Я, по складу своего характера, не склонна к работе с документами. Мне довольно трудно дается изучение законов и пр. Все время приходится возвращаться назад, перечитывать, осмысливать, делать заметки для лучшего запоминания. Но уж если я какой документ изучила, то запоминаю его на всю жизнь. У Г.В. дела обстоят иначе. Он схватывает суть буквально на лету, при беглом чтении, но на память свою особо не полагается, предпочитая всегда иметь под рукой справочный материал — книги, газеты. Архив его огромен и растет с каждым днем.
* * *
Все мы любим своих матерей, и Сталин не был исключением. О матери он неизменно вспоминал с теплотой и любовью. Говорил, что она всю жизнь служит для него примером стойкости. Сколько бы невзгод ни выпадало на ее долю, она их стойко переносила и никогда никому не жаловалась.
— Что толку жаловаться? — не раз повторял Сталин. — Чтобы пожалели? А дальше что?
В русской речи Сталина сохранялся грузинский акцент, и оттого «дальше» Он произносил как «далше», без мягкого знака.
— Жалость губительна, потому что она ослабляет человека. Пусть наши враги жалеют сами себя, пусть их кто-нибудь жалеет, а мы в жалости не нуждаемся! Мы, коммунисты, — люди действия!
Меня всегда поражала великая мощь, заключавшаяся в этом невысоком, простом на первый взгляд человеке. На первый взгляд! Только на первый! Но держался Сталин очень просто, без какой-то рисовки. Так, наверное, ведут себя все люди, обладающие внутренней мощью. Однажды мне довелось видеть Керенского[40]. Это был представительный, осанистый мужчина, с правильной речью, правильно поставленным голосом, правильными жестами. Но в нем не чувствовалось никакой силы. Он не мог повести за собой, он не внушал почтения, он был никем. Точнее, не никем, а обычным, ничем не примечательным человеком, волею судьбы вознесенным наверх. Ненадолго вознесенным, надолго такие люди наверху не задерживаются.
Другое дело Сталин. Он был прост в общении, нисколько не рисовался, но все сразу же видели в нем Вождя. Огромная сила исходила от Него, но эта сила не угнетала, не давила, а, наоборот, вдохновляла, окрыляла, побуждала делать что-то хорошее, побуждала к свершениям. То был совершенно особенный человек, человек исключительных дарований, исключительной силы. Такие рождаются редко, раз в сто лет, а то и реже. И при всех своих величайших (не побоюсь этого слова) достоинствах Сталин был исключительно, удивительно скромен. Культ, о котором нынче столько говорят, создавал не Он, а разные подхалимы. Сталину не очень-то нравилось, когда его именем называли города или заводы. «Ну раз народ хочет, так уж и быть», — говорил Он. Культ личности! Личность была, а никакого культа не было! О каком культе может идти речь? Смешно! Если бы люди, которые осуждают Сталина, знали бы Его так, как знаю я, то вместо осуждения они бы Сталиным восхищались.
Приведу один пример. Однажды мы разговорились на очень интересную тему. О том, насколько могут отдельные люди оказывать влияние на исторические события. Говорили о Чингисхане, Иване Грозном, Петре Первом, Наполеоне… Я сказала, что многое из того, что происходит сейчас в Советском Союзе, происходит благодаря Ему, Сталину. Он покачал головой, улыбнулся и поправил меня:
— Благодаря Марксу, Энгельсу и Ленину. Я только стараюсь, как могу, продолжать начатое ими.
Мужчинам свойственно рисоваться перед женщинами, особенно перед любимыми. Свойственно производить впечатление, показывать себя с лучшей стороны и т. п. Сталин не рисовался передо мной, напротив, отметал в сторону мои комплименты и неизменно подчеркивал, что сам он не совершил ничего, заслуживающего восхищения. Однажды зашел разговор о Гражданской войне, конкретно — об обороне Царицына. Я вспомнила, как мы тогда следили за новостями с фронтов, как переживали. Царицын переходил из рук в руки, обстановка была сложной.
— Трудно было, — сказал Сталин. — Порой казалось, что внутренних врагов было больше, чем внешних. Если бы не Клим и другие товарищи, то я бы, наверное, не справился.
Если бы не Клим и другие товарищи… Но я-то прекрасно знаю, и все знают, какова была роль Сталина в той войне и в обороне Царицына. Недаром же этот город назвали Сталинградом. Однако Сталин подчеркнул, что без помощи товарищей ничего не было бы сделано. Пример коммунистической скромности. У нас весьма часто забывают о скромности, и чем дальше, тем чаще забывают, а жаль… С некоторых пор появилась традиция приписывать себе как можно больше заслуг. Своих, чужих, без разбору. Меня подобное поведение коробило и коробит. Неужели люди не понимают, каким смешным выглядит в глазах окружающих их наивное бахвальство? Неужели не боятся показаться смешными, жалкими?
Было время, когда мне казалось, что у меня достаточно опыта для того, чтобы понимать людей. Сейчас я многого не понимаю, и дело тут совсем не в недостатке опыта…
Декабрь 1936-го
Об этом случае, произошедшем в Челябинске на тракторном заводе имени Сталина, я часто вспоминаю и много рассказываю. Не могу обойти его вниманием и здесь. После концерта рабочие завода пообещали мне увеличить выработку поршневых колец к следующей нашей встрече, которая должна была состояться очень скоро, после моего возвращения из Магнитогорска. Рабочие сдержали свое обещание и в память об этом подарили мне поршневое кольцо с надписью. Про этот случай даже стихотворение было написано.
Вернувшись в Москву, я показала это кольцо Сталину. Ему очень понравился такой подарок. Остроумная и очень правильная идея. Сталин внимательно прочел надпись на кольце и задумался. Я ждала, что Он мне скажет.
— Государственный подход у челябинских товарищей, — сказал Сталин и осторожно, словно боясь разбить, положил кольцо на стол. — Молодцы. Так и должны поступать советские люди. Артистке Орловой приятно, коллективу завода приятно, мне приятно знать, что есть в Челябинске такие люди, и еще государству польза. Наверное, надо запретить дарить артистам цветы? Пусть лучше такие подарки дарят…
Я улыбнулась, понимая, что Сталин шутит.
— Оставим цветы в покое, — продолжил Сталин после небольшой паузы. — Без цветов не обойтись, они создают праздничное настроение. Но почин хороший, надо распространять. Кто директор на Челябинском тракторном?
Он назвал какую-то фамилию, кажется, на букву «Л». Я снова поразилась феноменальной памяти Сталина. Так все помнить! Я только что вернулась из Челябинска, знакомилась на тракторном с заводским руководством, но половина фамилий вылетела из моей головы сразу же. Одно дело знакомство в спокойной обстановке и совсем другое, когда вокруг много людей, шум, имена и фамилии называются быстро, скороговоркой, одно за другим… Как тут всех запомнить? Путаница в голове, сумбур. Иногда со мной происходили такие казусы, что и вспомнить стыдно. Так, например, в Киеве одного руководителя по имени Климент Николаевич, я упорно называла Климентом Ефремовичем, как Ворошилова, а он из деликатности меня не поправлял. Поправил меня Г.В., присутствовавший при этом. Улучив момент, отвел в сторонку и шепнул: «Он не Ефремович, а Николаевич». Как же мне было стыдно! Я готова была провалиться сквозь землю.