Читать интересную книгу Охота на «крота» - Кристофер Дикки

— Ты мне нравишься, Курт, но те люди в моем офисе… — он покачал головой, — там был один черный, по фамилии Гриффин, кажется. Он все время говорил какими-то намеками. Но я так и не понял, на что он намекал. — Фаридун медленно покачивал головой. — Я чувствовал себя дураком, потому что на меня работает американский моджахед.

— Бывший моджахед, — поправил я. — Но я понимаю, о чем ты.

— Теперь тебе лучше убраться подальше отсюда.

— Возможно.

— Делай то, что должен. Через две недели я отвезу тебя назад в Найроби, и наши пути разойдутся.

— Понял, — сказал я.

— Мне нужен полный отчет. Об изнасилованиях и об этих убийствах в буше. Я должен знать, сворачивать нам работу или нет.

— Ты все узнаешь, — крикнул я.

— Хорошо, — крикнул он в ответ. Тема была исчерпана, но идти было некуда. Мы с Фаридуном просто стояли под брезентовым навесом и смотрели на разрушенную мечеть, и я пытался стряхнуть с себя песок.

— Доблестная попытка, — отметил он, кивая в сторону упавшего минарета.

— Мы должны были хотя бы попытаться.

— Бог не хотел, чтобы она стояла.

Холодок пробежал у меня по спине.

— Возможно, ее просто не очень хорошо построили.

— Конечно, — согласился Фаридун, голос у него охрип, так как мы почти все время были вынуждены кричать. — Но они поймут все иначе. Они увидят в этом Божью волю. И будут бояться своего Бога еще больше, чем когда мечеть стояла.

— Может, и так.

— О, я почти уверен в этом. Для того Бог и нужен, чтобы бояться его. Разве нет?

Ливень низвергался порывистыми потоками воды, громко стуча по брезенту. В воздухе вокруг нас образовался туман из брызг, а вода продолжала размывать находившиеся перед нами развалины. Фаридун зашел в дом, я последовал за ним.

— Ты говоришь о богобоязни? — продолжил я разговор.

Он покачал головой.

— Благоговейный страх — это то, что ты испытываешь перед чем-то настолько чудесным, или ужасным, или великолепным, что одни только мысли об этом полностью подавляют тебя. — Фаридун улыбнулся своей едва заметной улыбкой. — Например, Бог, пославший дождь, чтобы разрушить эту мечеть и одолеть всех людей, пытавшихся ее спасти. Знаешь, созидание и разрушение внушают благоговение. Но разрушать, конечно, легче. — Фаридун кивнул в сторону обрушившейся мечети. — Даже возводя здание вроде этого, люди хотели показать испытываемое ими благоговение… материализовать это чувство собственными руками, чтобы получить хоть какую-то власть над ним и причаститься им.

— Да, — согласился я.

— Подумай о памятниках мировой культуры, созданных благодаря богобоязни. Египетские пирамиды, огромные готические соборы, эти гигантские будды в Бамиане, взорванные последователями «Талибана». Все они были созданы, чтобы внушать страх и благоговение. — Он закашлялся и вытер тыльной стороной ладони брызги дождя с лица. — Они создавались на пределе возможностей человеческого общества. И даже выходили за пределы возможностей. Они выглядели так, словно их строило не одно поколение. Никто из увидевших конечный результат не знает, как они выглядели в начале строительства. Эта мечеть была не такой грандиозной, но она все-таки стояла здесь, — он посмотрел в сторону опустевшего лагеря, — она была создана на пределе возможностей здешнего общества.

— Да, — сказал я. — Здо́рово!

— Да. «Здо́рово». Стоит поразмышлять о таком понятии, как священный трепет. Разве не этого хотел бен Ладен? Подумай об этом. Он видел мир, где не только Аллах, но и Америка вызывала трепет. — Фаридун практически выкрикнул слово «Америка». — В Америке было все для всех, бесплатные красотки и деньги из воздуха. — Он рассмеялся. — Это было похоже на сон для плохих людей и на кошмар для хороших. А как выглядит величайший символ Америки, вызывающий благоговение перед ней? Во всей Америке не было соборов более грандиозных, чем небоскребы Нью-Йорка. И нет более очевидного символа американской силы, чем Пентагон. Но они оказались такими уязвимыми! Стоит поразить их, и благоговение перед Америкой испарится! Оно вернется туда, где ему и положено быть, к Богу. — Он забрал у меня испачканное песком полотенце и вытер им лицо. — Можешь представить, что думал по этому поводу бен Ладен.

— Да, представляю, — ответил я.

Фаридун грустно улыбнулся.

— Если бы я был американцем, — продолжил он, — я бы очень крепко задумался о природе благоговения. Потому что в конечном счете именно это может защитить.

