Читать интересную книгу Дама с камелиями - Александр Дюма-сын

— Что с Маргаритой? — спросил Гастон.

— Она слишком много смеялась, и теперь у нее пошла горлом кровь, — ответила Прюданс. — Но это пустяки, это бывает каждый день. Она сейчас вернется. Не нужно ей мешать, так ей лучше.

Я не мог этого вынести и, несмотря на все протесты Прюданс и Нанины, которые хотели меня вернуть, пошел к Маргарите.

Комната, в которой она уединилась, была освещена только свечой, стоявшей на столе. Она лежала на диване в небрежной позе, прижимая одну руку к груди, другую бессильно свесив. На столе стоял серебряный тазик, наполовину наполненный водой, которая была слегка окрашена кровью.

Маргарита лежала бледная, с полуоткрытым ртом и тяжело дышала. Временами из груди у нее вырывался долгий вздох, который как бы облегчал ей дыхание и давал покой на несколько секунд.

Я приблизился к ней, но она не обратила на это никакого внимания. Я сел и взял ее руку.

— Ах, это вы! — сказала она с улыбкой. Должно быть, у меня было очень расстроенное лицо, потому что она добавила: — Вам тоже плохо?

— Нет, но как вы себя чувствуете?

— Ничего. — И она вытерла платком слезы, которые выступили у нее от кашля. — Я к этому теперь привыкла.

— Вы убиваете себя, — сказал я ей взволнованно, — мне хотелось бы быть вашим другом и помешать вам так поступать.

— Я не понимаю, почему вы волнуетесь, — с горечью возразила она. — Посмотрите, ведь никто мной не интересуется; все они отлично знают, что ничем помочь нельзя.

Она встала, взяла свечу, поставила на камин и посмотрела в зеркало.

— Какая я бледная! — сказала она, оправляя платье и растрепавшуюся прическу. — Ну, да ладно, вернемся в столовую. Идемте!

Но я сидел и не трогался с места.

Она поняла, насколько взволновала меня эта сцена, подошла ко мне, протянула руку и сказала:

— Ну, пойдемте.

Я взял ее руку, поднес к губам и невольно уронил на нее две долго сдерживаемые слезы.

— Какой вы, однако, ребенок! — сказала она, садясь рядом со мной. — Вот вы плачете! Что с вами?

— Я, верно, кажусь вам несносным, но мне так больно все это видеть.

— Вы очень добрый! Но что мне делать? Я не могу заснуть, и мне приходится развлекаться. А потом, не все ли равно, одной кокоткой больше или меньше. Врачи говорят, что кровь, которую я отхаркиваю, идет из бронхов. Я делаю вид, что верю, больше я ничего ведь не могу для них сделать.

— Послушайте, Маргарита, — сказал я, не в силах больше сдерживаться, — я не знаю, какую роль вы будете играть в моей жизни, но одно я знаю твердо; в данный момент мне никто, даже моя сестра, так не близок, как вы. И это с тех пор, как я вас увидел. Прошу вас, ради Бога, не живите так, как вы жили до сих пор.

— Если я буду заботиться о себе, я умру. Меня поддерживает та лихорадочная жизнь, которую я веду. Кроме того, заботиться о себе хорошо светским женщинам, у которых есть семья и друзья, — а нас, как только мы перестаем служить тщеславию или удовольствию наших любовников, бросают, и долгие вечера сменяют долгие дни. Я хорошо это знаю, я два месяца пролежала в постели, и уже через три недели никто не приходил меня навещать.

— Я знаю, что я ничто для вас, — возразил я, — но, если вы только захотите, я буду о вас заботиться, как брат, я не покину вас и поставлю на ноги. Когда у вас будут силы, вы вернетесь к вашему образу жизни, если захотите, но я уверен, вы предпочтете спокойное существование, которое вам даст больше счастья и сохранит красоту.

— Так вы думаете сегодня, потому что вино нагнало на вас тоску, но вашего терпения не хватит надолго.

— Позвольте вам напомнить, Маргарита, что вы были больны в продолжение двух месяцев и что в продолжение этих двух месяцев я приходил каждый день узнавать о вашем здоровье.

— Это верно, но почему вы не заходили ко мне?

— Потому, что я не знал вас тогда.

— Разве стесняются с такой женщиной, как я?

— С женщиной всегда нужно стесняться — таково мое убеждение.

— Итак, вы берете на себя заботу обо мне?

— Да.

— Вы будете проводить со мной целые дни?

— Да.

— И целые ночи?

— Все время, если я вам не надоем.

— Как вы это называете?

— Преданностью.

— И откуда берется такая преданность?

— Из непобедимой симпатии, которую я питаю к вам.

— Значит, вы влюблены в меня? Признайтесь в этом поскорее, это проще.

— Возможно, но сегодня я вам не могу этого сказать, когда-нибудь в другой раз.

