Читать интересную книгу Иван Никитин. Его жизнь и литературная деятельность - Ф. Савицкий

– Спокойствие! – воскликнул умирающий. – Теперь поздно говорить о спокойствии! Я себя убиваю? Нет, – вот мой убийца.

Горящие глаза его обратились к ошеломленному и уничтоженному отцу. Умирающий опустился на диван, застонал и обратился к стене, погрузившись снова в забытье.

Наступило 16 октября. Подвыпивший отец, который ничего не знал о содержании духовного завещания и тревожился об этом, с утра не выходил из комнаты умирающего сына. Он стоял у его изголовья и беспрестанно взывал:

– Иван Саввич! Кому отказываешь магазин? Иван Саввич! Где ключи? Подай сюда духовную!

Умирающий судорожно вздрагивал и умолял глазами сестру отвести старика в другую комнату. Де-Пуле, присутствовавший при этой сцене, с трудом его успокоил, сказав, что духовная у него и что деньги все целы. “Я был уничтожен картиной такой смерти”, – рассказывает он. “Баба, баба!” – еще был в силах проговорить Никитин. Это были его последние слова.

Дикая драма не прекратилась даже и после смерти Никитина. Старик отец, узнав, что он обойден в духовном завещании, неистовствовал и шумел даже у гроба сына… Впрочем, впоследствии он спокойно говорил об этом, объясняя все наговором злых людей, потому что “Иван Саввич не таковский был человек, чтобы забыть отца. А что они между собой ссорились, так мало ли что бывает: ведь и горшок с горшком сталкиваются!”

Похороны Никитина приняли характер общественного события. Гроб его провожала масса публики с начальником губернии во главе; много было учащейся молодежи, гимназистов, семинаристов и кадетов. Никитин похоронен на Митрофаниевском кладбище, рядом с могилой А. В. Кольцова. Лучшей эпитафией ему могло бы стать известное стихотворение, написанное им за год до смерти, которое проникнуто глубокой тоской умирающего. Мы приводим его целиком:

Вырыта заступом яма глубокая.Жизнь невеселая, жизнь одинокая,Жизнь бесприютная, жизнь терпеливая,Жизнь, как осенняя ночь, молчаливая…Горько она, моя бедная, шлаИ, как степной огонек, замерла.Что же? усни, моя доля суровая!Крепко закроется крышка сосновая,Плотно сырою землею придавится,Только одним человеком убавится…Убыль его никому не больна,Память о нем никому не нужна…Вот она – слышится песнь беззаботная —Гостья погоста, певунья залетная,В воздухе синем на воле купается;Звонкая песнь серебром рассыпается…Тише!.. О жизни покончен вопрос.Больше не нужно ни песен, ни слез!

Несмотря на свой угрюмый и замкнутый характер, несмотря на некоторые несимпатичные черты, которые проявились в последние годы его жизни, Никитин оставил по себе светлое воспоминание в близко знавших его людях. Мы видели уже, с какой симпатией относились к нему Второв и Придорогин. С такой же симпатией говорит о нем и Де-Пуле, близко стоявший к Никитину в последние годы его жизни и оставивший нам свои воспоминания о нем. Все это свидетельствует о том, что в суровой и непривлекательной на первый взгляд натуре поэта-мещанина было какое-то обаяние, которому поддавались даже люди, стоявшие выше его по своему умственному развитию. Это обаяние, по словам Де-Пуле, заключалось в том, что “этот человек был олицетворение труда, живое воплощение идеи, замысла; вблизи его нельзя было ни задремать, ни опустить рук”. Эти качества здоровой натуры человека, вышедшего из простого народа, сохранились в Никитине, несмотря на крайне тяжелые условия его существования и на внутренний разлад между его стремлениями и жизнью, который уже с молодых лет ему пришлось испытать.

Жизнь Никитина крайне бедна внешними фактами, но зато интересна и поучительна история его внутреннего развития. В сущности, вся его недолгая жизнь (он умер 37-ми лет) была борьбой между поэтическим призванием, которое он чувствовал в глубине души, и тяжелой судьбой. Душевные муки этой борьбы лучше всего выражены самим Никитиным в заключительных строфах его “Кулака”:

Как узник, я рвался на волю,Упрямо цепи разбивал,Я света, воздуха желал!В моей тюрьме мне было тесно.Ни сил, ни жизни молодойЯ не жалел в борьбе с судьбой,Во благо ль? Небесам известно.

Темная среда, из которой вышел Никитин, конечно, должна была наложить на него свою печать. Но лучшая часть его души осталась в его произведениях.

