Затем мы поднялись и стояли, отплёвываясь, пока в наших ушах не затих звон, а наше зрение не восстановилось после вспышки. "Горделивость" уже остановилась. Она открыла нам люк, пока мы карабкались наверх. По ходу нашего подъёма я заметил на «Гибельном Клинке» несколько боевых ранений. Броня была выщерблена и опалена, и была пробита по крайней мере в одном месте. Раны имелись и внутри. Орочий снаряд пробил шкуру "Горделивости" и, к счастью, улетел прямо через другой борт без взрыва. Но он убил водителя, и командиру танка, сержанту Хануссену, пришлось взять управление на себя. Он с явным облегчением уступил его Ланнеру, который устроился на его сиденье с влюблённым видом.
Я развернулся к Хануссену:
— Как там наша связь?
— Нестабильная, комиссар, но работает. Я уже разослал весточку, что вы живы.
Когда я кивнул ему, предлагая продолжать, он сказал:
— Против нас ещё как минимум три топталки и столько же боевых крепостей. Некоторые уже в долине, а некоторые ещё идут по проходу.
Я крякнул.
— Мы не можем сражаться с ними там. Слишком тесно. Нам придётся дождаться, пока все основные источники угрозы достигнут долины, и тогда делать попытку прорыва. Как там дела у других «Гибельных Клинков»? — сказал я.
— "Последний Рассвет" ещё сражается. Остальные мы потеряли.
Я чертыхнулся. "Устрашающее Величие" тоже было потеряно вместе с капитаном Хэнтлином. Руководство полков продолжало обезглавливаться.
— Кто принял командование? — спросил я.
— Я, — ответил Хануссен.
И до сих пор у него это получалось.
— Хорошо.
— Кое-что ещё, комиссар. С вами пытался связаться полковник Хельм. Что-то насчёт орбитальной бомбардировки.
Я нахмурился:
— Во что мы целим?
— Это не мы.
Я схватил вокс. Секунды, которых мы не имели, ускользали прочь. Но я доверился людям, которые вели схватку, пока я сам выяснял более общую ситуацию. При охватывании взглядом более масштабной панорамы войны беда состоит в том, что его никак нельзя от неё отвлечь.
Я слушал статические шумы одного ретранслятора за другим. К счастью, цепочка всё ещё работала, так что я соединился с плато Адрон и заговорил с Хельмом:
— Что происходит, полковник?
— Комиссар, у орков есть космический скиталец.
Мне пришлось сделать усилие, чтобы не закрыть в отчаянии свой глаз. Я сохранял каменное выражение лица. Космический скиталец? Когда мы прибыли в систему, у орков имелось лишь несколько транспортных судов, которые висели над Голгофой на высоком якоре. Мы незамедлительно с ними расправились. У орков не было войск, кроме находившихся на поверхности, то есть никаких подкреплений, никакого снабжения…. Вот только у них было. У Траки был космический скиталец. Одно из этих чудовищных нагромождений уворованных или подобранных после аварии кораблей, прилепленных к центральному астероиду, служило главным источником войск и материально-технического снабжения для нашествия Траки на Армагеддон. Мы его уничтожили, нанеся этим сокрушительный удар по мощи орочьего предводителя.
Какими мы были наивными. Похоже, что такое приключалось с нами всегда, когда дело касалось этого орка.
У него имелся ещё один. То, что у него могло быть две такие базы, являлось леденящим свидетельством того, насколько широко простирались его власть и влияние. А то, что он умудрялся это скрывать до настоящего дня, ударив по нам с ещё одного фронта в наихудший возможный момент, было ещё даже более пугающим признаком не только силы, но и мастерства.
Хельм всё ещё говорил:
— Флот несёт тяжёлый урон, сэр. Мы не располагаем кораблями для сражения с чем-то подобным. Ещё он бомбит поверхность, главным образом те позиции, за которые сражаются войска наших Титанов.
— Какова твоя оценка?
— Сэр, мы проигрываем.
Он ожидал моего ответа, и в его молчании чувствовалась напряжённость. Как правило, так открыто заговорить с комиссаром о поражении было самоубийством, и мне доводилось пристреливать людей за высказывание гораздо менее чётких мнений. Требовалось быть храбрецом, чтобы проявлять честность, так сильно рискуя собой. Но я просил у него правды, и он мне её дал. Хельм доказал, что он порядочный офицер, ещё на Армагеддоне, когда, поставив под удар свою военную карьеру и кое-что поважнее, выступил против идиотских выходок губернатора фон Штраба, которые пахли изменой. Я очень ценил его стремление точно также высказывать мне то, чего я не хотел, но непременно должен был слышать.
