Читать интересную книгу Ванька 2 (СИ) - Сергей Анатольевич Куковякин

Он ножик свой засветил. Может мне его и в бочину сунуть. Как ещё дома мне один доктор, дедов знакомый, однажды сказал, что это на врача много лет учатся, а навостриться человека одним ударом ножа завалить — одного дня хватит. Так, не так — не знаю. Я работе с ножом долго учился. Может я тупой?

Пусть лучше нож этот, мною увиденный, на своем месте лежит. В руке недоброй не окажется.

Сейчас я в армейских сапогах. Это хорошо. Все удары ногами у бузника под сапоги заточены, а не под голую ногу. Ударить, так ударить. Пусть не лезут.

Ну, и что, пусть он ко мне спиной… Не честно в спину бить? Три раза ха-ха.

Мне результат нужен.

Спасибо, мужик.

Заблажил во весь голос наконец-то.

Дошло до него.

Как до утки, правда…

Люди кругом на ор начали оборачиваться.

Козлы безрогие…

Тут я тому, кто ножиком своим посверкал, с ходу правой ногой сапожищем в подколенную ямку и залепил.

Ошибиться не боялся. Глазомер у меня хороший. Да, ошибусь я сантиметром туда-сюда — без особой разницы.

Больно. Да, знаю я — больно.

Босяк как колосок, серпом скошенный, себя повёл.

Что там на занятии по анатомии нам не так давно говорили? Подколенная ямка заполнена жировой клетчаткой, в которой проходят сосуды, нервы и имеют место быть лимфатические узлы. Жировой клетчатки там с гулькин нос. Сосудисто-нервный пучок почти на поверхности. Большеберцовый нерв — вот он, рядышком. Наиболее поверхностно, по отношению к коже проходит.

Дальше и ничего говорить не надо.

Больно сейчас мазурику. Очень больно.

Да, и сустав я ему, похоже выбил…

Соорудил выдвижной ящик.

Один преследователь — минус.

Гладиаторские бои я устраивать не планировал. Схвачу сейчас пожилого мужчину и дай Бог ноги.

Второй разбойничек чуток успел развернуться. Быстр, засранец…

В бороду ему от меня прилетело. Ну, в нижнюю челюсть, если по-научному.

Тут, тот, кого в проход заталкивали, меня удивил и чуть с ног не сшиб. Скакнул мне навстречу. Еле я увернулся. Как-то исхитрился.

Под сольное подвывание того, кому я ногу нарушил, я за рукав потащил спасенного подальше отсюда. Второй разбойничек был в ауте.

А, не хулигань…

Остановился я только у обжорки. Чуть голубя ещё не задавил. Тут их — как грязи.

Я-то ничего, буксируемый мною запыхался. Рухнет сейчас на мостовую, реанимируй его потом…

Пожилой мужчина согнулся, руками в колени свои упёрся. Дышит со свистом. Был бледный, а сейчас лицо кровью налилось, по щекам как бы не слёзки катятся.

— Спа… Спасибо… — не с первого раза мне благодарность выговорил.

— Пустое.

Я рукой махнул.

Надо мне быстрее отсюда убираться. Загребут ещё.

Не съедят тут без меня старичка. Издали он мне моложе показался, а вблизи — годков ему оказалось не мало.

Повернулся, зашагал ходко.

— Позвольте! Вы куда?

В спину мне было сказано. Категорически так. Строгим голосом.

Глава 36

Глава 36 В трактир

— Позвольте! Вы куда?

Куда, куда… Подальше отсюда. Двоих я сейчас минимум на больничную коечку уложил. Хотя, одного, скорее всего, инвалидом сделал. Никогда уже его ножка весело поплясывать не будет. Только хромать. Возможно, как здесь говорят, сохнуть начнёт. Нерв-то я ему в подколенной ямке как есть повредил. Пусть они и мазурики, но пойдут разбирательства…

Второму челюсть сломал. Это как минимум.

— Так и уйдете?

Поворачиваюсь. Спасенный мною уже не согнувшись стоит. Немного пропыхался. Распрямился, но дышит ещё шумновато. Я не далеко отошел, мне хорошо слышно.

Я киваю — так и уйду. Что мне тут находиться…

— Позвольте… Так не делается. Я Вас даже не поблагодарил.

Да не надо мне никакой благодарности. Не из-за будущего спасибо я впрягся. Так, чисто по человечески.

Пожилой господин, я мысленно его из мужиков в господа перевёл, ко мне шагнул, за рукав шинели уцепился.

Во как. Истинный клещ.

— Мне идти надо.

Сам осторожно рукав освобождаю.

— Позвольте хоть обедом Вас угостить…

Смотрит на меня как-то растерянно. Глазами хлопает. Немного, как бы, с обидой даже.

