Читать интересную книгу Газета Завтра 411 (42 2001) - Газета Завтра Газета

На базе находилось множество различных складов, мастерских. В одном из тоннелей обнаружили линию подготовки патронов. Здесь же были госпиталь, столовая, душевая. Перед входом в большинство тоннелей, которые в свою очередь закрывались, в нескольких метрах была построена мощная каменная стена высотой более двух метров. Таким образом, если снаряд или бомба разрывались в ущелье, то стена могла прикрыть от осколков входы в эти укрытия. Но было совершенно непонятно, почему караульное помещение и библиотека стояли в этом ущелье отдельными домами.

Все было разбросано, перебито. Афганские солдаты лазили по этим тоннелям, не обращая внимания ни на своих начальников, ни, тем более, на нас. Командир дивизии доложил, что боеприпасов, вооружения и вообще имущества на базе оказалось незначительное количество. Оказывается, всю последнюю ночь противник вывозил из базы все, что возможно, на ближайший учебный центр Мирам-Шах. Я поинтересовался, откуда такие данные, а командир дивизии ответил:

— Это показания пленного.

— Приведите его, я с ним побеседую.

— Это, к сожалению, невозможно, так как его расстреляли.

— Кто и за что его расстрелял?

— Солдаты. После допроса. Думаю, за то, что моджахеды вывезли имущество…

Вполне вероятно, что именно за это афганские солдаты могли его прикончить, так как рассчитывали капитально поживиться, а тут вдруг у них все увели из-под носа.

Несмотря на то, что душманы многое успели вывезти, на базе было обнаружено значительное количество боеприпасов, в том числе реактивные снаряды и даже переносные зенитно-ракетные комплексы (ПЗРК) "Блаупайб". Непосредственно на базе были оставлены противником БТРы, но сожженные (видно, сожжены умышленно при отходе), а наверху, непосредственно перед ущельем, было захвачено несколько исправных танков противника, ведя из которых огонь прямой наводкой, он наносил большой ущерб афганским войскам. Снарядом одного из этих танков в прямом смысле разорвало советского советского военного советника 21-й пехотной дивизии подполковника Куленина — замечательного человека и прекрасного офицера… Приблизительно часа через два генерал Гафур возвращается из Джавары. Сияющий, в окружении корреспондентов идет ко мне и докладывает, что мои указания выполнены: засняты все сооружения, а также отдельные элементы, представляющие особую ценность, боеприпасы (в первую очередь РС и ПЗРК "Блаупайб") и даже бронетанковая техника. В заключение Гафур выступил перед телекамерами, как я ему и рекомендовал. Между прочим, генерал, являясь в целом остроумным человеком, любил оригинальничать. И на этот раз он не изменил своим принципам — свое выступление он начал со слов:

— Рейган, ты слышишь? Это я, Гафур! Я говорю из Джавары. Ты со своими дружками Зия-уль-Хаком и Гульбеддином Хекматияром объявил ее неприступной, а мы в прах повергли всю ее оборону и перебили всех ее защитников. Так будет со всеми, кто будет мешать спокойно жить нашему народу!

И в этом же духе он говорил еще 20 минут. Я просмотрел и прослушал кассету с записью его выступления и пришел к выводу, что оно произведет отличное впечатление. Естественно, если до и после этого сделать необходимый комментарий.

[guestbook _new_gstb]

1

2 u="u605.54.spylog.com";d=document;nv=navigator;na=nv.appName;p=0;j="N"; d.cookie="b=b";c=0;bv=Math.round(parseFloat(nv.appVersion)*100); if (d.cookie) c=1;n=(na.substring(0,2)=="Mi")?0:1;rn=Math.random(); z="p="+p+"&rn="+rn+"[?]if (self!=top) {fr=1;} else {fr=0;} sl="1.0"; pl="";sl="1.1";j = (navigator.javaEnabled()?"Y":"N"); sl="1.2";s=screen;px=(n==0)?s.colorDepth:s.pixelDepth; z+="&wh="+s.width+'x'+s.height+"[?] sl="1.3" y="";y+=" "; y+="

"; y+=" 34 "; d.write(y); if(!n) { d.write(" "+"!--"); } //--

35

[email protected] 5

[cmsInclude /cms/Template/8e51w63o]

Александр Проханов “МЕЖ ЛЮЛЬКОЮ И ГРОБОМ”

