Наконец, мы вышли на реку Анадырь, но до наступления темноты остались считанные минуты, а нам еще лететь около двухсот километров.
Я приказал Иванову связаться с Анадырем и запросить погоду. Анадырь сразу же ответил:
– Погода хорошая, ясная. Ждем.
Радирую им:
– Мы запаздываем. Прилетим ночью. Не жалейте керосина, жгите большие костры.
Солнце село. Мы шли на высоте тысячи двухсот метров, скорость полета доходила до двухсот километров в час. Уже с трудом различал я смутные очертания самолета Линделя. Хотел сообщить ему по радио содержание разговора с Анадырем, но у него отказала рация.
Неожиданно Линдель пошел в сторону, стал резко снижаться, а через минуту я потерял его из виду. Отказал мотор?.. Выяснять некогда. Заметив по карте место посадки Линделя, я решил продолжать полет.
Впереди мелькнули огни. Сердце замерло от радости, но огни тут же пропали. Уж не показалось ли?
Смотрю вперед, по сторонам – огней нет. Делаю круг. Самолет накренился. Ага, вот они! Слева под крылом – несколько костров. Убрал газ, снизился метров до пятидесяти. Пролетев над кострами, заметил, что огонь отклоняется вправо от линии костров. Пришлось садиться не вдоль, а поперек линии. Сел хорошо.
К самолету бегут люди, указывают, куда рулить. Подрулил к берегу. На горе стоят дома, на высоких столбах висят электрические фонари. Что-то не похоже на Анадырь – электричества там в те годы не было. Вылезаю из самолета. Оказывается, сели мы не в Анадыре, а в Рыбкомбинате.
После короткого митинга я спросил начальника политотдела Рыбкомбината:
– Есть ли у вас бензин?
– Бензин для вас находится в Анадыре. Площадку мы здесь приготовили на всякий случай, думали уговорить вас из Анадыря прилететь к нам, показаться рабочим. Не зря готовили – пригодилась!
– Да еще как! Она спасла и нас и наши самолеты… А с кем же, все-таки, я разговаривал по радио? Разве не с Анадырем?
– Нет, вы говорили с нами. У нас своя рация. Анадырь вас не слушал.
– Они только послали вам в культбазу утреннюю сводку погоды, - вмешался радист Рыбкомбината, - а мне удалось связаться с вашим радистом, и я все время следил за вами.
Я крепко пожал ему руку и поблагодарил предусмотрительных работнргков Рыбкомбината. Где-то глубоко шевельнулось нехорошее чувство к беззаботным анадырцам:
– Значит, они не знают о нашем прилете?
– Нет, не знают…
Анадырь расположен на другом берегу залива, в семи километрах от Рыбкомбината. По моей просьбе туда немедленно были посланы нарты за бензином: утром я хотел во что бы то ни стало вылететь на помощь Линделю. Кроме того, я просил работников анадырской радиостанции регулярно давать свои позывные, надеясь, что мой товарищ ответит на них и этим облегчит поиски самолета.
Позже я узнал, что терпит бедствие не один Линдель. Два дня тому назад из бухты Провидения в Анадырь летели летчик Масленников и штурман-радист Падалка. Они попали в пургу и совершили вынужденную посадку. На поиски пропавших были высланы нарты.
Утром вылететь на помощь Линделю не пришлось, так как началась пурга. К вечеру получили от него радиограмму.
«Сели благополучно, не долетев ста километров. Сидим на реке Анадырь. Вышлите посуду для нагрева воды. Дров не надо – есть кустарник. Причиной посадки явилось сомнение, хватит ли бензина».
На поиски Линделя тоже выехали нарты.
Вот уже несколько дней сидим в Рыбкомбинате в ожидании хорошей погоды. Беснуется пурга. Порой становится мучительно стыдно от сознания того, что приходится сидеть здесь в тепле и бездействии, в то время как люди, затерянные в снежных равнинах, голодные, ждут нашей помощи. Но что поделаешь? В такую пургу было бы безрассудно трогаться с места…
Собственно, если строго разобраться, были основания беспокоиться только за Масленникова и Падалку. Их положение было поистине тяжелым. Они не могли точно указать места своей посадки, у них на исходе запас продовольствия. У Линделя положение несравненно лучше: он сидит на реке; посланные отсюда нарты непременно найдут его. К тому же в его распоряжении есть двадцатидневный запас продовольствия, палатка и спальные мешки; у него есть возможность приготовить горячую пищу: он захватил с собой целый мешок мороженых пельменей.
Обдумывая план спасения самолета Масленникова, мы детально ознакомились со всем тем, что было сделано до нас.
Масленников совершил вынужденную посадку двадцать четвертого марта и сразу же радировал в Анадырь:
«Сели хорошо. Самолет цел. Сами здоровы. Находимся, по нашему исчислению, примерно в сорока километрах от Анадыря, в шести-восьми километрах от берега лимана, входящего в залив Николая, но возможно и несколько ближе. Точно определиться не можем, так как горизонт закрыт облаками. Высылайте нарты. Завтра слушайте нас в четырнадцать часов».
Ему сообщили, что по указанному направлению высланы нарты. На другой день была получена вторая радиограмма:
«Нарты не пришли. Живем в снежной берлоге. Продовольствия хватит на четыре дня. Пытались запустить мотор, но безрезультатно. Повторим попытку в первый летный день. Вчера Падалка поднимался на сопку и пришел к заключению, что мы находимся не там, где предполагали. Мы далеко от берега, километров шестнадцать-двадцать, а то и больше. От нас виден конец Золотого хребта, подходящего к Анадырю. Предполагаем, что мы находимся севернее Анадыря в глубине материка. Просим продолжать поиски километрах в сорока-пятидесяти к востоку, а также немного к западу».
…Поиски Масленникова продолжаются уже восемь суток. Из Анадыря по предполагаемому направлению его посадки вышли шесть нарт под управлением лучших каюров, хорошо знающих местность.
Отрадно было слышать, что местные жители принимали горячее участие в розысках самолета. К высланным из Анадыря собачьим упряжкам присоединились по пути пять оленьих нарт. Чукча Телепин из колхоза «Полярная звезда» приехал в Анадырь и предложил свою помощь.
Но поиски не ограничились посылкой нарт. В разведку вылетел пилот нашего управления Сергучев, застрявший из-за пурги в Анадыре. Летал он недолго. Низкая облачность заставила его вернуться, ничего не обнаружив.
В своей предпоследней радиограмме Масленников и Падалка писали:
«Самолета Сергучева не видели. В следующий полет, как увидим или услышим шум мотора, зажжем масло. Сидим на голодной норме продуктов. Продержимся еще дня четыре, а там можно еще неделю прожить на траве и мху. Однако все же ищите возможно скорее. Мы здоровы. От голода не страдаем, но страдаем от холода и сырой одежды. Привет всем зимовщикам, пусть не беспокоятся».
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});