Читать интересную книгу Одиночество - Николай Вирта

Иногда Сторожев ездил один, иной раз посылал Лешку. Тот отвозил какие-то пакеты незнакомым людям, получал от них взамен записки, где шла речь о лошадях, и поручение передать Сторожеву чудные слова, вроде: «Дождик идет, кузнец кует», или: «Пчелка улетела, лови на реке».

3

Слухи о приближении Антонова стали крепнуть день ото дня. На полях к мужикам часто подъезжали конники с зелеными лоскутами на шапках, объясняли про Антонова, про разверстку, хлеб и землю, просили воды и уезжали.

Начались в Двориках и в соседних селах пожары — горели риги и избы у сельских коммунистов. Поджигателей не находили.

Стали исчезать из села один за другим молодые ребята из крепких дворов.

Неизвестные просто одетые люди ловили на поле коммунистов и избивали их до полусмерти.

Однажды прибежал к Петру Ивановичу, еле дыша, Андрей Андреевич, прозванный за свою жиденькую бороденку и подпрыгивание на ходу Козлом, тощий и мосластый, очень худо одетый, согбенный нуждой и большим семейством, а оттого сутулый, да к тому же вдовый. Жена его померла от «испанки».

Отдышавшись, Андрей Андреевич рассказал:

— Иду я с озера, карасей ловил, страсть люблю их. Иду задами, гляжу: к твоей риге, того-этого, пробирается человек. Осмотрелся кругом да юрк в ригу, в дыру какую-то. Вот те крест, не наш это человек, бандит!..

Петр Иванович успокоил Андрея, даже почему-то подарил ему старого петуха и велел молчать о виденном им человеке: мало ли что могут подумать? А дыру в риге заложил.

4

К тем временам две армии были укомплектованы Антоновым: десять полков в каждой армии, две тысячи человек в полку. Каждый полк именовался по названию той волости, откуда в него вливались люди. Низовский, Верхоценский, Бахаревский, Нару-Тамбовский, Туголуковский, Битюгский и прочие полки вооружались из потайных складов Ивана Ишина и местных запасов. Антоновцы располагали тысячами винтовок, сотней пулеметов и четырьмя орудиями.

Кроме того, предназначенный для Сторожева «волчий» охранительный и карательный отряд — тысяча человек, милиционеры десять-пятнадцать человек в каждой деревне и отдельная бригада Пунича, подчиненная Антонову, стратегический резерв Главоперштаба.

События принимали грозный оборот.

В один из жарких июньских дней двадцатого года в лес, где обосновался антоновский Главоперштаб, приехал агент Федорова-Горского, привез пакет. В том пакете было циркулярное письмо бывшего мужицкого министра Чернова. От имени ЦК эсеров Чернов обстоятельно развивал программу подготовки крестьян для борьбы с советской властью, предлагал местным организациям партии, используя острое недовольство крестьян продовольственными и иными повинностями, создать среди них движение в форме «мирских приговоров», и на основе этого движения организовать беспартийный Союз трудового крестьянства.

Этот иуда бил наверняка.

Голод властвовал не только в городе, но и в деревне.

Неурожай. Тощие колосья, колеблемые иссушающим ветерком, виднеются изредка там и здесь. Это то жалкое, что дала земля, испепеленная зноем. Скот падал; корма нет и не будет. Нищие бродят из села в село. Мешочниками переполнены вокзалы и поезда. Спекулянты наживают баснословные богатства на буханке хлеба пополам с лебедой.

Вырвать хлеб из лап кулака, спасти миллионы от голода! — таков революционный долг продотрядов. И они действуют, как того требует революционная обстановка. Советы берут хлеб, но ничего не могут дать взамен: фабрики и заводы стоят, ржавеют станки.

Усталость и истощение все глубже проникают в крестьянскую массу; ведь она тоже приняла на свои плечи все тяжести революции. Мужицкая душа в беспрестанном колебании: то верит мутной демагогии эсеров, то лживым призывам меньшевиков, то посулам прочего отребья уходящего строя.

Эсеровские последыши теперь учены историей. Их имена в грязи, они продавались направо и налево. Это знают даже в самых глухих деревнях. Как им верить? И эсеры затевают новую подлую игру. Теперь они лезут к мужику, притворяясь беспартийными. Мало того, создают беспартийный Союз трудового крестьянства.

Конечно, эту игру сразу же раскусит каждый мало-мальски разбирающийся в политике. Но мужику замутили голову до того, что он давно запутался во всех партиях, появившихся на Руси. Они повылазили вдруг, как грибы после дождя. Все говорят, все обещают, каждый на свой лад улещивает мужика… Пойди разберись, за кого они в самом-то деле, чего хотят для мужика, чего от мужика?