ГЛАВА VI. НИКИТИН КАК ПОЭТ

Отношение критики пятидесятых годов к “поэту-дворнику”. – Неблагоприятные условия для развития его таланта. – Пессимизм Никитина. – Ограниченный мир его творчества. – Стихотворения подражательные. – Скорбные стихотворения. – Переход к самостоятельному творчеству. – Поэт народной бедности и горя. – Реализм Никитина. – Стихотворения “Жена ямщика”, “Бурлак” и другие. – “Кулак”. – Картины природы. – Заключение

Никитин не был так счастлив, как другой воронежский поэт, А. В. Кольцов, нашедший прекрасного истолкователя своих произведений в лице В. Г. Белинского, который вместе с тем был его другом и страстным поклонником его поэзии. Можно сказать, что и до сих пор скорбная муза нашего “поэта-дворника” не нашла себе вполне справедливой оценки. За шумными и преждевременными восторгами, которые вызвали первые стихотворения Никитина, наступило охлаждение, доходившее до полного разочарования; в свое время находились даже критики, которые видели в произведениях поэта-мещанина только неудачные притязания “писать так, как пишут господа”. Как мы уже говорили, одной из причин такого отношения к Никитину было то, что в его произведениях искали и не нашли той простоты и свежести, того безыскусственного выражения народной жизни, которые внесла в нашу литературу поэзия Кольцова. Будучи по преимуществу поэтом серенькой и бедной среды, из которой вышел, Никитин, однако, далек был от непосредственности Кольцова; на всех его произведениях лежит печать сознательности, “ума холодных наблюдений и сердца горестных замет”, в них видно, наконец, влияние образования и литературы. Такое явление не могло не смущать критиков, полагавших, что мещанин, сочиняющий стихи на постоялом дворе, должен быть или талантом-самородком вроде Кольцова, или простым подражателем, кое-как образованным и желающим казаться литератором. Не забудем, что в то время, в дореформенную эпоху, писатель-разночинец, теперь завоевавший себе такую широкую область в нашей литературе, был явлением новым. Неудивительно поэтому, что некоторые из критиков, даже признававших в Никитине талант, затруднялись отвести ему надлежащее место, после того как не нашли в нем Кольцова. Но:

Если это розы – цвести они будут!

Прошло уже тридцать лет со дня смерти Никитина, и некоторые из его задушевных стихотворений сделались известными всей образованной России наряду с произведениями наших лучших поэтов. Таким образом, вопрос о том, был ли у Никитина истинный талант, следует считать разрешенным. Можно рассуждать о размерах его дарования и значении его поэтической деятельности, и мы прежде всего напомним, в какие узкие рамки по необходимости должна была заключиться творческая деятельность Никитина, судьба которого далеко не соответствовала его силам. Из предыдущего биографического очерка мы знаем, какую трудную школу пришлось пройти Никитину, прежде чем ему удалось выйти на “дорогу жизни новой”, из бедного и забитого нуждой дворника сделаться писателем, обратившим на себя общее внимание. И вся последующая жизнь поэта была продолжением той же борьбы с лишениями, с грубостью среды, наконец, с мучительной болезнью, постоянно одолевавшей его и доведшей до преждевременной могилы, когда талант Никитина не успел еще вполне проявиться, а может быть, и вполне определиться. Жалоба Полежаева: “Не расцвел и отцвел” – вполне применима и к судьбе Никитина. Благотворное влияние и поддержка кружка Второва помогли ему отказаться от работы дворника, дали возможность проявить свое так долго скрывавшееся дарование, но это дарование увидело свет (Никитину тогда было уже около 30 лет) надломленным и искалеченным предшествующей жизнью. В нем выработался пессимизм, который заставлял смотреть на жизнь только с одной, печальной, стороны, закрывая другие, светлые. Вот почему в произведениях Никитина мы не найдем полного и всестороннего отражения народной жизни, не найдем тех светлых сторон ее, которые запечатлела поэзия Кольцова; зато угнетенная и страдающая бедность, деспотизм, по своему произволу уродующий чужое счастье, мрак невежества, позорная и тяжелая жизнь “кулака” – все это изображено поэтом с такой поразительной правдой, которая оставляет глубокое впечатление. Мир произведений Никитина невелик и весь ограничивается бедной мещанской и крестьянской средой, которую он мог наблюдать, почти не выходя за пределы города; но этот маленький и бедный мирок в его произведениях предстает перед нами живым, со своими неподдельными чувствами и мыслями, возбуждающим наше участие. “Много нужно глубины душевной, – говорит Гоголь, – чтобы озарить картину, взятую из презренной жизни, и возвести ее в перл создания”, то есть показать, что эта “презренная жизнь” имеет такие же общечеловеческие права, как и всякая другая.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});