После Гастингса центром общественного интереса сделался магараджа Нункомар. Он-то некогда и оспаривал у Риза-хана место визиря и должен был уступить сопернику. Теперь же магометанин свергнут, надежды индусов завладеть властью ожили с новой силой, и все взгляды направились на Нункомара, который по богатству и рождению был знатнейшим их предводителем.
Окружавшее его сияние еще более увеличилось, когда к нему явился сэр Вильям, адъютант губернатора.
Нункомар сумел безмолвно, только посредством замечательно красноречивой мимики, в которой он был мастером своего дела, возбудить догадки посторонних, что английский офицер имеет сообщить ему нечто особенно важное и желает остаться с ним наедине, так что другие гости поспешили удалиться. Он сам вообразил, что сэр Вильям явился к нему с особенной вестью от губернатора, и был разочарован, когда молодой человек сообщил ему, что воспользовался приглашением посещать дом его, чтобы по возвращении из совершенной им экспедиции снова напомнить о своем существовании.
Магараджа скрыл свое разочарование чересчур оживленным выражением радости по поводу визита и, приказав подать панху, фрукты и варенье, весело и непринужденно начал болтать с гостем, с видом полного равнодушия справляясь об экспедиции.
Сэр Вильям рассказал подробно и с живейшим интересом о произошедшем в Муршидабаде. Нункомар слушал его, откинувшись на подушки своего кресла. Он будто только из вежливости следил за рассказом гостя, задал ему вскользь несколько вопросов, а когда последний в сильном возбуждении рассказал о непосредственно грозившей им кровавой борьбе, резким тоном сказал:
— Из этого можно видеть, как сильно ошибался прежний губернатор, считая Риза-хана и Шитаб-Роя преданными, верными друзьями Англии и всячески отличая их. Англия никогда не должна искать друзей среди магометан; пока их осыпают почестями, они не скупятся на любезности, но стоит задеть их самолюбие или тщеславие, они не задумаются поднять оружие. У нас, индусов, нет этого. Мы умеем поддерживать дружбу и не изменять данному слову, даже если не все делается по нашему желанию, — сказав это, он глубоко вздохнул и, печально подняв глаза, продолжал: — Надеюсь, ваш начальник лучше знает положение дел и лучше умеет отличать друзей. Принятые им крутые меры только доказали, что он не дал обмануть себя и, надеюсь, он убедится, что всегда встретит во мне искреннюю преданность, остающуюся неизменной даже и в несчастии.
Он пытливо посмотрел на молодого человека.
— Я уверен, что губернатор ценит вашу дружбу по достоинству; он мне не только разрешил, но и приказал посещать дом ваш, который вы так любезно открыли мне, и в доказательство питаемого им к вам и вашему дому дружеского расположения я привез по поручению баронессы Имгоф привет для бегум Дамаянти, вашей супруги.
Он поспешно развернул обертку небольшого, но изящного букета из гарциний и, слегка покраснев и опустив глаза, подал букет магарадже.
— Нет, — воскликнул тот, отстраняя букет, — нет, не через мои руки должен быть передан такой милостивый привет. Я попрошу вас лично передать бегум как цветы, так и привет.
Он захлопал в ладоши и приказал явившимся слугам позвать супругу, а в ожидании ее появления завел легкую беседу, в которой опять-таки коснулся экспедиции в Муршидабад.
Наконец Дамаянти явилась, окруженная прислужницами. Красивая бегум, на этот раз вместо драгоценностей украсившая себя только цветами, могла бы послужить любому европейскому художнику моделью для Афродиты в момент, когда богиня любви выходит из глубины волн. Сэр Вильям был до того восхищен, что о сравнении даже не думал, и только по напоминанию Нункомара подал ей цветы, пробормотав при этом несколько бессвязных слов. Он не решился назвать имя баронессы Имгоф, так как, в сущности, не получал от нее никакого поручения, а принес с собой ароматные цветы, чтобы иметь предлог лично видеть прекрасную индуску. Ему казалось, что ее чистые, ясные глаза, наверно, угадали бы неправду.
Она поблагодарила его, также не упоминая имени баронессы, и, вынув из букета несколько цветков, приказала одной из прислужниц приколоть их к дымчатой ткани на ее груди, а остальные поставить в свежую воду, но предварительно наклонилась над ними и как бы случайно коснулась лепестков губами.
Магараджа все время не переставал в изысканнейших выражениях восхвалять доброту и любезность знатной и прекрасной приятельницы губернатора. Дамаянти хотя и вторила ему, но, казалось, благодарности ее скорее предназначались посланному баронессы, нежели ей самой, а сэр Вильям все время стоял с опущенными глазами и ни разу не решился поднять их, так как чувствовал, что будет не в силах оторваться от чарующего образа, наполнявшего его сердце.
В эту минуту поспешно вошел дворецкий и секретарь магараджи и передал ему приглашение губернатора тотчас же явиться для важного и безотлагательного дела. Несмотря на обычное самообладание Нункомара, в глазах его блеснул огонек торжества, и лицо покрылось румянцем. Он немедленно приказал приготовить паланкин. Сэр Вильям также встал, но Нункомар сказал:
— Дело, призывающее меня к его милости губернатору, отнюдь не должно лишать дом вашего приятного присутствия, друг мой. Бегум, надеюсь, будет приятно занять вас в мое отсутствие.
Дамаянти, совершенно по-европейски и с грацией, восхитившей бы всех даже в изысканных салонах Лондона, протянула ему руку. При пожатии этой теплой, мягкой ручки и в блеске темно-синих глаз, выглядывавших из-под тени пушистых ресниц, словно таинственные звезды летней ночи, молодой человек почувствовал, как кровь прилила к голове. Нункомар попрощался и поспешно вышел.
Он быстро надел богато украшенный драгоценными камнями пояс, прицепил саблю с дорогим клинком и, выйдя на средний двор, сел в поданный ему паланкин. Народ провожал шествие магараджи громкими криками и благословениями. Индусы видели в кем брамина чистейшей крови, любимца богов, властителя, будущего друга могущественного губернатора и, может быть, преемника гордого и строгого Риза-хана. Нункомар, улыбаясь, кланялся во все стороны. Его лицо казалось таким спокойным, будто ничего особенного не случилось, зато сердце его забилось сильнее от гордого чувства, что наконец сбываются его честолюбивые надежды и желания.
Некоторое время сэр Вильям стоял перед Дамаянти молча. Когда наконец он поднял глаза на индуску, откинувшуюся на подушки мягкого кресла, то почувствовал себя ослепленным. Она как будто ждала, что он заговорит, но молодой человек был не в силах найти слова. Он боялся, что чувство, так сильно овладевшее им, невольно прорвется наружу.