А тут беспартийный союз!

«Вона что, — толкует Евсей соседу Семену. — Безо всяких, выходит, партиев, пропади они пропадом! Оно что ж… Вроде того…»

Где уж Евсею понять обман. Его окружают обманом со всех сторон: обманывает эсер, обманывает кулак, и все в один голос твердят, что главные обманщики — большевики!

Евсей чешет затылок. «Ах, ироды! Ах, малюты! И хлеб забирают!»

И бот десятки тысяч Евсеев от колебания туда-сюда переходят к волнениям, пока еще, впрочем, мирным. Но кулак не теряет времени: он находит вожаков для волнений вооруженных. Разве им важно, что Антонов авантюрист, готовый служить кому угодно? Послужит, стало быть, и нам, а плохо будет служить — по шапке. Ему можно даже отпустить пуд фимиаму: пущай-де нюхает до одурения. Вожака окружают старыми прожженными демагогами. Вожак сколачивает армию, демагоги пишут «беспартийную» программу, агенты их сеют в селах зловещий слух: большевики порешили начисто извести голодом мужицкое племя.

Искра попадает в порох и без того готовый вспыхнуть.

Объединение крестьянства получило свое официальное название: «Союз трудового крестьянства» — сокращенно СТК. На тайных кулацких сходках выбирали сельские, волостные и уездные комитеты. Делегаты уездов выбрали губернский комитет, председателем поставили Плужникова. Кулаки верили святоше, и он не обманул их ожиданий.

Комитет решил начать восстание в июле. Однако надобился еще месяц для завершения множества дел. К началу августа все было готово: голодные села, распропагандированные агентами Плужникова, дали согласие примкнуть к мятежу. Тогда Антонов объявил, что отныне его ставкой и местопребыванием губернского комитета будет село Каменка Тамбовского уезда и там он даст сигнал к началу повстанья.

Так тамбовские мироеды и эсеры еще раз воткнули нож в спину революции: именно в те дни разгоралась кровавая борьба с Врангелем на юге.

Белые и зеленые действовали заодно, как и всегда впрочем.

Мятеж начался.

Глава девятая

1

Под штаб и комитет заняли школу и еще несколько зданий. Утром пятнадцатого августа комендант Трубка доложил «самому», что все готово.

Антонов покинул лесные землянки и обосновался по-человечески.

Конные разъезды патрулировали местность, каждого прохожего останавливали за десяток верст до «ставки» и допрашивали с пристрастием, куда идет, зачем идет. Дозорные не слезали с колокольни. На всякий случай предусмотрительный Ишин устроил под домами, занятыми «ставкой», подвалы с потайными выходами, где все было приготовлено для штабного и комитетского состава: койки, белье, еда с запасом недели на две. Один из подвалов отвели под тюрьму.

Вечером девятнадцатого августа Плужников созвал к штабу мужиков — кайенских и соседних сел. Собралось тысяч пять — заняли лужок перед школой. Иные, чтобы лучше видеть, забрались на деревья и крыши соседних изб.

Невдалеке от школы, около ветхой хатенки кайенского мужика Евсея Калмыкова, сидели Фрол Петрович, Андрей Андреевич, неизменный его дружок, и Данила Наумыч — дородный, в сапогах-бутылках, бывший волостной двориковский старшина. Этих мужики послали в Каменку уполномоченными, посмотреть, что, мол, да как.

— … раз послали, стало быть, за делом, — уверенно доказывал Фрол Петрович рядом сидевшим. — И ты не спорь со мной, Андрей, не спорь. Разверстка всех душит. А Лександр Степаныч теперича, слышь, за мужика встал, противу коммунии, надо быть. И разверстку, выходит, долой. Понятно ли вам?

— Уж как не понять, Фрол Петров, — согласился Евсей, худенький, горбатенький мужичонка с птичьей головой. — Да только черт их знает, что из этого выйдет.

— Оно конешно, — покорно вторил Фролу Петровичу Андрей Андреевич. — Разверстка, ясно, того-этого… Только, скажем, чего им с меня взять? На печке пятеро ребят, под печкой стадо крысят. Вот и все мое богатство. Меня разверстка не касаема.

— Вот, вот! — яростно воскликнул Данила Наумыч и важно надулся. — Мастаки красные вашего брата красными же словесами улещивать. Богатеев, мол, разорим, все их добро — вам…

— Верно, Данила, — поддакнул ему Фрол Петрович. — Только от чужого добра прибытка не жди. Да и его погодя отберут. Отберут, Андрей, не спорь со мной. Не-ет, коммуния всем удавка, что тебе, что мне, что Данилке. Ты вникай, Андрей, вникай.