Читать интересную книгу Большая Советская Энциклопедия (ИМ) - БСЭ БСЭ

  Главной предпосылкой перехода к И. в России, как и везде, была высокая степень концентрации производства. Однако в России существовала концентрация двух различных типов: собственно капиталистическая, связанная с техническим прогрессом (новые отрасли промышленности, новые индустриальные районы), и концентрация, порожденная полуфеодальным строем промышленности (например, Урал) и в целом — дешевизной рабочих рук в результате аграрного перенаселения. «Естественный» процесс возникновения монополий форсировался политикой насаждения капитализма сверху, концентрацией казённого спроса, а также прямым воздействием правительства, особенно энергичным в конце 19 — начале 20 вв. В ходе монополизации выделяются три этапа: 1) для начального этапа (80—90-е гг. 19 в.) характерны временные соглашения и синдикаты в отраслях промышленности, связанных с финансируемым казной ж.-д. строительством, а также в других отраслях, опекаемых государством (сахарная, нефтяная монополии). 2) Первое десятилетие 20 в. Мировой кризис и последующая депрессия ускорили образование крупных, устойчивых синдикатов («Продамета», «Продуголь», «Продвагон», синдикат паровозостроительных заводов и др.; см. Монополии капиталистические в России). Монополизация казённых, особенно ж.-д., заказов дополняется борьбой за раздел «открытого» рынка. 3) С промышленным подъёмом 1910—13 связана полоса наиболее широкого распространения и возрастания силы монополий. К 1914 насчитывалось около 150 синдикатов и картелей, охватывавших почти все отрасли крупной промышленности, отчасти и самую массовую из них — хлопчатобумажную; однако последняя благодаря патриархальным формам владения и финансирования (своими же московскими банками) продолжала занимать особое место в системе российского капитализма. Новым моментом явилось образование монополий высшего типа, уже не единичных (как нефтяные тресты, возникшие ещё в конце 19 — начале 20 вв.), а довольно распространённых, особенно в тяжёлой индустрии. Но сфера господства монополий была сравнительно ограниченной; вне её оставались часть крупной, значительная часть средней и мелкой промышленности, а также масса мелких производителей: в 1913 на долю неакционерной и кустарно-ремесленной промышленности приходилось около 1,3 млрд. руб. основного капитала против 2,8 млрд. руб. капитала акционерных предприятий.

  Скачкообразно шло в России формирование финансового капитала. Акционерные банки, занимавшие до начала 80-х гг. 19 в. второстепенное место в кредитной системе, к концу 19 в. превратились в сравнительно крупную и резко централизованную силу (см. Банки в России). Промышленный подъём 90-х гг. втянул их в учредительские операции, однако связи банков с промышленностью были ещё неустойчивы. Перелом произошёл в начале 20 в.: значительно возросшая мощь банков (основные ресурсы в 1900—14 увеличились в 4 раза при дальнейшем усилении централизации капиталов) вместе с изменением характера деятельности главных петербургских банков (на первый план выдвинулось финансирование промышленности) имела своим результатом образование типичных банковых монополий, хотя и сохранявших некоторые раннекапиталистические черты (например, активность в области торговли). Важная особенность банковых монополий в России — их тесная связь с государственным кредитом: к 1914 из 4,5 млрд. руб., составлявших ресурсы акционерных банков, около 1 млрд. руб. приходилось на счёт средств министерства финансов и Государственного Банка.

  1-я мировая война 1914—18 дала резкий толчок комбинированию производства, сращиванию промышленного капитала с банковским. Особенно существенным был сдвиг в сторону перерастания частного капитализма, с одной стороны, и государственного капитализма — с другой, в государственно-монополистический капитализм. Итогом явилось быстрое формирование финансовой олигархии, овладевавшей командными позициями в экономике страны. К 1914 в состав финансово-капиталистических групп разнородных предприятий, связанных с 8 крупнейшими банками, входило около 12% всех акционерных предприятий (без железной дороги и самих банков) с 35% основного капитала, а к 1917 — соответственно 18% и 42%. В свою очередь, разбогатевший на военных поставках, товарном голоде и инфляции крупный торгово-промышленный капитал также перерастал в промышленно-банковский (концерны Стахеева, Второва, Ярошинского и др.). Однако И. как всероссийская система полностью ещё не сложился к моменту, когда пролетарская революция положила ему конец.

