Однако поди ж ты – на практике выходит, что Ольгин радикальный метод куда действеннее Маринкиного пассивного выжидания звездного часа. Может, ей не осуждать подругу нужно, а пример с нее брать? Может и так. Но удержаться все же не смогла – обида вырвалась наружу. Обида на безголовых мужиков, слетающихся на Конакову как на мед и не замечающих ее порченности. Обида на Ольгу, насмешливо обзывающую Маринку «отпугивающим элементом».
Ольга не обиделась. Скорее, возмутилась:
– Ты базар-то фильтруй. Как это «я уговорила»? Да ты что?! Он меня уговорил! Он меня уже три месяца уговаривал, ну а вчера я сдалась. Знаешь, так просил, так просил! Такое вытворял, паразит! Ну, в самый ответственный момент я и не выдержала – слаба, каюсь. Хотела еще полгодика помучить, да сил не осталось – извел меня своими приставаниями. Ненасытный, сволочь, но такой сладкий!
От приятных воспоминаний Ольга зажмурилась. На лице засияла глупейшая из всех ее улыбок – похотливая, порочная.
– Ой, Маринка! – почти застонала в экстазе. – Ты и представить не можешь, какой мужик! Я от него просто тащусь. Ты-то знаешь: я ничего серьезного с ним не планировала – он ведь совершенно не в моем вкусе. А вот как в постель меня, сволочь, затащил, тут я и плюнула на все свои вкусы. Вкуснее его в жизни ничего не пробовала! Тааакой фантазёоор! А-баль-деть!
Марина с трудом удержалась, чтобы в очередной раз не подколоть собеседницу: как же, как же. И серьезного не планировала, и в постель не она его, а он ее затянул. Аха, помимо ее воли! Это пусть кому другому расскажет, но не Маринке: кому Ольга плакалась два месяца, что физрук на ее призывы не откликается?
Похоть на лице Конаковой уступила место обычной житейской радости:
– Наконец-то не надо будет прятаться от матушки! Теперь я смогу с ним трахаться хоть в материной квартире. Представляешь, кайф какой – он мой круглосуточно, в любое время дня и ночи! Хоть затрахайся. Такой сладкий – и весь мой!
Даже сейчас, в счастливейший, казалось бы, момент своей жизни, Ольга снова и снова говорила об одном. Маринку передернуло от неприязни. Или зависти? Да нет, чему завидовать? Что урвала Кебу? Этот переходный красный вымпел? Всеобщее достояние «педульки»?! Да ей только посочувствовать можно, о какой зависти речь?
Однако вместо сочувствия вновь не удержалась:
– Ага, весь твой, почти. Все, что другие не съедят, тебе достанется.
Сытый оскал с Ольгиной физиономии как ветром сдуло:
– Ты это о чем?
– Сама знаешь. Кобель он, твой Кеба. Всю «педульку» перетрахал – завидный жених!
– Да куда там – всю «педульку»! Пару штук может, и трахнул, а ты уж сразу: «всю»!
– Каких пару штук? Чего ты девочку-то из себя строишь? Вроде не слышала, что о нем говорят. Сама ведь прекрасно знаешь, что я права. Когда речь заходит о Кебе, там уже не пара штук, там уже действительно вся «педулька».
– Не смеши, – обиженно протянула Ольга. Правда, смеяться и не думала. Напротив – сытое торжество исчезло из взгляда и голоса. – Ну вот тебя-то он не трахал? Не трахал! А значит, не вся «педулька», не вся!
– А-аа… Ну, тогда, и правда, не вся. До меня он действительно еще не добрался.
– Вот видишь, – обрадовалась Ольга. – Я была права – это все глупые разговоры. Просто девки злятся, что он ими пренебрег, вот и сочиняют о нем небылицы.
Ехидный смешок уже готов был вырваться из Маринкиных уст, но усилием воли она подавила его. Что-то она сегодня разошлась. Да, Ольгины взгляды на жизнь ее уже, мягко говоря, давно напрягали. Может, не столько напрягали, сколько не соответствовали ее собственным взглядам. Иной раз очень хотелось отдохнуть от подруги. Или хотя бы от замусоленной темы.
Однако Ольгу-то всегда волновало одно. Значит, надо было или терпеть, или менять подругу. Менять Маринка уже пробовала: несмотря ни на какие ухищрения, Конакова все равно оставалась рядом. И то сказать – только с Казанцевой ведь могла быть до конца откровенной. Хотя кто бы знал, как эта ее откровенность уже осточертела Марине!
Ну да ничего – скоро Ольга наконец-то выйдет замуж, и тогда уже перестанет надоедать своим вечным голодом. А может вообще плавненько отойдет в сторону, а Маринка найдет себе новую подружку, не такую озабоченную.
– Не знаю, не знаю, – промямлила, все еще не желая сдаваться – физрука терпеть не могла. То ли бесконечные сплетни о его сексуальных подвигах повлияли, то ли Ольгины интимные откровения. – Что-то мне в его добропорядочность не верится. И то, что он меня не трахнул – слабое утешение. Во-первых, можно смело применить слово «пока». Это пока он меня не трахнул. Ну, а во-вторых, он меня вряд ли помнит – видел всего-то пару раз, когда я зачет зарабатывала со шваброй в руках. Мелькала б почаще – боюсь… Впрочем, все равно ничего бы не было – мне самой этот твой вымпел даром не нужен. Так что я не считаюсь. А вот остальные…
– Плевала я на остальных, – разозлилась Ольга. – Если и был у него кто раньше, так ведь не забывай – я ему тоже далеко не девочкой досталась. Зато теперь все иначе. Теперь он только мой, а я – его. И я выхожу за него замуж!
Ее злость испарилась, уступив место лукавству. Добавила, кокетливо улыбнувшись, словно очередного «колокольчика» снимала:
– А ты будешь моей свидетельницей! А свидетельнице гнать на жениха не положено. И вообще, свадьба двадцать седьмого июня, так что готовься – у меня на свадьбе должно быть весело, уж ты постарайся, поработай массовиком-затейником.
– Двадцать седьмого? У-уу, я тебя недооценила, подруга! Подарочек себе на день рождения приготовила. Ну молодец! Мало того что уломала мужика, так еще подгадала, чтоб аккурат к собственному дню рождения. Даешь, мать! Ценю!
Ольга снова обиженно фыркнула:
– Ну что ты зациклилась: «уговорила, уломала». Никого я не уламывала. Это он меня ломал буквой «зю», это он уговаривал, умолял. А я же слабая женщина, ты сама знаешь. Не удержалась, сдалась на милость победителя…
Угу-угу, знаем мы, кто кому сдался. Однако спорить Маринка на сей раз не стала. В конце концов, какая разница, кто кого уговорил? Главное – Ольга выходит замуж. Ну и слава Богу! Нужно порадоваться за подругу.
– Не обращай внимания, это я так. Поздравляю. Рада за тебя. Правда, рада.
Вечером того же дня Ольга привела Кебу на ужин. Не ради самого ужина, разумеется – чтобы представить матери будущего мужа.
Накрывая на стол, Галина Евгеньевна суетилась словами. Говорила без остановки, и все какую-то ерунду. Ольга лишь диву давалась ее неожиданной разговорчивости. Сколько себя помнила – только ругань от нее слышала, если не откровенные маты. Тут же – сама доброта. Только ямочек на щеках не хватает.