Глава 17

Кабул капитулировал, и я уснул, положив под ухо радиоприемник. Три часа спустя я проснулся в том же положении, по-прежнему слушая его. В Кабуле был рассвет, и на улицах никого не было. Войска «Талибана» исчезли из столицы Афганистана, а я лежал и смотрел в африканскую ночь широко открытыми глазами. Дождь прекратился. Я выключил радио и вдруг понял, что впервые за несколько дней в поселке было тихо. Через час муэдзин призовет верующих на молитву к развалинам мечети.

Кто-то крался мимо нашего дома. Едва различимый силуэт проскользнул в темноте. Он двигался неторопливо и, словно призрак, не издавал ни звука. Потом исчез. В последнее мгновение, пока я еще видел его, я заметил, что у него было ружье. Спрыгнув с кровати, я припал к двери. Я ждал, как охотник в засаде, но не мог последовать за ним в темноту. Постепенно в предрассветном сумраке стали проступать очертания места событий: наша мастерская, припаркованный перед ней «лендровер». Но никто так и не появился, пока не пришел старый муэдзин, чтобы пропеть «Аллах акбар».

Я проверил комнату Кэтлин. Через дверь я слышал ее легкое дыхание. Будить ее необходимости не было. Радио было выключено, поэтому она будет спать еще какое-то время. В последние минуты перед восходом солнца небо было серебристым, чистым и ясным. Земля под ногами все еще сохраняла мягкость после дождя. Я пошел по следам босых ног в сторону палатки беженцев, затем — к длинному узкому сортиру, где сотни следов отпечатались вокруг воняющей аммиаком слизи из дерьма и мочи. Если он направился обратно в лагерь или прошел через него, то я его потеряю. Обойдя лагерь по периметру, я обнаружил еще с дюжину следов. Некоторые из них были женскими и детскими, другие — мужскими. Я сделал еще один, более широкий круг. И опять слишком много следов. Но только одна пара принадлежала бегущему человеку — передняя часть стопы была вдавлена в землю сильнее, а расстояния между следами — намного больше. Лучи восходящего на востоке солнца ударили мне в лицо. Следы вели к границе.

Когда я попытался идти след в след, то пришел к выводу, что у нас с ним ноги одинаковой длины. Незаметно для себя я стал ускорять шаг. Он перемещался по красной земле быстро и уверенно. Я двигался намного осторожнее. Он передвигался зигзагами, выбирая наиболее твердые участки все еще влажной земли, не замедлял шаг и ничего не искал. Он часто здесь бывал, хорошо изучил местность и знал, куда идти.

Под ногами стали появляться ярко-зеленые стебельки травы. С первым теплом жизнь стала пробиваться на поверхность. Попадались даже мелкие цветы. Я подумал, что пчел это обрадует. На три мили от лагеря не осталось даже намеков на деревья или кустарники. Их давно выкорчевали и сожгли. Только после того, как я, пробежав примерно сорок минут, оказался на расстоянии пяти миль от лагеря, появились торчащие кое-где кусты и стали попадаться группы женщин в черных платках, собиравших хворост. Они, наверное, вышли еще затемно. Надо было проделать значительный путь, чтобы набрать хворост для огня и приготовить еду. Выбора у них не было, а поскольку за последнюю неделю не было изнасилований, они немного осмелели.

Цепочка следов пересекла возвышенность, потом спустилась к мелкому ручью. Здесь следы исчезали. На другой стороне трава и цветы не были примяты бежавшим по ним человеком. Я походил вдоль ручья, но так и не заметил никаких следов. Осмотрелся вокруг, выискивая хоть какие-нибудь признаки человека с ружьем, но увидел лишь группу женщин, похожую на стаю ворон. Одна из них отделилась от остальных и побежала. Это было странно и красиво. Она словно летела, ее развевающиеся одежды обнажали длинные ноги. Она мчалась к лагерю. Очень быстро. Невероятно быстро. Остальные женщины разглядывали, судя по всему, нечто необычное. Девушка бежала, чтобы сообщить всем какую-то новость.

Когда я приблизился к ним, из центра круга, образованного женщинами, поднялся густой, как дым, рой мух и снова опустился. Одна из женщин толкнула что-то, лежавшее перед ней, и рой поднялся снова. Запах выпотрошенных внутренностей, сладковатый и выворачивающий наизнанку, перехватил мне горло. Я подошел поближе, и женщины расступились передо мной, отходя от роившихся на земле мух.

— Боже всемогущий! — воскликнул я.

Копошащийся и жужжащий покров из насекомых облеплял нечто похожее на ужасного рака, сделанного из останков человеческого тела. Земля вокруг почернела от крови. Разрубленные в каждом сочленении руки и ноги были уложены вокруг выпотрошенного тела, как бревна для костра. Всю конструкцию венчала голова, насаженная на длинную кривую ветку. Глаза на черном лице были широко открыты, белея сквозь ползающих по ним мух. Рот тоже был открыт. Из него, как язык сатаны, торчал отрезанный половой член.