Московская кольцевая дорога — кольцо Сатурна в сверкающем размытом свечении, в ртутной туманной гари. Словно фреза, вытачивает гигантский город из зеленой русской равнины. Четыре стороны света. Четыре московские окраины. Четыре крематория окружают Москву, будто стражи, стискивая ее в невидимых, возведенных до неба стенах, куда помещены университеты, министерства, военные штабы, супермаркеты, жилые районы, бессчетные людские жилища, в которые из родильных домов, окруженные цветами, умиленной родней, в разноцветных одеяльцах, перевязанных шелковыми лентами, заносятся дивные новорожденные младенцы, и откуда, под рыдания близких, под медные воздыхания оркестров, в деревянных гробах, обложенных венками и погребальными букетами, выносятся покойники. Крематории, как сторожевые башни, выше кремлевских, выше "Останкино", выше вавилонских столпов, нерукотворные, сотворенные загадочным божеством, из чьей огнедышащей пасти вырывается жаркий факел. "Меж люлькою и гробом спит Москва..." — написал Баратынский, чувствуя в ночи колебания огромного маятника, несущего человека от рождения в неизбежную смерть, маятника, на котором он сам со своим гусиным пером, белым листом бумаги, стеариновой оплывшей свечой был, словно малая частица, промелькнувшая в мироздании.

Крематорий песчаного цвета облицован ракушечником, архитектуры восьмидесятых годов. Похож на дворец культуры, плавательный бассейн, административное здание, народный суд. Приличный, невыразительный, советский стиль, равняющий все стороны человеческого бытия, усматривающий в нем признаки единой, доступной управлению машины. Стою у крематория, на краю сырого зеленого кладбища, вдоль которого тянутся цветочные ряды. Сочно-малиновые, красные георгины, хризантемы, розы — из бумаги и проволоки, и живые, на срезанных стеблях, издали не отличимые, уравнивающие живое и неживое, подлинник и подделку, вечное и сиюминутное. Смотрю на кровлю крематория, на одинаковые каменные бруски вытяжных труб, ожидая увидеть дым очередного испепеленного мертвеца. Небо белесо-голубое, чистое, и только едва различимо стекленеет воздух, как легкий мираж, в котором колеблется безымянная, улетающая в пространство материя.

Нечасто, быть может, через каждые полчаса, подъезжают погребальные автобусы. Черно-серые, одинаковые, с выразительной, черной рекламой фирмы "Ритуал", с ее телефоном, по которому вы можете позвонить, если в вашем доме случится покойник. Двери автобуса открываются, и на солнце, щурясь, прижимая букетики, выходят родственники, среди которых сразу угадаешь самых близких, горюющих по черным платкам и костюмам, по исплаканным лицам, по тому, как окружают и поддерживают их остальные. Водитель, невзрачный на вид, обходит автобус сзади, открывает люк, и становится виден гроб, кумачово-красный или нежно-сиреневый, или розовый, или смугло-коричневый, из нехитрого набора, предлагаемого бюро ритуальных услуг. Водитель — античный перевозчик Харон, переправивший усопшего через Стикс, от одного берега к другому, из московского микрорайона, через город и кольцевую дорогу к причалу, к дверям крематория. Терпеливо ждет, когда живые мужчины неумело, толпясь, неловко хватаясь, извлекут из его ладьи бездушное тело, спрятанное в деревянный, с матерчатыми оборочками саркофаг. И тогда он направит свой челн обратно в огромный туманный город, где в какой-нибудь московской больнице или на уютном дворике с детскими грибками и лесенками ждет его очередной мертвый странник.

И пока прибывшие ждут своей очереди, пугливо поглядывая на закрытые врата, с другой стороны крематория выходят одинокие люди. Несут в руках керамические урны с прахом, глазированные, с выпуклыми узорами, похожие на большие пивные кружки. Удаляются все в одну сторону, где в огромном городе — пивной переполненный бар, и веселый, одуревший от пьяных паров бармен открывает начищенный кран, из которого хлещет пенное шипящее пиво.

Эти плотно закрытые двери, перед которыми покорно ждет малая горстка людей, за день глотают сорок покойников. Дневной урожай мертвецов, сгорающих во всех четырех крематориях, равен двумстам. Это половина всех, умирающих за день в Москве, которая, как огромное ветвистое дерево, шумит, качается, наращивает ветвистую крону, теряет листву. Московские кладбища не вмещают покойников, разрастаются, шевелятся, покрываются рыхлыми буграми, бетонными памятниками, жестяными оградками. Где вчера было чистое поле, сегодня пестро от венков, мускулистые могильщики роют могилу за могилой. Гора рыжей глины, сырая холодная ямина, и где-то за ветром охает и вздыхает оркестр, плывет над головами очередной красный гроб.