Читать интересную книгу Агент сыскной полиции - Ирина Мельникова

– Николай Тимофеевич, – подчеркнуто вежливо произнес Алексей, – сейчас решается ваша судьба. Вы должны спрыгнуть с этой крыши, а мы после сравним ваши следы со следами убийцы...

– Зачем я буду прыгать? – вскрикнул Мозалевский. Вцепившись мертвой хваткой в рукав Алексея, он глянул на темнеющие внизу кусты и в ужасе отшатнулся. – Нет, нет, что вы! Я непременно разобьюсь!

– Николай Тимофеевич, это гораздо безопаснее, чем болтаться в петле, уверяю вас, – Алексей слегка подтолкнул его, – решайтесь!

– Не-е-ет! – Мозалевский вырвался из его рук и, развернувшись, устремился к стражнику, стоящему у входа на чердак. Но запнулся, упал сначала на колени, потом на живот и заскользил по железной кровле вниз.

Алексей увидел его в безумном ужасе вытаращенные глаза, пену на губах, попытался схватить его за шиворот, но Мозалевский, дико взвизгнув, сорвался с крыши и полетел на землю. Раздался громкий треск, грохот, сдавленный крик, и все смолкло.

И Алексей, недолго думая, прыгнул следом. В отличие от незадачливого летуна, он приземлился достаточно мягко – в самом центре цветочной клумбы. Но когда поднялся на ноги, с досадой подумал, что завтра ему не сносить головы. Лиза растерзает его на части и ведь наверняка подумает, паршивка, что цветы он уничтожил с единственной целью, чтобы насолить ей за то, что она изводит его при каждом удобном случае своим бесподобным ехидством и ядовитыми замечаниями. Девчонка невзлюбила его с первых минут пребывания в доме и постоянно ищет повод, чтобы придраться к нему, и вот этот повод появился...

Он отряхнул колени от прилипшей земли и попытался замаскировать следы преступления: расправил поникшие цветы, забросил в ближние кусты сломанные и растоптанные стебли и листья, но все его старания оказались напрасны. Клумба основательно поредела и приобрела жалкий, измочаленный вид.

Нет, тут ничего не исправишь! Алексей еще раз окинул взглядом безобразие, сотворенное им в угоду истине, и направился к веранде, куда городовые уже подвели охающего и стенающего Мозалевского. Придерживая одной рукой оторванный рукав сюртука, другой он пытался унять кровь, обильно текущую из разбитой губы. Завидев Алексея, он неожиданно злобно прокричал:

– Что вы себе позволяете? Со мной в охранке так не обращались! Суки легавые!

– Дурак ты, Мозалевский, – сказал устало Алексей, – мы тебе, считай, жизнь спасли, а ты лаешься!

– Ничего себе! – взъярился тот и оттолкнул от себя городового, протягивающего ему свой носовой платок. – Отойди, скотина! – И вновь обратил свой гнев на Алексея: – Сначала патокой накормили, рассиропили, гады, раскололи, как орех, а потом с крыши вниз головой!

– Ты что ж, никогда с высоты не прыгал? – удивился Алексей. – Ни с дерева, ни с крыши?

Мозалевский внезапно успокоился, выхватил у городового платок и приложил его к лицу. Потом глухо произнес:

– Я в детстве со строительных лесов упал. Крепко спиной приложился, еле выжил. После этого выше чем с пяти аршин на землю смотреть не могу. Тошнит, голова кружится, и сердце словно из груди выскакивает...

Алексей присел рядом с ним на скамью.

– Ладно, Мозалевский, я почти поверил, что вы с Казначеевым не убивали князя. Возможно, был еще кто-то... Но все-таки откуда взялась кровь на твоей одежде и деньгах?

Мозалевский отнял платок от лица и брезгливо отбросил его в сторону. Посмотрел исподлобья на Алексея.

– Давай, так и быть, записывай. – Помолчал мгновение и уже более решительно принялся рассказывать: – Честно сказать, мне не слишком понравилось, как Гурий распорядился добычей. Ему достались бумажник и золото, а мне мыльница, перстень и ордена. А их еще сбыть надо, чтобы финаги добыть. А Гурий напрямик в кабак направился. Я как только сообразил, что он несколько надул меня, вслед за ним в переулок бросился. А там темнее, чем на улице, я и не разглядел поначалу, что кто-то на земле валяется. Чуть не наступил на него. Думал, пьяный какой, а когда наклонился, смотрю, батюшки! Так это ж Гурий! И не дышит совсем! Я по сторонам огляделся, вроде никого, по карманам у него на всякий случай прошелся, смотрю, ничего не забрали... Видно, в это время я в крови и измазался, когда бумажник да золото доставал... – Мозалевский шмыгнул носом и приложил ладонь ко вновь закровившей губе. – И только я выпрямился, как кто-то меня сзади хвать за горло и к груди своей прижал, да так, что у меня все кости затрещали. – Он перевел дыхание и бросил быстрый взгляд на Алексея, словно проверил, верит или нет.