Опять я что-то не так сделал? Вроде я тут косячить меньше стал. Но, бывает конечно…

— Хорошо.

Соглашаюсь. Надо отсюда уйти, а то на нас уже косятся. Понятно — картина-то маслом. Прибегает солдатик. За собой господина в годах за рукав тащит. Что за дела такие? Потом оставляет его, сам куда-то направляется. Нормально это? Ну, как-то не совсем…

— Нет, нет, не здесь… Не подумайте… Тут, я бы не советовал.

После этого господин, мною спасенный, целую сценку сыграл.

— Видел я как-то, как малыш один на обжорке пирожком печеным лакомился. Откусил, а внутри — кусок рамушины. Он пирожнику и говорит: «Дяденька, у тебя пироги-то с тряпкой…». Тот не проробел и в ответ: «А тебе, каналья, что же, за две копейки с бархатом, что ли, давать?».

Изобразил это господин в лицах и смеется.

Раньше, услышав такое, про рамушину я бы не понял. Местное это словечко. Из тутошнего времени. Рамушина, рамонье — это старые, ни на что не годные тряпки. Их специальные люди — рамонщики скупают. Потом из рамушины бумагу, кажется, делают. Могу и ошибиться, но Федор так говорил.

— Ну, хорошо…

Согласился я. Вроде, не плохой господин. С юмором…

Мы немного пешком прошли, а затем спасенный мной извозчику махнул.

Да, звали-величали господина Илья Ильич.

Я тоже представился.

— В «Орел», — дал направление движения Илья Ильич.

Этого извозчику было достаточно. «Орёл» — это на Сухаревке.

Позднее я, конечно, узнал, почему Илья Ильич, именно это место выбрал. Он часто туда захаживал. В «Орле» московские антиквары и ювелиры собирались, в «Колоколе» на Сретенке — церковные живописцы, в «Хлебной бирже», что в Гавриковом переулке — оптовики мукомолы, в «Голубятне» — любители голубей и петушиных боев…

У всех свои облюбованные места были. У Ильи Ильича по роду его деятельности — «Орел».

Всё это мне потом уже стало известно, а пока я катил, куда пригласили.

В трактире Илье Ильичу кивали, а на меня немного косились. Впрочем, Илью Ильича это не трогало, ну, и меня значит. Я — гость, с меня взятки гладки.

Половые в белых рубахах из голландского полотна сновали споро. Их ноги и учтивость кормили. Жалования им не платили, они сами отдавали хозяину часть чаевых. Что оставалось — с того и жили.

По времени обедать было ещё рано. Дорогою Илья Ильич о степени моей сытости поинтересовался. Я сказал, что пока не голоден. Тогда он предложил хотя бы чаю попить. Я согласился.

— С полотенцем, — озвучил Илья Ильич заказ.

Половой кивнул и удалился.

Почти мгновенно перед нами на столе уже стояли чашки, чайник с кипятком и чайничек поменьше с заваркой. Каждому выдали полотенце. Илья Ильич повесил его на шею. Я последовал его примеру.

Оказывается, очень любил антиквар, я пока ещё не знал о роде деятельности Ильи Ильича, чаевничать.

Первый чайник он почти один осушил. Я, так, только немного поучаствовал.

В процессе чаепития Илья Ильич вытирал свой лоб и шею.

Когда чайник опустел, антиквар махнул рукой и нам подали следующий.

Полотенце у Ильи Ильича было уже насквозь мокрым…

За вторым чайником и был мне задан вопрос.

— Чем, молодой человек, изволите заниматься? Служите?

— Прохожу обучение на ротного фельдшера.

— Хорошее дело, хорошее…

Глава 37

Глава 37 Донат Всеволодович

Илья Ильич очередную чашку чая себе приготовил.

Полового подозвал. Полотенце ему поменять требовалось. Ранее выданное — хоть выжимай…

Я, про себя ухмыльнулся. Вот, а ещё вятских водохлебами называют. Так и говорят про их питьё чаю — вятские водохлебы.

В Москве настоящие водохлебы живут. Самые что ни на есть.

За вторым чайником спасенный мною свои расспросы продолжил. Кто я он уже знал.

— Родом-то откуда, Иван?

Так спросить ему разница наших лет позволяла.

— Вятский я, — выдал версию согласно имеющегося у меня казенного документа.

Вятских в России много. По численности населения Вятская губерния в империи на втором месте стоит. Более населенная — только Киевская. Москва с Московской губернией и то от Вятки по народу отстает.

— Вятские — парни хватские, семеро одного не боятся…

Сделав притворно-серьезное лицо произнёс Илья Ильич.

Сколько раз я уже эту присказку в Москве от людей слышал. Причем, произносят её шутливо и часто с обратным