  Важнейшая особенность И. в России — взаимопроникновение высших форм капитализма и докапиталистических укладов — имела весьма противоречивые последствия. Пережитки крепостничества сужали базу роста монополий, а сохранение за помещиками решающих позиций в управлении ущемляло политические и правовые интересы всех групп буржуазии. Но эти же факторы облегчали установление господства крупного капитала на внутрироссийском рынке, резко, а главное устойчиво, ограничивая сферу конкуренции. Кроме влияния экономической политики в узком и широком смысле (привилегии сравнительно небольшой группы предприятий и банков, бюрократическое «регулирование» всей предпринимательской деятельности), существовало более активное — косвенное влияние крепостничества. В этом направлении действовал прежде всего сложный механизм использования и перераспределения внутренних накоплений страны. Относительная недостаточность их усугублялась отвлечением огромной доли в пользу царизма и помещиков: государственные займы на непроизводительные «общие нужды» вместе с ипотечным кредитом забирали с денежного рынка 70% средств в 1900 и 68% — в 1914. Значительная, хотя и трудно учитываемая часть накоплений удерживалась в сфере торгово-ростовщического капитала, высокая доходность которого была производной, в первую очередь, от крепостнической кабалы в деревне. Общим следствием было ограничение притока капиталов в промышленность. Но тем легче было промышленным и банковым монополиям перераспределить эти средства в свою пользу. В результате реальная власть финансового капитала оказывалась значительно больше его производственной мощи. Условия же полукрепостнического строя открывали особенно большие возможности для эксплуатации пролетариата и мелких производителей. Эта «,,русская“ сверхприбыль», как называл её В. И. Ленин, доставалась крупному и отчасти среднему капиталу (см. там же, т. 22, с. 62). Но синдикаты и тресты и здесь неуклонно увеличивали свою долю с помощью монопольных цен на топливо, металл и др. сырьё, а горстка банков, обладавших сетью филиалов и посредников, достигала ещё большего результата, диктуя свои условия кредита массе «независимых» предприятий. Таким образом создавались предпосылки для раннего загнивания верхушки российского капитализма в условиях недозрелости капиталистического развития в целом. С этим связано парадоксальное, на первый взгляд, опережение российским И. финансового капитала передовых стран: так, уже с конца 19 в. монополии в России, как правило, осуществляли регулирование производства путём его ограничения и даже прямого сокращения. Несмотря на сравнительно высокие в начале 20 в. темпы промышленного роста, берёт верх тенденция к закреплению и усилению общей экономической отсталости страны уже не только на «чисто» крепостнической, но и на смешанной крепостническо-монополистической основе. Конкретно это обусловливалось также: непосредственным сращиванием финансового капитала с латифундиальной системой (к 1914 из более чем 40 млн. десятин земель, заложенных помещиками в банках, половина приходилась на долю частных банков); широкими масштабами личной унии дворянских и сановно-бюрократических верхов с крупным капиталом; специфической ролью помещичье-буржуазного предпринимательства, которое, с одной стороны, вело к расширению собственного хозяйства помещиков, ускоряло процесс капитализации сельского хозяйства и даже развитие монополий (сахарная промышленность), а с другой — открывало дополнительные возможности для интенсификации отработок и кабальной эксплуатации крестьянина-арендатора. Принципиально сходными были последствия проникновения И. в колониальные области Российской империи (Закавказье, Средняя Азия): лишь в небольшой степени способствуя развитию там производительных сил (добыча минерального сырья) и росту раннекапиталистических отношений, оно вело главным образом к усилению докапиталистических форм гнёта и неэквивалентного обмена. В результате всех этих процессов, протекавших в условиях революционного подъёма в России, сложился сначала консервативный, а затем агрессивно-контрреволюционный тип полубуржуазного помещика и капиталиста, связанного с казной. Наиболее ярко этот тип был представлен октябристами, но получил распространение в разных сферах социально-политической и «деловой» жизни (съезды представителей промышленности и торговли, антирабочие предпринимательские союзы, а в более широком плане — аграрно-капиталистические элементы «объединённого дворянства», представительство крупной буржуазии в Государственном совете, черносотенно-буржуазный блок в Государственной думе). Наряду с этим по мере возрастания веса финансового капитала, как и буржуазии в целом, усиливались попытки перераспределения доли политического влияния и участия в управлении в пользу либерально-монархического, кадетского и «прогрессистского» крыла контрреволюции. Но эти попытки носили компромиссный и крайне ограниченный характер в силу непреодолимого противоречия между крепостничеством и буржуазной эволюцией и в ещё большей мере — вследствие поражений, наносимых либерализму пролетариатом в борьбе за гегемонию в освободительном движении. Это, в свою очередь, ускоряло сближение либералов непосредственно с финансовым капиталом и одновременно с абсолютизмом и помещичьей реакцией — тенденция, идеологически выраженная в струвизме и «веховстве», как течении и господствующем настроении буржуазии после 1905. Самый общий итог состоял в объективной революционности всего положения России эпохи И. — в «...невозможности решить задачи буржуазного переворота на данном пути и данными (правительству и эксплуататорским классам) средствами» (Ленин В. И., там же, т. 23, с. 301).