– Продолжай, – приказал Алексей, – я слушаю.

– Значит, прижал он меня к себе и неразборчиво так, словно у него рот кашей забит, говорит: «Молчи, дескать, а то задавлю!» И принялся по карманам шарить. А сам мне горло локтем все сдавливает и сдавливает, и не сильно вроде, а дышать не могу. – Мозалевский опять перевел дыхание и облизал разбитую губу. – «Куда браслет подевали, голодранцы?» – спрашивает. А я в ответ: «Какой браслет? Первый раз слышу о таком!» А он еще сильнее меня сжимает, я уже и захрипел. А он шепчет мне в ухо, а от самого то ли конюшней несет, то ли еще чем, но противно, спасу нет: «Серебряный, с изумрудами! Какой еще!» Я тут и взмолился: «Отпусти, мил человек, Христом богом прошу, в глаза мы не видели никакого браслета. Ни простого, ни серебряного!» Тут этот горилла меня немного освободил, помолчал, видно, соображал, что к чему. Потом оттолкнул и говорит: «Не оборачивайся и стой на месте, пока до пятидесяти не сосчитаешь. И про то, что со мной встретился, не болтай! Узнаю, из-под земли достану и голову оторву!» И исчез, как привидение. Без шума и шороха. Ну, я посчитал до пятидесяти, потом ноги в руки и деру из переулка!..

– Ты знаешь, что такое горилла? – удивился Алексей.

– Знаю, обезьяна африканская. К нам в Томск зоосад приезжал. Огромная, страсть! И силищи немереной. Ее на цепь сажали, чтобы не сбежала.

– Ты только потому сравнил напавшего на тебя человека с гориллой, что он тоже показался тебе очень сильным? – спросил Алексей.

Мозалевский пожал плечами.

– Не знаю даже, может, из-за этого. Сорвалось с языка, непонятно почему...

– А все-таки вспомни, вероятно, было что-то такое, что заставило тебя сравнить этого человека с гориллой?

– Нет, – Мозалевский покачал головой, – не помню. С языка сорвалось... Не помню...

«Итак, что мы имеем в итоге? – Тартищев, заложив руки за спину, медленно прошелся по комнате. – Достаточно ясно представленная Мозалевским картина ограбления Дильмаца. Это – раз! Второе, удалось выяснить, что Мозалевский не косолапит при ходьбе и следы у него значительно меньше и уже следов, оставленных в Нижне-Согринском переулке. Третье – он до жути боится высоты. И это вроде однозначно подтверждает, что Мозалевский не мог быть убийцей Казначеева, но мало что дает для расследования убийства Дильмаца. Ведь мерзавцы и впрямь могли укокошить старика еще до появления таинственного, дурно пахнущего незнакомца». Тартищев сцепил пальцы на затылке и несколько раз потянулся, разминая затекшие мышцы. Потом посмотрел на часы. Первый час ночи...

Алексея он отправил спать, но сам все не мог успокоиться, хотя и выпил чаю с какими-то травками. Никита настоял их на меду и уверял, что сон от них, как у младенца – ровный и безмятежный. Но, видно, так уж устроен он, что не берут его никакие травки, если дело застыло на мертвой точке.

Тартищев вышел на балкон. Посмотрел вниз на кусты, из которых час назад подняли Мозалевского, и усмехнулся. Ничего, рожу поцарапал, негодяй, но по крайней мере избежал более сурового наказания. На некоторое время, конечно...

Опустившись в глубокое плетеное кресло, Тартищев вытянул ноги и закрыл глаза. Нервное напряжение не отпускало его с того момента, когда Алексей зачитал ему рассказ Мозалевского о человеке-горилле. Нет, не ошиблись они, когда предполагали, что это человек недюжинной силы. И то, как он обхватил сзади Мозалевского и сдавил ему шею, тоже подтверждает их с Алексеем догадки, что роста незнакомец немаленького. Вполне возможно, даже выше Мозалевского.

И это обстоятельство не могло не беспокоить Федора Михайловича. Человек, повисший на кладбищенской ограде, тоже, судя по всему, был не слабого десятка и роста весьма заметного, но, если не считать легкого запаха дегтя, исходившего от его сапог, никаких посторонних ароматов он не источал.

Тартищев хорошо это запомнил. И вдобавок ко всей этой неразберихе с великанами и силачами бродяги, напавшие на него рядом с кладбищем, наотрез отказались признать в Мозалевском громилу, нанявшего их в «Магнолии» проучить начальника сыскной полиции. «Нет, ваше степенство, – заявили они в голос, – тот и ростом выше, и в плечах шире...» Да и перчатка, обнаруженная под Казначеевым, оказалась великоватой для Мозалевского, хотя, опять же, это не доказательство. Преступник мог потому ее и потерять, что она тоже была ему великовата...