5
Еще через две недели Болотников пришел в Польшу. Раздольные шляхи меж тучными нивами и охотничьи лесные тропы в сумрачной синеве пущ привели его в Самбор.
Небольшой городок на левом берегу Днестра окружали строем белые, с бойницами домишки. У подножия горы - над водой - высились бурые стены башен. Перейдя висячий мост, Иван увидел замковый двор, службы, угодья и сады.
Шляхта польская и украинская челядь толпились подле рыжего, одетого в яркий кумач ката.
- Поспешай! Паны гневаются! - покрикивал кат и ударял по деревянному "козлу" плетью.
- Щоб i тебе не минули катiвськi руки! - вдруг откликнулся голос.
Рослый чубатый холоп весело вышел, как на гулянку, глянул по сторонам и быстро лег на "козла".
Гнусный, постыдный звук рассек тишину. Плеть зачастила, садня и щедро расписывая алым кожу. Холоп не кричал. Он только вертел головой и, отыскав глазами какого-нибудь пана, твердил, усмехаясь:
- От говорили, що буде болити, а нi крохи не болить!
Иван спросил стоявшего поодаль холопа:
- В чем он повинен?
- Старосте нашему зуб выбил.
- Не напрасно, чай, - за обиду какую?
- За побиванье, пораненье и помордованье слуг, - ответил холоп.
Старый светлоусый пан незаметно подошел к Ивану.
- Москаль? - спросил он. - Как сюда попал?
- На Русь бреду с Веницеи-города, а допрежь того на турецких галерах томился.
Пан сощурился и зорко оглядел обветренное лицо Ивана.
- Ступай в замок. Господаря увидишь. Не можно тебе без того на Русь казаться.
"Какого еще господаря?" - подумал Иван, глядя на поляка, и опасливо, с неохотой двинулся за ним.
В низкой сводчатой горнице стояли длинные столы с кривыми, гнутыми ногами. Шляхта в парчовых кунтушах и кафтанах из лосиной кожи то и дело затевала споры. Гайдуки, полыхая алым огнем бешметов, разносили черемуховый мед и венгерское вино.
Ивана посадили в конце стола.
Светлоусый пан сел рядом и придвинул к нему пузатую, налитую до краев чарку. Напротив, одетый в желтый камчатный кафтан, отороченный соболями, сидел смуглый человек с подстриженной бородой.
Хмель закружил, ударяя в ноги, быстро натекая в руках истомой. Поляк выспрашивал: кто таков? Давно ли с Руси? Знает ли толк в военном деле? Слыхал ли о московских переменах? Иван бойко отвечал, хотя иногда невпопад, и сам себе дивился: он, холоп, сидит за одним столом со шляхтой, пьет панский мед, и никто его не гонит!..
"И чего надо от меня сему ляху?" - подумалось ему.
Тут крики "vivat" грянули кругом, и все встали с мест, поднимая чарки.
- Господарю Димитрию vivat! - закричал светлоусый пан.
- Vivat Жигмонт, круль московский! - некстати раздался чей-то голос. Тучный хмельной поляк лег грудью на стол и, расплескивая мед, вопил: Жи-и-игмонт! Жи-и-игмонт!..
Паны смутились, поднимая крик; все смешалось, и больше Иван ничего не слышал...
Спустя два часа в горницу вошла стража. Все разошлись. Бахромчатая скатерть свисала до пола, вся в черных расплывах пятен. Гайдук сказал захмелевшему Ивану:
- Пани воеводша ожидает тебя. Очнись!
"Догостился!" - подумал он с досадой и, перемогая хмель, побрел за стражей.
В палате, куда его привели, висели по стенам мушкеты и кольчуги. Наступал вечер. Пыльные оленьи рога простирались в сумрачный косой свод.
Смуглый человек в желтом кафтане быстро ходил из угла в угол, упершись в бок правой рукой. У окна сидела старая пани. Вокруг ее шеи, топырясь, стоял раструбистый белый воротник.
- Узнаешь ли Димитрия? - спросила она Ивана.
Глаза его метнулись. Он тотчас все понял.
- Как мне знать? Я его никогда не видал.
- Вот он, Димитрий. Его и дочь мою бояре ваши едва не убили. Они ж ему и землю не дали в тишине устроить...
Смуглый в желтом кафтане перестал ходить, посмотрел на Ивана. У него был утиный нос и лицо на свету - веснушчатое, худое. Подошел близко, тихо заговорил:
- Вот што, бывалый человек! Живал ты на Руси во холопах. То верно?
- Так, государь.
- А каково ныне холопам за Шуйским, того не знаешь?
- Знаю, што худо.
- А пошто опять в кабалу идешь?
- Не в кабалу иду, а затем, чтоб воли добыть, сколь силы моей достанет!
- Удал ты!.. Я вот тоже хотел бедным людям помочь, да скинули меня бояре...
Он умолк, выжидая.
- Государь!.. - с Ивана слетел хмель. Он был весел, бледен, все в нем играло. - Как, государь, не надобна ль тебе службишка моя?..
Крепкая худая рука легла на плечо Болотникова.
