Все стали расходиться. Переводчик Ахмет подошел ко мне и тихо сказал, чтобы никто не мог его услышать:
– Командир! Обратите внимание на рядового Григорьева. Он в курилке рассказывал солдатам охраны «Мусомяки» анекдоты, как мне кажется, порочащие наш строй, а солдаты смеялись. У Григорьева упрямый характер и коварный ум.
– Поясните, пожалуйста, о чем идет речь.
– Григорьев говорил солдатам, что в СССР введена новая система измерения – андроп, равный десяти годам тюрьмы. Я, конечно, понимаю, что одно дело, если шутят офицеры, совсем другое дело, если такие анекдоты рассказывают солдаты, жди больших неприятностей. Это попахивает нестабильностью в государстве.
– Запомните, Ахмет, что анекдот, рассказанный кем-то для настроения, особенно теперь, когда обстановка в Кандагаре очень сложная, но вызывает смех, это к добру. Среди анекдотов есть немало очень любопытных для познания, например, этот, про «андроп», вы не находите?
Переводчик Ахмет, кажется, остался при своем мнении, ушел отдыхать. Я направился в свою тесную и неуютную каморку, которую с самого начала невзлюбил. По соседству со мной размещался прапорщик Микаладзе с громоздкой аппаратурой для шифрования. Было слышно, как он напевал старинную народную песню:
Против солнца, на востоке,Стоит келья, монастырь.Как во том монастыреСтрелец спасается —По три раза в деньДо пьяна напивается.
В каморке я зажег свечу. Сел на кровать. Вдруг в дверь постучали:
– Входите, не заперто.
– Телеграмма из Центра! – сказал шифровальщик Микаладзе.
– Что там сказано?
– Полковник Шамиль, начальник Кабульского центpa, сообщает, что в наш адрес направлен груз со статуэтками Ленина для раздачи афганцам. Всего 350 штук.
Я подумал про себя: «Куда деть это барахло?» Мне было известно, что статуэтками Ленина, выполненными очень неудачно в легком жанре «девушка с веслом», завалили Афганистан.
– Утром передай мое распоряжение рядовому Григорьеву, чтобы съездил в аэропорт и привез статуэтки в «Мусомяки», а там посмотрим, что с ними делать и кому их подарить?
Шифровальщик ушел.
Я стал знакомиться с имеющимися документами на лиц, завербованных оперативными офицерами, Собиным и Саротиным, в разное время. Среди агентуры были растратчики казенных денег, торговцы, лавочники, служащие кандагарской таможни, лица неопределенного занятия, а попросту – жулики и воры.
Агентура была большая. Чувствовалось, что Саротин и Собин вербовали всех подряд, кто подвернулся под руку. Вербовка происходила поспешно, без должной проверки завербованных, о чем меня предупредили в Кабульском разведцентре, и требовали в срочном порядке разобраться с надежностью агентуры, чтобы исключить всякий провал по вине агентов спецгруппы.
Фотографии агентуры хранились без должного контроля, где попало. На меня смотрели с фотографий суровые, грязные и неухоженные лица, словно разбойники с большой дороги. Все, как правило, бородатые, похожие на одно лицо – лицо злодея. Такие же фотографии печатались в газетах и в милицейских сводках лиц, совершивших тяжкие уголовные преступления и разыскиваемых правоохранительными органами.
Отложил фотографии в сторону. Стало как-то не по себе находиться в окружении бородачей, с которыми предстояло работать. Я никого из них не знал. Они меня тоже не могли знать. Кто они?
Хмурые, суровые лица разглядывали меня, словно через прицел автомата Калашникова, намереваясь пристрелить, недоуменно спрашивали друг друга, для чего я достал их фотографии и что после этого последует?
От дневной усталости и недосыпания кружилась голова, собрал в кучу все фотографии и положил в стол. Подошел к окну.
Стояла ночь. Небо было хмурое и темное. К непогоде. Слышались в отдалении глухие раскаты грома. Видать, пророк Илья катается по небу в своей колеснице. Быть грозе.
Неожиданно мои мысли были прерваны странными звуками, идущими со стороны улицы. Взял в руки автомат Калашникова, приготовился к худшему. Отчетливо слышались осторожные шаги за окном рядом с моей комнатой. Кто-то осторожно крался и наступил на сухую палку. Она треснула, и в ночной тишине раздался звук, похожий на выстрел из пистолета с глушителем. Я погасил свечу. Увидел в окно часового. Он тоже насторожился, протер глаза.
– А, это ты, сержант? – не то спросил, не то подтвердил приход сменщика. – Напугал меня до смерти, – хмуро сказал часовой, вставая с чурбана, на котором дремал.
– Ты не спи, тогда и не напугаешься! – заметил сержант. – Меня нечего бояться, бойся басмачей. Будешь спать – голову в миг отрежут, как Володьке Мишину. Мы с ним земляки, из одной деревни. Командир приказал мне сопровождать «груз-200». Прямо беда. Не знаю, что и сказать матери Владимира, где его голова. Как вспомню, что случилось с земляком, не нахожу себе места, чувствую тоску. Стал во сне видеть Володю Мишина. Сны так просто не приснятся, видать, что-то должно случиться со мной. Ведь мы с Володей-то стояли на одном посту. Он сменил меня, а через два часа прихожу его менять – а Володя-то… без головы.
– Жутко-то как! – сказал солдат. – Я тоже знал рядового Мишина. Мировой был парень. Ему крупно не повезло. А когда поедешь отвозить «груз-200»?
– Завтра.
– Поезжай, успокой старуху-мать. В смерти Володи ты не виноват. Виновата война.
Оба помолчали, перекрестились.
– Да вот еще что, – сказал солдат, – ты не очень-то шуми, чтобы не разбудить полковника Тоболяка. Это новый командир разведчиков.
– Какой он из себя?
– Сашка Григорьев говорит, что мировой мужик, бывал в таких переделках, что не дай бог оказаться там, где живыми оставались только боги. Я видел его мельком, когда он пешком пришел из аэропорта в «Мусомяки» без охраны, на это не каждый решится. Так что мужик, что надо, не то что те двое, Саротин и Собин – не офицеры, а пьяницы.
Солдат помолчал.
– Ну, ладно, заступай сержант на пост, твоя очередь, а я схожу к своей зазнобе. Она, видать, меня заждалась.
– Не тебя заждалась, а твоих денег.
– Расценки в бардаке остались старые или опять поменялись?
– Как будто те же, двадцать чеков за прием. Так, по крайней мере, с меня взяла Машка, а сколько возьмет твоя зазноба, не знаю.
Солдат поправил взлохмаченные волосы, высморкался и направился в сторону борделя – женского общежития, где проживали официантки, технички, медсестры, словом, «боевые подруги».
Сержант принял дежурство, облокотился на рядом стоящий чурбан, стал устраиваться поудобнее на ночлег и наконец заснул. Однако сон был короткий. Послышались одиночные выстрелы. Сержант проснулся, стал всматриваться в темноту, где только что стреляли. Выстрелы приближались к «Мусомяки», и это насторожило сержанта. Он передвинул затвор автомата Калашникова, послал патрон в патронник, залег у мешка с песком, замер. Стрельба, так неожиданно возникшая, так же неожиданно прекратилась, и сержант снова заснул. Я стоял у окна в темной комнате, меня не было видно с улицы, а я видел все и мог контролировать обстановку у дороги.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});