— Лучше будет, если вы мне этого никогда не скажете.

— Почему?

— Потому, что в результате могут быть две вещи.

— Какие?

— Или я оттолкну вас, и тогда вы на меня рассердитесь, или я сойдусь с вами, и тогда у вас будет печальная любовница: женщина нервная, больная, грустная, а если веселая, то веселость ее хуже печали, женщина, харкающая кровью и тратящая сто тысяч франков в год. Это хорошо для богатого старика, как герцог, но очень скучно для молодого человека. Вот вам подтверждение: все молодые любовники, которые у меня были, очень скоро меня покинули.

Я ничего не отвечал: я слушал. Эта откровенность, очень похожая на исповедь, эта грустная жизнь, которую я угадывал под золотой дымкой, окутывавшей ее, и от которой бедная девушка убегала в распутство, пьянство и бессонные ночи, — все это производило на меня такое сильное впечатление, что я не находил слов.

— Однако, — продолжала Маргарита, — мы говорим глупости. Дайте мне руку, и пойдем в столовую. Никто не должен знать о причине нашей задержки.

— Идите, если вам хочется, но мне разрешите остаться.

— Почему?

— Потому что мне больно видеть ваше веселье.

— Ну, так я буду печальной.

— Послушайте, Маргарита, позвольте мне сказать то, что вам, наверное, не раз говорили, но то, что я хочу вам сказать, — это сущая правда, и никогда больше я вам этого не повторю…

— Ну!… — сказала она с улыбкой молодой матери, выслушивающей глупый лепет своего ребенка.

— С того момента, как я вас увидел, не знаю почему и зачем, но вы заняли место в моей жизни. Я изгонял ваш образ из своей памяти, но он снова и снова возвращался ко мне. Сегодня, когда я снова встретил вас после двух лет разлуки, я почувствовал к вам еще большее влечение, и, наконец, теперь, когда вы меня приняли, когда я с вами познакомился, когда я узнал вашу странную натуру, вы стали мне необходимы, и я сойду с ума не только если вы меня не полюбите, но и в том случае, если вы мне не позволите вас любить.

— Несчастный, я вам повторю то, что говорила мадам Д. Значит, вы очень богаты! Вы, должно быть, не знаете, что я трачу шесть-семь тысяч франков в месяц и иначе не могу существовать, вы не знаете, должно быть, мой бедный друг, что я вас очень скоро разорю, ваша семья возьмет вас под опеку, чтобы не дать вам жить с такой особой, как я. Любите меня как друга, но не иначе. Приходите ко мне, мы будем смеяться, болтать, но не переоценивайте меня, право же, мне грош цена. У вас доброе сердце, у вас есть потребность любить, вы слишком молоды и слишком чувствительны, чтобы жить в нашем кругу. Возьмите замужнюю женщину. Вы видите, я не злой человек и говорю с вами вполне откровенно.

— Какого черта вы здесь пропали? — закричала Прюданс, которая незаметно вошла и стояла на пороге комнаты с растрепанной прической и в расстегнутом платье, что было, наверно, делом рук Гастона.

— Мы обсуждаем важное дело, — сказала Маргарита, — оставьте нас в покое, мы скоро вернемся.

— Хорошо, хорошо, разговаривайте, милые детки, — сказала Прюданс, закрывая за собой дверь и как бы подчеркивая этим значительность того, что она сказала.

— Итак, решено, — продолжала Маргарита, когда мы остались одни, — вы меня разлюбите.

— Я уеду.

— Неужели дело зашло так далеко?

Но мне было поздно отступать, к тому же эта женщина действовала на меня так, как никто до сих пор. Смесь веселости и печали, стыдливости и распутства, болезнь, которая должна была в ней развивать восприимчивость к впечатлениям и нервную возбудимость, — все мне говорило, что если я с первого раза не одержу верх над этой переменчивой и легкомысленной натурой, она будет потеряна для меня навсегда.

— Так, значит, вы говорили серьезно? — продолжала она.

— Вполне серьезно.

— Но почему вы раньше мне этого не говорили?

— Когда я мог вам сказать?

— На следующий день после того, как вы были мне представлены в Опере.

— Вы бы меня очень плохо приняли, если бы я пришел к вам.

— Почему?

— Потому, что я глупо вел себя накануне.

— Да, это верно. Но ведь вы меня уже и тогда любили?

— Да.

— Но это вам не помешало пойти домой и проспать всю ночь после спектакля. Знаем мы такую любовь.

— Ну, так вы ошибаетесь. Знаете, что я делал в тот вечер?

— Нет.

— Я ждал вас у дверей кафе. Я следил за экипажем, в котором вы ехали с друзьями, и, когда увидел, что вы одна вышли из экипажа и поднялись к себе, был совершенно счастлив.

Маргарита начала смеяться.

— Чему вы смеетесь?