В данном случае он сообщил мне то, до чего я уже дошёл логическим путём. Факты были чудовищными в своей простоте. С космическим скитальцем перевес был на стороне Траки, и более того — исход этой войны был предрешён. Под вопросом оставалось только одно: что нам удастся спасти, если такое вообще окажется возможным. Следующие слова, которые я произнес, были горше полыни и заставили помертветь мою душу. Они были тем мучительнее, поскольку окончательная ответственность лежала на мне. Это был мой крестовый поход. Я по-прежнему не сомневался ни в его правильности, ни в его жизненной необходимости. Но это я привёл нас сюда, на Голгофу. Это под моим командованием на нас обрушилось это бедствие. Какую бы роль ни сыграли отдельные офицеры (и я не ломал голову над гробовым молчанием Рогге), это была моя война, и это мне полагалось произнести эти ненавистные слова:
— Я отдаю приказ о немедленной эвакуации. Полковник, заберите сколько сможете людей, техники и прочего имущества и покиньте систему Голгофы. Выполняйте немедленно.
Повисла пауза. В ней содержалась вся тяжесть отчаяния Хельма. Затем он сказал:
— Комиссар, бойцы откажутся улетать без вас.
Я почувствовал себя одновременно и польщённым, и смущённым такой честью, а также разъярённым обещанным неповиновением. Я не был таким идиотом, чтобы разораться или начать угрожать. В данной ситуации требовалось найти решение, а не закатывать сцену.
— За последние несколько минут приземлялись какие-нибудь транспортники?
— Три штуки, — ответил Хельм.
— Тогда я был на борту одного из них. Я руковожу эвакуацией. Я отбываю вместе с нашими героическими войсками. Ясно? — ответа не было, не считая неверящего молчания. — Это ясно? — требовательно спросил я.
— Да, комиссар.
— Поддерживайте эту фикцию так долго, как только сможете. Я сожалею, Теодор, — я приказывал соврать честному человеку. И на этом бедолаге повиснет обязанность поддерживать мою жизнь человека-легенды дольше, чем просуществую я сам. — Император защищает.
— Император…
Раздался мощный всплеск статических помех, переросший в нескончаемую бурю. С базой Адрон больше связи не будет. Мне было слышно, как за бортом "Оплота Горделивости" набирает неистовство буря другого толка.
2. ХельмТеодор Хельм швырнул вниз вокс-модуль и выбежал из центра связи гарнизона Адрон. Он не знал, означала ли статика, что Яррик был мёртв. Ему не удалось восстановить связь ни с одной из ретрансляторных станций. Не работала вся сеть. Благодаря совместным усилиям электрических бурь Голгофы и её пыли вокс-связь была ограничена ближайшими окрестностями. Плато Адрон было отрезано от остальной армии.
Хельм взобрался по лестнице внешней стены форта. Он посмотрел на север, в направлении Ишаворских гор. Их гряду было бы не разглядеть с такого расстояния, даже если бы на дворе стоял день, но Хельм мог видеть более чем достаточно свидетельств разворачивающейся катастрофы. Перед ним, у основания плато, уже скопилось целое полчище. Это были не ишаворские орки. Они накапливались здесь несколько часов. Транспортники, прибывавшие с космического скитальца, сыпались чёрным градом. Они падали вниз за горизонтом, сразу же за границами досягаемости, чтобы выпустить свой груз, охваченный военной лихорадкой. Таким образом, в войну вступило третье орочье войско, при этом тоже подчиняющееся воле одного-единственного предводителя. Такая сплочённость ужасала. И в этом заключался парадокс: чем катастрофичнее всё шло, тем сильнее становились доказательства правоты Яррика.
Вечный облачный покров бушевал и сверкал, но не вся эта ярость принадлежала природе. В ней присутствовало сияние и грохот приближающихся транспортников, когда они пронзали сплошной слой туч на конечном отрезке своего пути. И ещё огонь: полосы пламени просверкивали наверху, как раны в небе. Бомбардировка пока что щадила плато, но в том направлении, где Титаны сражались со своими орочьими аналогами, изливался мощный смертоносный дождь. Земля едва заметно тряслась от ударов, наносимых в сотнях километров отсюда. Оркам, сеющим смерть с небес, было плевать, если их соплеменников разносило в пыль. Имело значение лишь уничтожение врага.