- Смекай, Иван!.. На Руси молвят - убит я, а народ не верит, вестей ожидает... Шуйский беглых всех воротить хочет, выход у крестьян отнять замыслил... Ступай на Русь, сказывай всем, что видел меня живым и здравым. За мною-де панство, жолнеры. А на Руси люди - лишь объяви слёт - встанут без числа... Ты в Веницее бывал, книги латынские о ратном деле читал, да и голова у тебя на плечах удалая. Верю тебе во всем и жалую: будь у нас большим воеводой. Скачи в Путивль к боярину князю Григорию Шаховскому, скажи ему, что видел меня в Польше и говорил со мной. Покуда еще не могу тебе много дать, однако ж возьми коня, саблю и тридцать червонцев. Да повезешь князю Григорию грамотку. Он даст тебе денег из моей казны и людей...
Густо-синяя ночь шла над полями. Шлях у придорожной корчмы белел, сворачивая на Львов.
Иван сидел на корчемном дворе в пяти милях от Самбора. У ворот был привязан его конь. Из халупы доносились хмельные голоса.
- Вот она, доля моя, - одними губами шептал он. - Пришла сила!.. Ну, Иван, теперь гляди не плошай!.. Слово свое сдержу: за господаря того стоять буду твердо, но и своего дела тож не покину. Всколыхну холопов, тряхнет Поле* бояр - крестьянской кабале на Руси не бывать!..
_______________
* П о л е - вольные казацкие земли между Северской Украиной и Доном.
"Экой дивный мой путь!" - подумал он, опуская голову на руки. Вспомнились галеры, волжский затон, ловцы, Неклюд... Он задремал.
В корчме говорили:
- Ступай, Грицю, до дому. Тут лавки смоляные, - як сiв, так и прилип, дурень!
- Дай послухати, що про самборьского господаря размовляють.
- Да то не господарь, а вор - Михайло Молчанов, што с Москвы сбежал...
Большую реку видел Иван. Из воды выходил народ (ему не было конца) и складывал на берегу камни. От народа и от камней исходил мутный красноватый жар. "Што строите? - спрашивал он и сам же отвечал: - Град Солнешный, правду холопью". - "А што вы за люди?" - "Искони м ы с о д н а р е ч н о г о п ы ш е м..."
Конь заржал. Иван встрепенулся.
- Лишь силы б достало! - сказал он тихо. - Братство добыть!.. Град построить!..
В корчме погасили свет. Солома на крыше вздохнула под ветром.
Шляхами, пущами, полями шла высокая, густая ночь.
Ч а с т ь т р е т ь я
ВСЕЙ КРОВИ ЗАВОДЧИК
ОТКУДА "КОМАРИНСКАЯ" ПОШЛА
Пострадахом и убиени быхом ни от
неверных, но от своих раб и крестьян.
"Новый летописец"
1
- Эй, у кого деньга не щербата, подходи, подходи! Продаем по оценке и кто боле даст государево отставное платье: собольи и куньи лапы да хвосты, всякие мелкие обрезки, сарафанцы, кафтаны, ветхие сукнишка-а-а!..
Взятый из теремных камор, пошел на вынос лежалый запас - скаредного царя незавидный достаток. Площадные смутники-горланы толпятся в рядах, смотрят, как дворецкий дьяк продает царскую "рухлядь", и зубоскалят:
- Деньга - торгу староста, а и царю голова!
- А в чем он зимней порой ходить станет?
- Знали б вы кнут да липовую плаху, - ворчит дьяк и, склонив голову вбок, записывает, что кому продано, "по статьям", в книгу.
- Дьяче! Мышиных хвостов у тя нет ли?..
Плешивые меха и горелые сукна лежат на земле. Дворяне и кое-кто из бояр победнее присматривают "товарец". Встряхнет кто-нибудь ветошь, распялит на руках истлевшую дрянь, и - откуда взялся пыльный вихрь крохотных крыл? - вылетит, завеет лицо парчовая туча моли.
- Скуп Шуйский, - говорят в толпе, - своим и купеческим деньгам бережлив, да еще пьяница и блудник.
- Не многие люди выбрали его.
- А бояре нынче боле царя власти взяли...
Дьяк на помостье перестал кричать и повел счет деньгам. Толпа двинулась - кто по домам, кто Ивановской улицей в Кремль. А там-то с утра уже теснился народ: как при Борисе и Лжедимитрии, полнилась людьми Боярская площадка...
Царя не было видно.
Бояре в высоких меховых шапках сидели у столов. Они выслушивали челобитья, тоскливо оглядывали текущий по двору народ, потея и кряхтя, принимали на себя неуемный ливень жалоб.
- ...И он, боярин мой, посылал меня по квас, - кричал, припадая на клюку, молодой холоп, - а я пошел нешибко, и он за то спихнул меня с лестницы и ушиб до полусмерти!
- Помираем голодною смертью, - плакались пришедшие издалека крестьяне. - Разорены мы московскою волокитою, а пуще всего - от неправедных судов!..
Старая черница, подойдя к столам, завопила гневно и быстро, глотая слезы:
- При прежних государях била челом и нынче с тем же до царя пришла, а будет ли сему конец - не ведаю, должно, так и не сыщу вдовьей своей правды. Дочеришку мою княжой сын Телятевский похолопил да посадил на цепь, и дочеришка моя лишилась ума, а што с ней сталось и где ныне Телятевские, никто не знает...