велит Богородица. А его бесстрашный разговор с властью земной от имени власти небесной есть образец идеального поведения «властителя дум» перед «земным властителем», по-своему повторяющий жест Кудесника в «Песни о вещем Олеге» (1822):
Из темного леса навстречу емуИдет вдохновенный кудесник,Покорный Перуну старик одному,Заветов грядущего вестник,В мольбах и гаданьях проведший весь век.<…> «Волхвы не боятся могучих владык,А княжеский дар им не нужен;Правдив и свободен их вещий языкИ с волей небесною дружен.Грядущие годы таятся во мгле;Но вижу твой жребий на светлом челе…»
По принципу контраста сцена с Николкой («Площадь перед собором в Москве») повторяет одну из начальных «народных» сцен, на Девичьем поле, где люди из толпы проливают ложные слезы и проявляют притворную радость при избрании «цареубийцы». Отзывается эта сцена и в последнем эпизоде («Кремль. Дом Борисов. Стража у крыльца»). Под окно Федора подходит нищий, просит милостыню, и стражник гонит его словами: «Поди прочь, не велено говорить с заключенными». Здесь спародированы слова Николки, некогда обращенные к Борису: «…молиться за царя Ирода – Богородица не велит»… Кого надлежит слушаться – власть земную или власть небесную? Пушкин дает прозрачный ответ, формально замыкая на сцену у собора и начало, и конец своей трагедии, так что она обретает статус композиционного и смыслового центра.
Позже он многократно отождествит себя со своим Юродивым; отождествит в шутку, но вполне настойчиво: «Хоть она (трагедия – А. А.) и в хорошем духе писана, да никак не мог упрятать всех моих ушей под колпак юродивого. Торчат!» (из письма к П. А. Вяземскому – около 7 ноября 1825 г.). И дело совсем не в сентябрьской пикировке с П. А. Вяземским, когда тот писал: «Жуковский уверяет, что и тебе надо выехать в лицах юродивого», а Пушкин подхватывал: «Благодарю от души Карамзина за Железный колпак, что он мне присылает; в замену отошлю ему по почте свой цветной, который полно мне таскать. В самом деле, не пойти ли мне в юродивые, авось буду блаженнее» (из письма от 13 и 15 сентября 1825 г.). Дело в том, что лишь с двумя персонажами трагедии Пушкин связывал надежды на счастливый исход русской истории, на рождение отечественной гражданственности – с Пименом и с Юродивым. Но его личный идеал – не летописец, а Юродивый, в чьих репликах прямо предсказан категорический императив «<Памятника>»: «Веленью Божию, о Муза, будь послушна…».
Что почитать
М. П. Алексеев. Ремарка Пушкина «Народ безмолвствует» // Пушкин: Сб. статей. Л., 1972. Статья есть в открытом доступе: http://lib.pushkinskijdom.ru/LinkClick.aspx?fi leticket=0VO7qX4yvCA%3D&tabid=10358.
Г. О. Винокур. Комментарий // Пушкин А. С. Полн. собр. соч. Т. 7. <Л.>, 1935. (Неоднократно переиздано).
Л. М. Лотман. Историко-литературный комментарий //Пушкин А. С. Борис Годунов. СПб.: Гуманитарное агентство «Академический проект», 1996. С. 129–359.Статья (по сути, книга) есть в открытом доступе: http://feb-web.ru/feb/pushkin/texts/selected/god/god-129-.htm?cmd=p.
Что посмотреть
Фильм «Борис Годунов», режиссер В. Мирзоев (2011).
«Домик в Коломне»
(стихотворная повесть, 1830; опубл – 1833)
Мавруша – переодетый кухаркой кавалер девушки Параши, которая вместе с матерью, бедной вдовой, живет в Коломне – небогатом пригороде Петербурга. Вплоть до развязки мы не знаем, кто скрывается под именем Мавруши, хотя несоразмерно долгий зачин поэмы, посвященный женским и «мужеским» слогам должны наводить на определенные подозрения:
Ну, женские и мужеские слоги!Благословясь, попробуем: слушай!Равняйтеся, вытягивайте ногиИ по три в ряд в октаву заезжай!Не бойтесь, мы не будем слишком строги;Держись вольней и только не плошай,А там уже привыкнем, слава богу,И выедем на ровную дорогу.
Хозяйственная неумелость Мавруши наводит вдову на подозрения. Отказавшись идти на обедню и сославшись на больные зубы, Мавруша остается дома: «Пред зеркальцем Параши, чинно сидя, / Кухарка брилась…». Тут-то ее и застает вдова, которая чуть ли не бегом возвращается из церкви, опасаясь кражи. Пришедшая позже дочь в недоумении: «Да где ж Мавруша?» – «Ах, она разбойник!».
Сюжетный узел развязан; герои, как шахматные фигуры, расставлены по местам. Рассуждение о женских и «мужеских» слогах октавы оборачивается игровой переменой «женской» и «мужской» ролей; обещание автора совладать с однообразным потоком рифм («Две придут сами, третью приведут») ведет к прямым сюжетным следствиям (две героини приводят в дом третью, «Маврушу»),
Сама по себе схема новеллистического сюжета, освоенного и поэзией («Беппо» Дж. Г. Байрона), традиционна. Дочь старой вдовы нанимает служанку, которая оказывается переодетым ухажером. В пушкинской стихотворной повести она совмещена с сатирическими картинами журнальных нравов («И табор свой с классических вершинок / Перенесли мы на толкучий рынок»). Но комизм служит шутливым «прикрытием» трагически-личной темы:
Но сквозь надменность эту я читалИную повесть <…>
О характерах персонажей говорить не приходится, они подчеркнуто условны; зато печальный рассказчик превращается в субъективный центр повествования и становится, по существу, главным героем «Домика в Коломне».
Что почитать:
М. О. Гершензон Мудрость Пушкина. М., 1919. (Статья «Домик в Коломне»), Книга есть в открытом доступе: http:// predanie.ru/aershenzon-mihaii-osipovich/book/217156-tom-i-mudrost-pushkina/#toc45.
Что посмотреть
Из любопытства – первую экранизацию «Домика в Коломне», 1913 г., режиссер П. Чардынин: https://www.voutube.com/watch?v=5u-ILQfxAUA.
«<Дубровский>»
(роман, 1832–1833; полностью опубл– 1841; заглавие дано публикаторами)
Дубровский Владимир Андреевич – главный герой незавершенного романа, «благородный разбойник».
У Дубровского – что в художественной системе Пушкина редкость – есть реальные прототипы. В 1832 году в Козловском уездном суде слушалось дело «О неправильном владении поручиком Иваном Яковлевым сыном Муратовым имением, принадлежащим гвардии подполковнику Семену Петрову сыну Крюкову <…> сельце Новопанском». Писарская копия этого дела (с заменой